А. Ш. - Концлагерь «Ромашка» Страница 29

– Мне самому ничего не ясно. Сплошной туман. В полвторого, когда младшие девочки закончили обедать в столовке, эта самая Даша отпросилась по известным надобностям, и её не стали ждать. В итоге классная руководительница и другие девочки вернулись в учебный корпус, а Даша так и не вернулась, хотя должна была их догнать. Её подождали с час, а потом начали разыскивать. Посмотрели в туалете, прошли всю дорогу от туалета к девчачьим корпусам – её нигде нет. В полчетвёртого наконец нашли… в парке, что за самой дальней столовой. Она, говорят, даже не кричала, только стонала еле слышно. Потеряла много крови. Рядом валялась рваная одежда. В общем, ад. Бедная девочка. А ещё, говорят, там нашли записку от насильника.

– Записку? Какую записку?

– Мне не докладывали.

Мы все втроём пошли поглазеть на парк, где обнаружили девочку. На улочках повсюду были охранники и педагоги, которые призывали не толпиться и не ходить по улицам почём зря, а идти в жилые корпуса. То же самое передавалось по громкой связи и на больших экранах на перекрёстках. «В связи с особыми обстоятельствами, просим бойскаутов на время покинуть улицы. Не мешайте действиям официальных лиц. Если официальные лица попросят вас ответить на вопросы или оказать иную помощь, сделайте это», – вспыхивали сообщения на экранах. Однако, никакая сила не могла заставить бойскаутов вот так просто уйти с улиц во время чрезвычайно страшного и интересного происшествия.

– Ты видишь, какие у них проблемы с тем, чтобы просто заставить людей уйти с улиц? – шепнул мне Олещук. – Их слишком мало для контроля за таким огромным лагерем.

– Тссс. Да, я вижу. Но это пока они не вызвали подмогу из Белгорода.

– Конечно. Но они и не успеют её вызвать, когда…

– О чём это вы? – спросил Букетов.

– Да так, – отмахнулся я. – Илья, ты не видел – кого-нибудь уже задержали?

– Трудно сказать. Скорее всего, нет. Свидетелей вроде как не было.

– Поразительно, до чего всё просто. Среди бела дня на территории городка, напичканного видеокамерами и людьми, можно увести в парк девочку, и никто этого даже не заметит.

– Ничего сложного, – возразил Олещук. – Вот, наверное, та самая дорожка от столовой к парку, по которой шла Даша.

Андрей указал вперёд – мы шли мимо крайнего корпуса столовой, а за ним расстилался парк размером примерно двести на двести метров. Мимо парка от столовой вела заасфальтированная дорожка, по левую сторону от которой росли довольно пышные кусты боярышника. Теперь по дорожке сновали туда и сюда охранники и двое неизвестных мне людей – вероятно, следователи.

– Смотрите, как всё просто. Девочка, которая идёт по этой дорожке, не видна слева из – за маленького роста – её скрывают кусты. Её можно увидеть только человеку, который сам идёт по дорожке и смотрит в её направлении.

– Или прячется в парке, – добавил я.

– Или прячется в парке, – согласился Олещук. – А дальше дело техники. Для сильного бойскаута, не говоря уж об охраннике, справиться с одиннадцатилетней девочкой – раз плюнуть. Разумеется, он зажал ей рот, чтобы она не кричала, ну и…

– Без подробностей, я впечатлительный, – поморщился Букетов.

– Получается, она его не заметила? – с сомнением проговорил я.

– Не обязательно. Девочке одиннадцать лет. Он мог её чем – нибудь приманить. Или просто отпустить комплимент – мол, какая хорошая, красивая девочка… Я где-то читал об исследовании российских психологов: перед детьми, прошедшими курс ОБЖ, выпускали незнакомца – то с шоколадкой, то предлагающего прокатиться на красивой машине. Восемьдесят пять процентов детей послушно выполняли то, о чём просил взрослый. Их уводили за тридцать – сорок секунд.

– Кошмар, – возмутился Букетов. – Да я, когда был ребёнком, в жизни не позволил бы подойти к себе такому маньяку.

– Ну это ты. А здесь, к тому же, не совсем незнакомый человек, а бойскаут или охранник. Может, она уже его раньше видела. Или это вообще кто-нибудь из педагогов, – понизил голос Олещук, – попробуй ему откажи.

Парк был недостаточно плотно оцеплен, несмотря на свой относительно небольшой размер. Тщедушная бело – красная предупредительная лента висела с каким – то жалобным видом, точно умоляла не перелезать через неё и не нарушать порядок. Мы подошли вплотную к ленте и переглянулись. Олещук подмигнул мне и Букетову, но Илья резко мотнул головой и взглядом показал на дальний конец дорожки. Я проследил за взглядом друга – в конце дорожки стоял охранник и пялился прямо на нас. Олещук тотчас принял невозмутимый вид и заложил руки в карманы брюк. Несмотря на это, охранник начал приближаться.

