Эдвард Бульвер-Литтон - Грядущая раса Страница 27

– Дитя, меня привело в ужас лицо твоего отца. Я точно прочел в нем свой смертный приговор.

Таэ не отвечал мне сразу. Он, по-видимому, испытывал беспокойство и как будто подыскивал слова, чтобы сообщить мне неприятное известие. Наконец, он сказал:

– Никто из Вриль-я не боится смерти. А ты?

– Ужас смерти свойствен всей моей расе. Мы можем побороть его под влиянием чувства долга, чести, или любви. Мы можем умереть за правду, за родину, за тех, которые нам дороже себя. Но если смерть действительно угрожает мне, то где же здесь те причины, которые могли бы победить этот естественный ужас человека при наступлении того рокового момента, когда тело отделяется от души?

Таэ посмотрел на меня с изумлением, но глаза его светились нежностью, когда он отвечал:

– Я передам твои слова моему отцу. Я буду молить его пощадить твою жизнь.

– Значит, он уже решил уничтожить ее?

– В этом виновато безумие моей сестры, – произнес Таэ с некоторым раздражением. – Она говорила с ним сегодня утром; после этого он позвал меня, как старшего из детей, которым поручено истребление всего, что грозит общественному благу, и сказал: «Таэ, возьми твой жезл вриля и найди дорогого тебе чужестранца. Смерть его должна быть легкая и быстрая».

– И ты! – воскликнул я, отпрянув с ужасом от ребенка, – и ты предательски заманил меня на прогулку, с целью убийства? Я не в силах поверить этому. Я не считаю тебя способным на такое ужасное преступление!

– Истребить то, что вредит обществу, – не преступление. Вот было бы преступлением – убить какое-нибудь безвредное насекомое.

– Если ты этим хочешь сказать, что я угрожаю обществу, потому что твоя сестра оказывает мне такого же рода предпочтение, как ребенок, увлекающей его игрушке, то еще нет надобности из-за этого убивать меня. Дай мне возможность возвратиться к моему народу тем же путем, по которому я спустился к вам; ты можешь теперь же пособить мне в этом. Тебе стоит только подняться на твоих крыльях в расщелину и укрепить к выступу скалы конец той самой веревки, которую ты здесь нашел и которая, вероятно, у вас сохранилась. Сделай только это; пособи мне добраться до того места, откуда я спустился; и вы более не увидите меня, как будто я никогда не существовал!

– Расщелина, по которой ты спустился? Взгляни наверх; мы как раз стоим под тем самым местом, где она была. Что же ты видишь? Одну сплошную скалу. Она была уничтожена по распоряжению Аф-Лина, как только он узнал от тебя о природе покинутого тобою мира. Ты помнишь, когда Зи воспретила мне всякие расспросы о тебе самом и о твоем племени? В тот же день Аф-Лин сказал мне: «между родиной чужестранца и нами не должно быть никакого сообщения, иначе все то горе и зло, которыми полна эта страна, проникнут к нам. Возьми с собою других детей и громите вашими жезлами свод пещеры, пока осколки камня не заполнят малейшей трещины».

При последних словах, произнесенных ребенком, я бросил отчаянный взгляд на свод пещеры. Предо мною подымались громадные гранитные массы, носившие еще следы расколов; от основания до верху – один сплошной каменный свод без признаков малейшей щели или отверстия.

– Последняя надежда пропала, – прошептал я, опускаясь на землю, – и я более не увижу солнца. Я закрыл лицо руками и стал молиться Тому, чье присутствие я так часто забывал среди Его творений. Теперь я сознавал Его и в недрах земли. Наконец, я поднял голову... молитва успокоила меня... и я сказал ребенку:

– Если тебе велено убить меня, я готов... рази!

Таэ тихо покачал головою.

– Нет, – сказал он, – решение моего отца не бесповоротно. Я буду говорить с ним, и, может быть, мне удастся тебя спасти. Мне странно видеть, что ты боишься смерти; мы думали, что это только инстинкт низших созданий, которые лишены сознания о другой жизни. Самый маленький ребенок между нами не знает такого страха.

– Скажи мне, мой дорогой Тиш, – продолжал он, после минутного молчания, – будет ли для тебя легче переход от этой жизни в другую, если я буду сопутствовать тебе? Если это так, то я спрошу отца, разрешается ли мне следовать за тобою. Когда я вырасту, мне предстоит вместе с другими эмигрировать в новую неизвестную страну, я готов теперь же уйти с тобой в неизвестные страны другого мира. Всеблагой присутствует и там. Где Его нет?

