Карлтон Меллик-третий - Сатанбургер Страница 3

Что касается людей, которые появляются из Волма, то они могут дать фору урожденным риппингтонцам. Они – новые игрушки, а сейчас малышка Земля интересуется только этим. Она устала следить за жизнями надоевших игрушек – людей, как когда-то было с динозаврами. Новые игрушки стали аристократией в масштабах всей планеты, несмотря на то что отжившие игрушки имеют больше денег и лучшие жизненные условия.

Эти новые люди живут на улицах маленькими общинами. Две такие общины находятся как раз недалеко от нашего склада. Одна похожа на средневековое поселение, только палаточное, оно располагается около железнодорожных путей. Другое – колония уродов-карликов, которые одеваются как бывшие президенты США. (Кстати, «урод» теперь перестало быть обидным словом, потому что сейчас никто ни на что не обижается.)

Кажется, однажды я видел урода, одетого как Улисс С. Грант, но я не уверен. Просто «Грант» было первым президентским именем, которое всплыло у меня в голове в тот момент, так что я решил: пусть будет он. В любом случае сколько еще было жирных и бородатых президентов? Большинство карликов не очень удачно перевоплощаются. А может, им так нравится.

Сейчас я сижу на складе со своей виолончелью.

Здоровье у нее не очень. Я нашел ее в заброшенной многоэтажке, всю искореженную и измученную. Но и я не слишком хороший виолончелист, так что мы друг другу подходим. Мне нравится карябать ее смычком и производить жуткие скрипы. Это получается у меня отлично. Я все более и более усердствую в этом умении. Могу собой гордиться.

Виолончель служит саундтреком к моему миру на колесах. Прямо сейчас я дергаю струны, чтобы получился звук, похожий на пилу, которая пилит дерево. Так я заигрываю с ансамблем стальных скульптур, грубых и покрытых острыми шипами, они кружатся вокруг, как жирные исполнительницы танца живота.

Когда-то на этом складе скульпторша, известная под именем Стальная Леди, создала сотни металлических скульптур. В моем расплывчато-кружащемся видении – это работы, интересные до жути, но никому из моих соседей они не нравятся, бывает даже, они сплевывают при их упоминании. Во внешнем мире, наверное, интерес к искусству утерян повсеместно. Даже жители Риппинг-тона о нем забыли. Даже мои друзья.

После того как Стальная Леди разорилась, она оставила нам все свои скульптуры и склад. Она сказала, что отправится через Волм искать менее скучное место, где искусство еще ценят. Это единственный известный мне человек, захотевший пройти сквозь этот ужасный Волм в другое измерение.

Я смотрю на свою руку: волосы шевелятся без ветра, скручиваются, как пепел косячка, как паучки из проволоки, кожа пульсирует.

Я смотрю в окно: причудливая волна сейчас обрушится на меня, это слюни престарелой планеты. Мой желудок поднимается вместе с волной. Дыхание спирает. Я больше не могу справиться с миром на колесах, и мои глаза закрываются, словно пьяные.

Когда мои видения доводят меня до тошноты переизбытком движения, я или закрываю глаза на внешний мир, или начинаю смотреть через Божье око. Сейчас я выбрал последнее.

Божье око:

Я иду к моему другу, мистеру Христиану, смотрю сверху сквозь облако волос на подбородке, как он идет по путям и тащит стальной барабан. Христиан носит костюм из полиэстера. Мы называем его недоделанным хулиганом и курим его дешевые сигареты. Настоящих хулиганов уже не осталось. Даже недоделанных хулиганов больше нет. Я имею в виду термин, который является синонимом слова «гангстер» в ямайском сленге.

В шестидесятых годах жители Ямайки прикидывались хулиганами. Они напяливали модные костюмы, женские шляпки позапрошлого века, выщипывали брови и щеголяли красивыми словами. Они увлекались ямайской музыкой ска, эти песни часто превозносили хулиганский образ жизни, и все стремились быть похожими на героев песен. Спустя годы то же самое происходило с любителями рэпа. Музыка, прославляющая гангстеров (иногда это слово писалось/произносилось как «гангста»), как правило, порождает подражателей.

Христиан не причисляет себя к хулиганам, и ему плевать на псевдоджаз, который они слушают. Он считает себя панком и носит костюмы, чтобы казаться странным.

Иными словами: СТРАННЫЙ = ПАНК.

Два средневековых рыцаря сражаются на пути у Христиана, вокруг раздается скрежет и лязг. Ему все равно, он проходит мимо, не дрогнув от громких ударов мечей. Мы уже привыкли проходить мимо сражений на железнодорожном дворе у нас перед складом. Это такое обычное дело, что мы перестали уворачиваться, лень. Напролом – самый быстрый путь.

