Константин Уткин - Песий бунт Страница 3

Маска не спешил, не отводя пристального взгляда от чужака и ища у него слабые места – вот если тот, встретившись с Маской глазами, отведет взгляд, то, скорее всего, возле этих ворот навсегда и останется. Но кобель взгляд не отводил, смотрел дерзко и вызывающе, и Маска стал прикидывать свои шансы. С ног такого гиганта не сбить. До глотки допрыгнуть он не даст, даже если даст, смысла в такой атаке немного – клыки проткнут тяжелые кожаные складки, не дойдя до артерии. Остается одно – сразу перекусить лапы и пустить стаю закончить дело.

Маска выпрямился и задрал хвост – если идти прямо лапы, то тактика будет ясна и, следственно, неэффективна. Бой он постарается начать, как с равным, чтобы неожиданным приемом вывести противника из строя. Маска представил, как сомкнется его банда вокруг беспомощно прыгающего на трех ногах породистого, и напряженный хвост помимо воли задергался… Но все вышло не так, как рассчитывал Маска – пестрый, не давай ему помниться и тем более не пуская его к своим лапам, сбил на землю мощной грудью как тараном и покатил, вырывая куски кожи. Через секунду шея старика полностью исчезла в пасти дога и тому оставалось только слегка надавить – и Маска, понимая позор и беспомощность своего положения, только бессильно скалил зубы. Стая, перебрехиваясь, держалась в отдалении. Они уже не сомневались в гибели Маски и лишь гадали, возьмет их чужак под свою опеку или не возьмет…

– Ненавижу – прохрипел Маска, уверенный, что сейчас челюсти сомкнуться и его позор смениться его гибелью – но пестрый неожиданно отпустил горло и спросил.

– А за что?

– За все… за позор… за жизнь…шакалы. – покосился Маска в сторону тончащихся на месте подчиненных. И через секунду туша, закрывавшая над ним свет, исчезла.

– Пошли со мной. – Предложил дог, отступая в сторону. – Только стаю свою придержи – следующих убивать буду.

Мака встал, пошатываясь. Поверхностные кровоточащие раны жгло. Силы еще оставались, но совсем не осталось уверенности – и это было гораздо хуже.

С момента появления огромного пестрого дога прошло два дня. Рабочие, еще оставшиеся в обнищавшем заводе, были удивлены – огромная стая, гроза прохожих и всех соседских дворняг, куда-то исчезла. Куда-то скрылись даже брюхатые суки – лишь щенки, бессмысленные по возрасту, поскуливали, оставшись без поддержки старших.

Городских собак в эти дни охватило безумие – даже диванные левретки и мопсы покидали своих старушек, выворачивались из поводков и шлеек и неуклюже улепетывали, не обращая внимания на летевшие вслед призывы «Куда!! Мусенька!! Я ухожу домой!! Мусенька!! Где палочка!! Мусенька! Я домой!!»

А уж породы полудикие, в чьей крови еще жива память о схватках не только с людьми, но и с волками, становились просто неуправляемыми и в лучшем случае просто вырывали поводок из рук, в худшем – шли напролом, упорным взглядом вызывая хозяев на бой. И те отступали от греха подальше, бросали поводок, утешая себя одним – все таки не дикий зверь ушел, а домашний любимчик, выросший на котлетках и супчиках, спящий только на диване, в холе и неге, защищаемый даже от дождя – ну куда он денется в городе, полном полудиких стай и недружелюбных людей? Побесится пару дней и приползет с подтянутым от голода брюхом…но никто не вернулся. Всех можно было встретить в осколке леса, чудом сохранившемся в черте Москвы, Лосином острове.

В волновавшемся между деревьев собачьем море виднелись изогнутые спины тощих борзых, скаливших клыки на мельтешащих у морды шавок, широкие, как диваны, плечи приземистых ротвейлеров, подтянутые доберманы контрастировали блестящей шкурой и плавными силуэтами с неопрятной дворней. Отдельной стаей держались бойцовые, чувствую неприязнь остальных пород и с трудом сдерживая нетерпение – мелькающие кругом собаки возбуждали, как запах крови. Но драться все ж таки не осмеливались, понимая, что перевес будет не на их стороне.

Лосиный остров словно вымер, затаивая своих немногочисленных питомцев – даже семья лосей, спокойно относящаяся к людям и ревущим грузовикам, от греха подальше откочевала в глухие леса за кольцевой дорогой. Лес наполнился тысячами собак. Грибники, спортсмены и медлительные любители природы боязливо крались по тропинкам к черте города – а из зарослей их сопровождали желтые внимательные недружелюбные глаза и катилась волна приглушенного рыка. Каждое дерево было по многу раз помечено желтыми струйками. Были выловлены и сожраны все полевки и кроты из подстилки, все слетки дроздов и зазевавшиеся белки. Меж деревьев висел осязаемый запах псины – а собаки все прибывали и прибывали. Постепенно росло напряжение. Ссоры мгновенно перерастали в стихийные драки, катающие из конца в конец великой сходки. Наконец, повинуясь незримому сигналу, все двинулись под гудящие провода ЛЭП – и вытоптанной земли не стало видно под плотно стоящими телами. На кабину много лет ржавеющего грузовика легко вскочил огромный гладкошерстный пес – в черно белых пятнах, с головой, как булыжник и могучей грудью. Он был породистый, и это вызвало ропот недовольства – сотни собак могли похвастаться разве что самым невероятным смешением кровей. Но под тяжелым, пристальным взглядом ропот стих.

