Юрий Брайдер - Кристалл памяти (сборник) Страница 28

Бесшабашный Жак Дюфре, на счету которого был один из самых первых туннелей, не посчитался с зарождающейся традицией — решил испробовать кабину-одиночку из побочной серии. Эти кабины отлично туннелировали, а вот судьба Жака испытания не выдержала… Случайно ли встретилась на его пути проклятая микрозвезда?

А теперь я сам пошел наперекор суеверию, которое после гибели Жака стало превращаться в неписаный закон. Второй бросок Дюфре оказался каким-то магическим знаком… Мы не были особенно близки с ним, просто коллеги-приятели. И вроде бы у меня нет оснований мстить, тем более бета-туннелям, явно сбрендившим от заброшенности, от миллиардолетнего невнимания со стороны своих творцов и первопользователей. Не в этом дело… Но не достаточно ли того, что люди исчеркали себя изнутри и снаружи целой сеткой предрассудочных символов, покрыли этой сеткой свою планету? Неужели это неизбежно и в космических масштабах? Преклоняться перед информационным шулерством бета-туннеля, разделять его правила игры с человеком — этого еще не хватало!

Не могу сказать, что решение о повторном туннелировании далось безболезненно. После броска на «десятке» бета-кабина вряд ли покажется привлекательной. Но кто-то должен был сделать этот шаг.

А теперь все мы будем расплачиваться…

— Теперь все мы будем расплачиваться за твой чертов атеизм, — говорит Дон.

Говорит вполне серьезно, и вдруг я словно бы кожей ощущаю импульс взаимного озлобления, маленьким смерчем ворвавшийся в нашу кабину.

«Ничего себе поездочка в будущее! — мерцает во взгляде Марио. — Провалитесь вы все с такими идеями… Куда ты увлек нас, и что с нами будет?..»

У Дона сжимаются кулаки.

Чувствую, он не прочь зубы мне высадить за наплевательское отношение к общепринятым табу, за нарушение простых и потому безусловных правил, писаных или неписаных… И за многое другое — не знаю, за что, но, с его точки зрения, непременно вызывающе безумное.

И у меня тоже настоящий внутренний взрыв. Хочется вскочить и разыграть роль взбесившейся гориллы: орать, бить себя в грудь и запугивать, запугивать, запугивать…

Хочется вогнать этих слизняков в истинно животный страх, чтобы знали, каково рисковать. Не в смысле абстрактной вероятности испариться посреди бета-туннеля, сгустка чужой и загадочной мысли, а в смысле реальной собственной шкуры, которую вот-вот начнет дырявить сорвавшееся с тормозов живое существо, переполненное нетерпимостью, отравленное невозможностью дальнейшего заточения в сразу сузившемся комочке пространства.

Они решили, что бета-туннель лишь для таких, как я, лишь мне можно застревать в нем или красиво сгорать в момент выхода, а их предназначение — делиться мудрыми объяснениями и глубоко сожалеть о случившемся. Случившемся не с ними!

Но так не будет, не будет! Гореть, так вместе, потому что туннели сквозь Вселенную, туннели в наше будущее — общая игра, и никому не дано выйти из нее на полпути. Здесь нет полпути. Нет такого понятия. Нет ни остановок, ни пересадок, никаких «Гуд бай!» и «Чао!», освобождающих от сотрудничества. Есть движение от общего начала к общему концу, нравится это или нет…

И я готов вбить в любого из них эту общность, воздеть их на рога этой общности, ибо сейчас я — разъяренный бык. Не какой-нибудь символ лунного бога или солнечной души и не ритуальная жертва Юпитеру или Илье-пророку, а реальный разъяренный бык. И пусть перед моими глазами не замусоленная красная тряпка, а архисовременное табло с горящей буквой. Тем хуже. Я готов к самым изощренным — древним или современным — приемам борьбы, пусть считают меня жесточайшим из тираннозавров, я отступлю еще ниже по эволюционной лестнице — на любую ступеньку, за которую можно зацепиться, чтобы выжить.

Еще немного, и кто-то из нас бросится в атаку с выставленными кулаками, а потом пойдут в ход блейзеры. И мы исполосуем сжимающееся пространство кабины лучами превентивных ударов, разрежем друг друга и общие стенки, чтобы впустить сюда застеночное ничто и бесповоротно — теперь уже бесповоротно — выпасть из времени…

Бред! Настоящий приступ коллективного бреда, за который мы все будем расплачиваться…

— Теперь мы все будем расплачиваться за твой чертов атеизм, — повторяет Дон, но совсем уже иным

тоном.

