Джеймс Стивенс - Кувшин золота Страница 29

Но недолго лепреконы предавались чувствам. Почти сразу вслед за радостью пришли воспоминание и стыд; а затем — раскаяние, эта грустная добродетель, заплакала в их ушах и в их сердцах. Как они могут благодарить детей, отца и защитника которых они предали непросвещенному правосудию человечества? правосудию, требующему не возмещения, но наказания; правосудию, которое учится по Книге Вражды, а не по Книге Дружбы; которое ненависть зовет Естеством, а Любовь — сговором; чей закон — железная цепь и чья милость — слабоумие и разочарование; слепому злодею, всех обвиняющему в своей слепоте; этому бесплодному лону, проклинающему плодородие; этому каменному сердцу, которое превращает в камень целые поколения людей; пред которым жизнь отступает, бледнея, и от которого смерть отшатывается, скрываясь в своей могиле. Раскаяние! лепреконы вытерли с лиц неуместную влагу и вместо того заплясали от радости. Большего они сделать не могли, поэтому с любовью покормили детей и проводили их до дома.

Тощая Женщина испекла три ковриги. По одной она дала своим детям, а одну оставила себе, после чего они все отправились в путешествие к Ангусу О'гу.

Вышли в путь они изрядно пополудни. Свежесть и веселье утра уже прошло, и тиранствующее солнце разливало по миру свое почти невыносимое величие. Тени для путников было немного, и через некоторое время им стало жарко, они устали и захотели пить — то есть, дети захотели, Тощая Женщина же по причине своей худобы была защищена от всех проявлений стихии, за исключением голода, от которого ни одно существо не свободно.

Она шагала посередине дороги вулканом тишины, думая одновременно двадцать разных мыслей, так что сильнейшее желание высказаться заставляло ее хранить жуткое молчание; но под этой коркой молчания собиралась речь, которая должна была в конце концов вырваться или окаменеть. Из этого бурления мыслей поднимался первый глубинный рокот, предвестник грохота, и через мгновение раздался бы гром ее злословия, но тут Бригид Бег заплакала: действительно, бедная девочка устала и зажарилась до полусмерти, да и Шеймаса от такого же плача удерживали лишь две минуты мальчишеской гордости. Это отвлекло Тощую Женщину от ее пламенных мыслей и, утешая детей, она забыла свои собственные тяготы.

Необходимо было поскорее найти воду: не задача, потому что Тощая Женщина, будучи Естественной, как и другие существа, умела чувствовать близость воды и сразу повела детей немного в другую сторону. Через несколько минут они нашли придорожный колодец, и там дети вволю напились и утешились. Над колодцем вовсю росло широкое многолиственное дерево, и в тени его они присели и поели от своих ковриг.

Пока они отдыхали, Тощая Женщина дала детям советы по многим важным вопросам.

Она разговаривала не с обоими сразу, но сперва говорила Шеймасу об одном, а потом Бригид о другом; потому что, как она сказала, то, что должен знать мальчик, вовсе не обязательно знать девочке. Очень важно, чтобы мужчина знал, как объезжать женщин, потому что это, наряду с добыванием пищи — основа мужской мудрости, и в этой науке Тощая Женщина наставляла Шеймаса. Однако столь же важно, чтобы женщина умела ставить мужчину на место, и этой проблеме Бригид уделила все свое внимание.

Тощая Женщина учила, что мужчина должен ненавидеть всех женщин, прежде чем сможет женщину полюбить, но он волен, а точнее, даже попросту обязан любить всех мужчин, потому что они одного с ним рода. Женщина также должна любить всех других женщин и ненавидеть всех мужчин, кроме одного, а этого одного она должна стараться превратить в женщину, потому что женщина по велению своего естества должна быть либо рабом, либо тираном, а ей лучше быть тираном, нежели рабом.

Тощая Женщина объяснила, что между мужчиной и женщиной идет беспрерывная война, и что цель каждого пола — подчинить себе противоположный; но женщина одержима демоном, зовущимся Жалостью, которая страшно мешает ей в битве и вечно отдает победу мужчине, с ее помощью всегда спасающемуся на самой грани поражения. Тощая Женщина сказала Шеймасу, что день его погибели займется, когда он полюбит женщину, потому что свою судьбу он принесет в жертву ее капризу, и умоляла его во имя любви к ней беречься этого изменчивого пола. Бригид же она открыла, что страшный день для женщины настает, когда она узнает, что мужчина любит ее, ибо мужчина в любви подчиняется только женщине, частично, самолично и временно, женщина же, которую любят, намного полнее отдается самому богу любви, она становится рабыней и не только лишается своей личной свободы, но из-за этого сложного безумия страдают даже ее мыслительные способности. Судьба работает на мужчину, и потому, утверждала Тощая Женщина, женщина должна быть победоносной, ибо тот, кто осмеливается воевать против богов, заранее уверен в победе: закон жизни таков, что только слабый победит. Предел силы — окаменение и неподвижность, слабости же предела нет, и хитрость или гибкость — ее советники.