– Соплеменники!! Мы собрались для того, чтобы в корне изменить существующий порядок вещей. Я имею в виду необоснованное и губительное господство людей. Еще немного – и мы погибнем вместе с ними. Я повторяю – нам надо…

Он не смог договорить – его заглушил взметнувшийся вой, и визг и рев.

– Против кого мы попрем…

– Мы ими управляем, мы ими!!

– Кто кормить нас будет!! Охотится то мы уже разучились!!

– А эти, без шерсти, как морозы переживут!

– А какие косточки сладкие…

Вдруг многоголосый гвалт заглушил хриплый бас костистого старика, в чьем облике угадывалось присутствие по крайней мере двух пород – ризеншнауцера и овчарки.

– Да что бы вы понимали, шавки!! – сверкал он глазами из-под свалявшихся в космы полуседых бровей. – Косточки!! Зациклились на этих косточках!! Почему они вам косточки отдают, вы подумали? Да потому что мясо сами съедают!!! Еще и сплетни распустили – собаки, мол, косточки любят!! Заявляю – мясо, жаренное на углях, в сотни раз вкуснее любых косточек!! Только никто вам его не даст!! Спать лучше в кровати, а не в метро на грязном полу – только вас никто туда не пустит!! Мы на улицах спим, даже когда деревья от мороза лопаются или осенью грязь непролазная… а метро… вы ментовский сапог по ребрам пробовали? За что? За что? Им что, тепла жалко? И хватит их терпеть!! Дотерпелись!!

Тут он выдохся, замолчал, только под проплешинами вздымались тяжелым дыханием ребра. Окружающая его дворня стерпела шавок. Было что-то такое в старике, не оставляющее сомнений – не только во времена молодости он был бойцом, молниеносный напор и безжалостность никуда не делись.

У пятнистого дога, возвышающегося над толпой, чуть напряглись мясистые брыли.

– Кто им дал право распоряжаться нашими детьми? – ввинтился во всеобщий ропот визг какой-то сученки – у меня было одиннадцать детишек – так всех их постреляли, просто всех!! И еще говорили – я не понимала, я это чувствовала – говорили, что развелось, мол, гадин беспородных, скоро нас сожрут… И сожрем!! Лично бы сожрала!! А чужого малыша при мне тут просто убили!! Я его шугнула от своих мясных лотков, легонько так шугнула, тяпнула пару раз в бок и мне самой-то нечасто перепадает – иди говорю, в магазин, иди, там тебя накормят… беги, говорю, доходяга, пока не загрызла, там тебя накормят, там… тощий щеночек, облезлый, живот подвело у самой сердце кровью обливалось, когда его гнала что ж поделать… ну зашел он в магазин, улегся, бедный, на холодном каменном полу, задремал… а потом… а потом – мне кот рассказал, глумился, мерзавец!! – подошел какой-то жирный двуногий, брюхо висит, бородка на челюсти – подошел да как пнет ногой!! Аж ребрышки хрустнули!!

Дог молчал. Все происходило так, как и должно было произойти – собаки, созванные волевым усилием со всех концов Москвы, заводили сами себя, растравляли, вспоминая обиды ненавистных двуногих за многие века.

Правда, у большинства молодежи, энергичной, неудовлетворенной, голодной, наибольший интерес вызывали рассказы перекормленных породистых – они слушали стенания какого-нибудь мопса и бесчинствах хозяюшки (Я не хочу!! Не хочу!! А она насильно кормит…) и до земли протягивались клейкие нити от губ.

Кавказцы вспоминали бои с волками и горный беспредел – когда любого чужака, если нет огнестрельного оружия, можно было рвать до смерти.

Борзые жаловались на убогость гонок за механическим зайцем, и те немногие счастливцы, которым довелось попробовать челюстями судорожное биение настоящего, рассказывали, смакуя, про кровавый вкус победы и заячьи крики. И даже туповатые бойцовые, плод издательства людей над природой, нашли повод для бунта – не хотят они, оказывается, рвать друг другу шкуру в ямах, это противно их натуре. Вообще-то они добрые и любят детей. А что кошки разлетаются от их хваток двумя кусками голова направо, хвост налево, и остроту зубов испытывают все без исключения собаки, пытающиеся просто познакомится, так это не вина бойцов. Это все Америка.