– Пойдём – ка отсюда, – попросил Илья.

– Зачем? Мы ничего не нарушали. И вообще, я поболтать хочу, – ответил Олещук.

– Это не просто охранник. Это Сотников.

– И что?

Откуда Олещуку было знать про наши приключения с Сотниковым? Впрочем, риска действительно никакого не было – если Сотников с ноября не вспомнил, кто и при каких обстоятельствах поставил ему на голове шишку размером с мандарин, нечего было опасаться, что он прозреет теперь. Но я понимал и Илью – с Сотниковым было чисто физически неприятно общаться, настолько он был гнусен.

– Тэк-с, тэк-с, тэк-с. Лента для кого висит? А, граждане бойскауты? – прищурился Сотников, равнодушно оглядывая меня с Букетовым и довольно брезгливо – Олещука. Андрей был физически сильнее охранника и внутренне Сотников его побаивался, несмотря даже на свой статус – это чувствовалось с одного взгляда.

– Нам интересно. Не каждый день такое случается, – оскалился Олещук.

– Ничего интересного. Больной ублюдок испортил девочку. Найдём – яйца вырвем, – пообещал Сотников, заглядывая Олещуку в глаза.

Тот оскалился ещё шире:

– Уж не думаете ли вы, что это я?

– Да кто тебя знает, хохлятская морда? Может, и ты. Ты у нас по этой части в чемпионах ходишь.

– По какой части? Выражайтесь яснее.

– По части девок, – Сотников ощерился своей омерзительной улыбкой, в которой не хватало одного зуба. – Или не так, скажешь?

– Так зачем мне кого – то насиловать, если у меня и так есть? – в голосе Андрея послышался откровенный сарказм. – Это вы одинокий мужчина. Большую мозоль на правой руке натёрли, наверное.

С лица Сотникова улыбку как ветром сдуло. Он подошёл к Олещуку вплотную и проговорил одышливо:

– Тебя, Олещук, давно пора сослать в дисциплинарку. Но раз случилась такая удача, и разразилась война, я надеюсь, что тебя грохнут в первую же неделю. И когда тебя привезут сюда в виде груза двести, я первый приду, чтобы плюнуть на твою могилку. Если, конечно, разыщу. Могилка – то твоя, как и у других сопляков из лагерей, будет безымянная! – расхохотался Сотников.

Глаза Олещука налились кровью. Предчувствуя, что в лагере вот – вот произойдёт убийство вслед за изнасилованием, я схватил Андрея за руки.

– Андрей, не надо. Он того не стоит.

– Всё, пошли, пошли отсюда, – Букетов схватил нас за плечи и с неожиданной силой потащил назад.

Олещук, тяжело дыша и содрогаясь, нашёл в себе силу воли развернуться и пойти прочь. Сотников остался стоять на прежнем месте и посмеивался.

– Фееричная мразь. Как его земля носит? – пробормотал Букетов.

Олещук молчал, пока мы не отошли на достаточное расстояние. Он, очевидно, чувствовал, что может не сдержаться.

– На всё готов ради того, чтобы больше никогда не слышать этого гада. И всех ему подобных, – проговорил он.

Следователи работали в парке ещё несколько часов. Нам были неизвестны результаты их изысканий, но примерно в восемь вечера, когда мы уж были уверены, что ничего нового сегодня не узнаем, старших бойскаутов стали выборочно вызывать по громкой связи – либо на беседу со следователями, либо в администрацию. За час были опрошены примерно десять человек с других потоков, никого из вызванных парней я не знал. Внезапно в динамике раздалось следующее объявление:

«В третий административный корпус, кабинет номер 9, вызывается Артём Извольский, поток 11–11. Просьба прибыть в течение десяти минут».

Голос принадлежал Георгине Матвеевне, и кабинет под номером 9 – ей же.

Недоумевая, почему вызывают именно меня, и как можно помочь расследованию, не зная ничего о происшествии, я пошёл на допрос. У входа в третий корпус администрации непривычно стояли два охранника с собаками, ещё четверо, уже без животных, дежурили на первом этаже.

Предварительно постучав, я вошёл в кабинет Георгины. Она стояла спиной ко мне и глядела в окно, её рук также не было видно – похоже, она скрестила их на груди или перебирала чётки. Первую минуту в кабинете царило молчание. Сам я прерывать его не решался, да и не было повода. Мне хотелось знать, что означает эта длительная пауза.

– Сегодня я опросила уже четверых бойскаутов, и все они утверждали, что ничего не знают и не видели. Между тем, именно эти четверо, как показывают записи камер наблюдения, могли быть ближе всего к парку во время надругательства над девочкой. Странная невнимательность, не правда ли?… И тут, Извольский, я вспомнила про вас, – Георгина Матвеевна развернулась ко мне. Её выражение лица было напряжённым и суровым, но в целом мало отличалось от обыкновенного. По крайней мере, это могло означать, что лично меня ни в чём не подозревают.