И вдруг начинает смеяться так, как только он один и умеет. Великолепные зубы блестят, волосы рассыпаются, колени подрагивают… За ним вступает Марио. Он смеется спокойно, смакует смех. Трудно поверить, что этот образцово-выдержанный парень способен взорваться миллионом восклицаний и жестов через несколько секунд после полета или тренировки. Я смеюсь едва не до слез.

Нет, это не истерика. Это вполне здоровый смех, необходимый и, возможно, спасительный. Впрочем, спасительный от чего? Если б мы знали…

Кальма выключается первым. Он мгновенно становится серьезным и ко всему готовым настоящим Испытателем люкс-класса.

— Что скажешь? — обращается он ко мне.

— Эффект лягушки, — отвечаю я, продолжая посмеиваться.

Кинг уже затих. Он исследует меня долгим взглядом. Сейчас его глаза — отличная ловушка. Ловушка для надежды. Ни один квант надежды не проскользнет мимо. Любой бета-туннель — детский капканчик для мух по сравнению с этим взглядом-ловушкой.

Вот уж проблема так проблема. Ребята уверены, что однажды проскочивший туннель знает некие правила, на худой конец владеет петушиным словом. Если бы! Но ведь правил-то нет — тех правил, тех выходов, о которых любят рассуждать в логически безупречном внешнем мире, здесь попросту не существует. Туннель играет по-своему. Чудовищно деформируя представления своих обитателей, он существует за счет этих деформаций, навязывает особый вариант бета-жизни, которая оттуда, извне, кажется мгновением путешествия-подвига. Кажется… Между тем, она существует, эта бета-жизнь, и я вовсе не уверен, что в данный момент реклама несчастья на экране и ощущение сытости, недавняя вспышка озлобления и преследующий меня ловушечный взгляд Дона не являются ее фрагментами.

— Приступим, что ли? — спрашивает Кинг.

И мы не спеша — куда уж тут торопиться? — перебираем все возможные и невозможные варианты спасения. Мы не очень-то разбираемся в физике бета-туннелей. Но вся загвоздка в том, что мы застряли в этом проклятом туннеле, а друзья-теоретики застревали только в своих уравнениях. И уж, конечно, лучше путаться в значках на бумаге, чем в реальных завитушках пространства и времени и еще чего-то такого, что вообразило себя надвременной категорией и принялось размножать безотказные триггерные ячейки в гигантском полупьяном компьютере.

Впрочем, у нас нет выбора, и смешно думать о всяких там «лучше» или «хуже». А самое забавное — застрять в туннеле бета-кабина никак не может. Если верить теории, кабина должна немедленно испариться или уйти в собственное будущее, разумеется, очень далекое и светлое. Если верить табло и своим ощущениям, мы живы и на самом деле застряли, а будущим и не пахнет. На экране горит красная буква «бета», а все датчики внешнего информатора на абсолютном, так сказать, нуле. Окружающий мир словно потерял свои характеристики. Похоже, мы и вправду вывалились из него. Вывалились и почему-то проголодались, и чуть не перерезали друг друга, и сейчас мирно обсуждаем безвыходность положения. И живы вопреки всем законам природы.

Да здравствуют обнадеживающие противоречия!

Однако же, восклицаниями разбрасываться рановато. Надо искать выход и барахтаться…

Искать выход и барахтаться — в этом, коротко говоря, и состоит знаменитый эффект лягушки.

Когда два года назад моя «десятка» выпрыгнула из туннеля вблизи черной дыры, пришлось мгновенно, еще до поступления подробных данных с внешнего информатора, бросить кабину в эргоманевр. Вся шутка заключалась в том, что, окажись мы на самом деле чуть ближе, такой маневр лишил бы нас даже нескольких законных мгновений жизни. Но мы выскочили как пробка из бутылки. А потом пришлось месяца три капитально ремонтировать психику: глубокий гипномассаж, и прочее, и прочее… До сих пор не могу забыть вкрадчивый голос профессора: «… в мире нет ничего такого, что имело бы черный цвет… нет этого цвета и быть не может… мир — крепкое ярко-красное полотно… в нем нет дыр… не может быть дыр…»

Н-да… Есть в мире черный цвет, и всяких других цветов в мире сколько угодно, и не такое уж крепкое полотно — дыр хватает… Но говорить о дырах легче всего, выбираться из них гораздо сложней. Как найти спасительный маневр — вот в чем вопрос. Как оторваться не от того или иного концентрата частиц, именуемого звездой, а от сгустившейся в бета-канал светлой мечты его создателей? Увы, об этом ни словечка в пособиях по космонавтике…