В наше время никто не боится смерти.

– Смерть – это не так плохо, как все думают, – всегда говорит Христиан. – Это просто шаг в сторону перед новой жизнью.

С детства он верил в реинкарнацию. Он клянется, что его младшая сестра реинкарнировалась в его домашнего хорька пять лет спустя после своей смерти. Потом его хорек реинкарнировался в домашнего паука, потом в автомобиль и, наконец, в камень. Это всегда предмет или животное, но не человек, которой мог бы сказать: «Привет, я новое воплощение твоей сестры», так что с Христианом трудно спорить. Никто ему не верит, но он оторвет голову любому, кто скажет, что он не прав.

Кое-кто говорит, что Христиан несет ответственность за смерть сестры, потому что оставил ее одну на кухне, хотя должен был следить за ней. Но возможно, это была вина его родителей или, скорее всего, Господа.

Христиан доходит до склада и перешагивает через мой труп, от сигареты остался один окурок, он выкрикивает мое имя, и я просыпаюсь внутри своего мира на колесах.

Его лицо расплывается в нервно-быстрых словах:

– Так и думал, что ты тут отвисаешь, придурок, всегда взаперти, без дела, да и выглядишь как куча дерьма.

Он прав в одном. Я никогда не выхожу на улицу. Все называют меня агорафобом, но ничего удивительного, с таким-то зрением. Я замолкаю, но продолжаю производить звуки смычком, уставясь на скульптуры-танцовщицы.

Отвечаю:

– Еще бы, с таким-то зрением.

Это мой стандартный ответ.

Христиан направляется к туалету посередине комнаты. Мы пользуемся этим туалетом для справления нужды и еще как подставкой для телевизора, поскольку он расположен как раз посередине комнаты вместо ванной. Христиану приходится снять телевизор с сиденья, прежде чем его струя попадает в жестяной горшок.

– Ты зациклился на этом, парень. – Он сплевывает. – Живи дальше. Если бы я мог обходиться без наркотиков, я бы ссал в штаны.

Он всегда так говорит. А я говорю, как всегда:

– Такое состояние быстро приводит к стрессу. – Почесываю свою майку с надписью: БОЛЕН НА ГОЛОВУ.

– Вот-вот, по жизни жалуешься. – Христиан спускает воду. – Жалуешься, стонешь, стонешь, жалуешься.

– Ой, что это с тобой? – Я пищу голоском маленькой девочки.

– Как обычно, – отвечает он, ставя телевизор на место. – Раздавлен скукой.

Он переключает каналы, по большинству, кажется, идут кулинарные шоу или игры.

– Скоро будут «Звездные войны», – ворчу я. Христиан кидает на меня косой взгляд и включает нужный канал, пододвигая ящик из-под молока. Я ненавижу сидеть на ящиках из-под молока, но только такими «стульями» мы располагаем.

Я продолжаю:

– Если бы мне пришлось смотреть какое-то шоу вечно, я бы выбрал «Звездные войны».

Я обращаюсь в Божье око и охватываю взглядом комнату, отхожу за телевизор и смотрю оттуда, как мы смотрим телевизор.

Позади Христиана и моего трупа я вижу лысого жирного мужчину средних лет, которой таращится на нас через окно, морща рот и кривясь от возбуждения.

– А я думал, тебе там только заглавная песня нравится, – говорит Христиан. – Вообще-то, это шоу никому не нравится.

Меня обижают эти слова, но теперь никто не показывает обиды, так что я стараюсь не делать из мухи СЛОНА.

– Да нет, мне оно правда нравится, – слова покидают мой разум и выходят изо рта моего трупа где-то на расстоянии, как при чревовещании. – Заглавная песня там и правда неплохая, но мне нравится и все остальное. Вспомни гавайское шоу «Файв-О». Там, где звучит потрясная песня, но само шоу никто не любит.

Жирный дядька начинает лизать окно в нашем направлении своим толстым, мясистым языком. Его зовут Джон, он – один из двух чуваков, которые живут в задней части склада и не имеют к нам совершенно никакого отношения, мы с ними не разговариваем, просто берем с них арендную плату и откровенно презираем. Его рука оставляет потный след на окне. Его присутствие меня не волнует, несмотря на то что он надо мной издевается. Я притворяюсь, что не замечаю его.

Однако мне становится интересно, сколько старых извращенцев мастурбировало, глядя на меня. Вполне возможно, что такие акты совершались очень часто.

Прежде чем я стал Божьим оком, это могло происходить регулярно. Потому что старых извращенцев везде полно, они прячутся за заляпанными зеркалами в общественных уборных, на балконах или возле дыр, специально проделанных в стене, наблюдая, мастурбируя, фантазируя о тебе. Интересно, кто-нибудь еще задумывается о таких вещах?