По этим причинам, как и затем, чтобы жизнь не прекратилась, женщина должна стараться превратить своего мужа в женщину; тогда она станет тираном, а он будет рабом, и жизнь возобновится до следующего срока.

Тощая Женщина продолжала свой урок, пока он не стал, наконец, таким запутанным, что мысли ее завязались узлом, и она решила продолжить путешествие и развязать узел, когда станет прохладнее.

Они убрали ковриги обратно в свертки и тут заметили дородную, миловидную женщину, шедшую к колодцу. Эта женщина, подойдя ближе, поздоровалась с Тощей Женщиной, и Тощая Женщина поздоровалась с нею тоже, после чего незнакомка присела.

— Жарко, не правда ли? — сказала она. — Я так думаю, что иначе, чем за спасением чьей-нибудь жизни, и не стоит путешествовать в такой день, да когда солнце этак жарит. Издалека ли вы идете, госпожа, или просто ходите по дорогам и вам уже давно все равно?

— Издалека, — ответила Тощая Женщина.

— Издалека ли, нет ли, — сказала незнакомка, — я бы и вершка не прошла по своей воле в это время года. Какие у вас симпатичные детишки, госпожа.

— Симпатичные, — ответила Тощая Женщина.

— У меня-то их десять, — продолжала женщина, — и часто я недоумеваю, откуда они взялись? Забавно подумать, что женщина делает десяток новых существ, а ей за это не то, что не платят — спасибо никто не скажет.

— Забавно, — сказала Тощая Женщина.

— А вы говорите когда-нибудь больше одного слова зараз? — спросила незнакомка.

— Говорю, — ответила Тощая Женщина.

— Пенни бы дала, чтобы услышать, — рассердилась незнакомка, — потому что более невоспитанной, угрюмой, сварливой бирючихи не встречала я среди женщин.

Вчера как раз вот говорила одному, что худые женщины добрыми не бывают, а уж тощее тебя и придумать нельзя.

— Ты говоришь так потому, — ответила Тощая Женщина спокойно, — что сама толстая, и тебе приходится лгать самой себе, чтобы скрыть свое несчастье и жить дальше так, как тебе нравится. Никому в мире не нравится быть толстым, и на этом, госпожа, я стою. Можете тыкать пальцем себе в глаз, но в мой, будьте так добры, не тычьте, а потому — до свиданья; а если бы я не была мирной женщиной, я бы за волосы тебя потаскала в гору да под гору пару часов, да и дело с концом.

Вот тебе и больше одного слова зараз; да смотри, как бы я не сказала еще одно слово, от которого у тебя прыщи пойдут, и не сойдут до смерти. Идемте, дети, и если вы когда-нибудь увидете такую женщину, как эта, то знайте, что она ест, пока может стоять, пьет, пока может сидеть, и спит, пока не одуреет; а если такая особа заговорит с вами, помните, что больше одного слова ей не положено, да и одно слово пусть будет коротким, потому что такая женщина уж верно была бы и изменщицей, и воровкой, да только слишком ленива, чтобы стать чем-нибудь кроме пропойцы, Господи ей помоги! так что, до свиданья.

На этом Тощая Женщина и дети поднялись и, попрощавшись с незнакомкой, двинулись дальше по широкой тропе; другая же женщина осталась сидеть, где сидела, и не сказала ни слова даже про себя.

По пути Тощая Женщина снова впала в ярость и в этом так ушла в себя, что дети лишились ее общества; поэтому спустя немного времени они вовсе забыли о ней и вернулись к своей игре. Они бегали и прыгали, кричали, смеялись и пели. То они играли, будто они — муж и жена и тогда чинно шли рука об руку, делая время от времени мудрые замечания о погоде, о состоянии здоровья друг друга или о ржаных полях вокруг. То один становился конем, а другой — коноводом, и тогда они топали по дороге с громким сердитым ржанием и еще более громкими и сердитыми командами. Потом один был коровой, которую с великим трудом гнал на рынок погонщик, чье терпение лопнуло уже много часов назад; или оба становились козами, бодались лбами и грозно мемекали; и все эти изменения перетекали друг в друга так легко, что дети ни мгновения не оставались без дела. Однако по мере того, как день клонился к вечеру, огромная тишина, окружавшая их, начала довлеть над ними. За исключеним их собственных тоненьких голосков, вокруг не было слышно ни звука, и эта бесконечная, просторная тишина в конце концов заставила и их утихнуть. Мало-помалу игры окончились. Бег вприпрыжку сменился семенящим шагом, пробежки стали все короче, а возвращались назад они быстрее, чем забегали вперед, и вскоре дети уже шли серьезно по бокам Тощей Женщины, время от времени обмениваясь короткими фразами. Скоро и эти фразы растаяли в широкой тишине, окружавшей их. Тогда Бригид Бег ухватилась за правую руку Тощей Женщины, а Шеймас чуть погодя взялся за левую, и эта немая просьба о защите и утешении снова вернула Тощую Женщину из долин гнева, по которым она бродила в такой великой ярости.