– Дитя, – сказал я, увидев по его лицу, что он говорит серьезно, – убивая меня, ты делаешь преступление; я сделаю не меньшее, если скажу: «убей себя». Всеблагой дает нам жизнь и Сам отнимает ее, когда приходит время. Теперь вернемся назад. Если отец твой останется при своем решении, постарайся заранее предупредить меня, чтобы я мог приготовиться к смерти.

На обратном пути в город разговор наш часто прерывался. Мы не в состоянии были понимать друг друга; идя рядом с этим прелестным ребенком с его мягким голосом и чудным лицом, я все-таки не мог подавить в себе впечатления, что я направляюсь к месту казни со своим палачом.

XXVIII

Среди ночи, или тех часов, которые посвящены отдыху у Вриль-я, в то время, как я только что стал забываться во сне, меня разбудило прикосновение чьей-то руки к моему плечу; я проснулся, и увидел Зи, стоявшую около моей кровати.

– Тише, – прошептала она, – никто не должен слышать нас. Неужели ты думаешь, что я перестала заботиться о твоей безопасности, потому что ты не отвечал на мою любовь? Я видела Таэ. Он не имел успеха у своего отца, который ранее (как всегда он делает в затруднительных случаях) совещался с тремя членами ученой коллегии и, по их совету, приговорил тебя к смерти с наступлением дня. Я спасу тебя. Вставай и одевайся.

Она указала на стол около кровати, где лежало то платье, которое было на мне при спуске в подземный мир, и которое я потом заменил более живописным костюмом Вриль-я. Пока я одевался, полный невыразимого удивления, она стояла на балконе. Когда я присоединился к ней, она взяла меня за руку и сказала тихим голосом:

– Видишь, как благодаря искусству Вриль-я, сияет обитаемый ими мир. Завтра он будет полон одного мрака для меня.

Потом, не дожидаясь моего ответа, она повела меня из моей комнаты в коридор, откуда мы спустились в выходной зал. Мы шли по опустелым улицам и скоро достигли той большой дороги, которая извивалась у подножия гор. Здесь, где не существует ни дня, ни ночи, эти тихие часы полны особой торжественности: в этом громадном пространстве, освещенном искусством человека, не было заметно малейшего признака человеческой жизни. Как ни тихо ступали мы, звук наших шагов неприятно поражал мой слух: он был дисгармонией с окружающей нас тишиной. Я решил в своем уме, что Зи хочет содействовать к моему возвращению на поверхность земли, и что мы идем к тому месту, откуда я к ним спускался. Молчание ее действовало заразительно и на меня. В полной тишине мы подошли к месту бывшей расщелины в скале. Она была возобновлена, хотя уже представляла теперь другой вид; в громадном каменном своде, под которым я недавно стоял с Таэ, было пробито новое отверстие, обугленные бока которого местами еще дымились и сверкали искрами. Но зрению моему была доступна только небольшая часть этой громадной, зиявшей мраком, пустоты, и я не мог себе представить, каким способом я могу совершить этот ужасный подъем.

Зи угадала мои мысли.

– Не бойся, – сказала она с тихой улыбкой, – твое возвращение обеспечено. С самого наступления тихих часов, когда все погрузилось в сон, я начала эту работу: будь уверен, что я не оставила ее, пока не был открыт тебе свободный путь в верхний мир. Я еще пробуду с тобой несколько времени. Мы не расстанемся, пока ты не скажешь: «иди, ты мне не нужна более».

Я был тронут до глубины сердца этими словами.

– О! Если бы мы были с тобой одного племени, – воскликнул я, – никогда не сказал  бы я: «ты мне не нужна более!»

– Я благословляю тебя за эти слова и буду помнить их, когда мы расстанемся, – сказала с нежностью Гай.

В то время как мы обменивались этими словами, Зи стояла, отвернувшись от меня, и голова ее была опущена на грудь. Теперь она остановилась передо мной, выпрямившись во весь рост. Она зажгла прикосновением жезла вриля диадему с опалами, бывшую на ее голове, и она сияла теперь, как звездная корона. Не только ее лицо и фигура, но и все пространство вокруг нее были освещены блестящими лучами, исходившими от этой диадемы.

– Теперь, – сказала она, – обними меня... в первый и в последний раз. Вот так; держись за меня крепко и не бойся.

При этих словах громадные крылья раскрылись, грудь ее расширилась, и, крепко обняв ее, я стал подниматься в этой ужасной пропасти. Ровно, спокойно, окруженная ясным сиянием, подобно ангелу, уносившему из могилы в своих объятиях человеческую душу, летела Гай. Наконец, до меня стали доносится слабые звуки человеческих голосов и человеческого труда. Мы остановились в одной из галерей рудника; вдали, в наполнявшем ее мраке, слабо мерцали лампы рудокопов. Тут я опустил мои руки. Гай нежно поцеловала меня в лоб и сказала, в то время как слезы выступили у нее на глазах: