Сурен Цормудян - Где была твоя душа… Страница 3

— Все это очень интересно. Вы заинтриговали меня. Ну а, сколько мне это будет стоить?

— С вас я ничего не возьму. Вы ведь статью хотите написать. А это своего рода реклама. Так что на том и порешим. Но это в том случае, если вы согласитесь. А для этого вам надо хорошенько подумать.

— В кой это веки я оказался дома раньше тебя? — Сергей встретил ее сидящим на кухне за столом. Он пил чай. — Все что могу предложить на ужин, это яичница. Ничего другого, как ты знаешь, я готовить не умею.

— Спасибки родной! — она подбежала и поцеловала его в щеку. Тот сидел, задумчиво глядя на тарелку. — Я сейчас, куртку сниму и к тебе. Яичница будет в самый раз. Когда она, наконец, села за стол, он внимательно взглянул на нее.

— Ты хоть знаешь сколько времени?

— Около полуночи, — пожала она плечами, жадно накинувшись на еду.

— А телефон мобильный, почему выключен?

— Потому что у меня был важный разговор по работе, и я отключила его, чтоб лишний раз меня не беспокоили. — Она отодвинула от себя тарелку, — Это что, допрос?

— Значит звонок от мужа, который с ума сходит, думая, где его супруга, это излишнее беспокойство для тебя? Она ничего не сказала, поднялась и отправилась в спальню.

«Женщина во всем» — подумал, усмехнувшись Ратников, — «Сейчас я еще и виноватым окажусь и буду прощения просить». Аня уже лежала в постели, укутавшись в одеяло и повернувшись спиной к двери.

— Ну и что ты в позу встала? — спросил Сергей, войдя в комнату.

— А ты свои гэбэшные штучки оставь для диссидентов, — ответила она враждебным и резким тоном.

— Мне вот все интересно, почему ты за офицера ФСБ замуж вышла?

— Я не выходила замуж за офицера ФСБ. Я вышла замуж за родного и любимого человека. Ясно теперь? — тон ее не менялся и продолжал быть враждебным, но она сказала приятную для слуха Сергея вещ.

— Я тебя сейчас укушу, Анька, ты знаешь об этом? — шепнул он, склонившись над ней и подобрав свой соблазнительный тембр голоса.

— Укуси лучше себя, — бросила она не поворачиваясь, — За задницу.

Сергей ничего не ответил и лег в постель. Он долго ворочался и возился, пока наконец не прокряхтел:

— Ань, не получается, помоги!

— Что? — она слегка повернулась.

— У меня не получается укусить себя за задницу, помоги! Девушка залилась звонким смехом.

— Дурашка! — она прижалась к нему. — Ну, ты и дурашка! Ратников обнял жену. Он был доволен собой. Ссора миновала.

— У тебя со Шкловским разговор был чтоли?

— Ну да, ты же сам посоветовал.

— Ясно. Ну, к нему я тебя ревновать не буду. Он уже старенький.

— Ревность, это диктат над личностью, — заявила Аня.

— Я скажу тебе тоже самое, когда ты застукаешь меня с пышногрудой блондинкой.

— А я не буду тебя к ней ревновать. Просто убью обоих и все.

— Ань, я тебя прошу, не делай так больше. Ну, предупреждай хотя-бы. Я места себе не находил.

— Ладно, Сержик. Прости. — Вздохнула она.

— Ну, так и быть. На сей раз прощаю. — Он снова был доволен собой. Ему не пришлось извиняться. А вот она прощения попросила. Он крепко прижал ее к себе и прошептал, — Я люблю тебя.

Она поцеловала его в губы. Она не говорила ему тех же слов. Считая фразу «я люблю тебя» банальной и избитой, не передающей всей гаммы настоящих чувств. Он знал об этом. Это его огорчало. Но Аня всегда ждала этой избитой фразы от него, считая, что в его устах данные слова звучат волшебно.

— Скажи мне это. — Шепнул он.

— Ну, ты же знаешь, что это так. — Ответила она ему своим шепотом.

— Но я этого не слышу.

— А разве не чувствуешь? — она стала водить ладонью по его телу.

— Я чувствую, что мы сегодня еще долго не уснем. Но ты скажи.

Девушка прижала ладонь к низу его живота и, прильнув к его щеке, шепнула не совсем то, что он от нее ждал.

— Возьми меня…

Эта неделя пролетела как ветер, дующий за окном в последние дни. Аня улыбалась, вспоминая свою позавчерашнюю шутку. Когда она пришла домой и предъявила Сергею фотографию, где он был с голой пышногрудой блондинкой. Сергей хорошо знал, как лихо его жена стряпает фотоколлажи на компьютере, и они долго смеялись над этой шуткой. А потом Аня вдруг на какую-то долю секунды перестала думать о том, что перед ней продукт ее же монтажа и ощутила холод и жгучую ревность, после чего изорвала бумажку в клочья и накинулась на мужа, как голодная львица на буйвола. И снова была бессонная ночь полная страсти. Она чувствовала себя сейчас самой счастливой женщиной на земле. Ее окрыляли чувства, и обволакивало желание.

— Простите, что заставил себя ждать, — в гостиную вошел Альберт Шкловский. Одет он был, как и в прошлый раз. — Итак, каково ваше решение? — Он присел за стол напротив нее.

— Я согласна, — кивнула она. Он задумался и потер пальцем кончик носа.

— Вы хорошо обдумали и твердо решили? — снова спросил он.

— Да. Конечно. Однако мне кажется, что вы хотите меня переубедить?

— Поймите меня правильно, сударыня. Вы сейчас просто светитесь. Мне право, всегда приятно видеть счастье на лицах людей, но что может принести нам прошлое? Какие воспоминания поднимутся из глубин вашей души? Не омрачит ли наш эксперимент вашу чудесную гармонию?

— Ну что вы, — улыбнулась она, — Со мной всегда рядом сильный и близкий человек. Ничто не в силах разрушить мое счастье.

— Да будет так, — ответил Шкловский, поднимаясь со стула.

Филиппу Куртсмаеру было семь лет. Он родился в тот знаменательный для Германии год, когда все изменилось. Это было началом новой эры для нации. В тот знаковый год и родился Филипп. Отец хотел назвать его тогда в честь их нового лидера, которого, казалось, послало само провидение настрадавшемуся после версальского позора народу Германии. Но доктор убедил его отца, что это будет лишним, поскольку у мальчика были симптомы врожденного недуга. Поэтому ребенка не стали называть Адольф. Его назвали Филиппом. Позже мрачные опасения доктора подтвердились. И вот сейчас, летом 1940 года, семилетний Филипп почти не говорил, а то, что он мог произнести, слабо было похоже на речь. У него было плохо с координацией движений, а выглядел он всего на четыре годика, и кожа его всегда была бледной. Но, несмотря на свой порок, это был славный и добрый мальчуган с белыми кудрями. Ему очень нравилось на ферме отца. Он ходил к маленьким поросятам и трогал их пятачки, а потом радовался, когда они начинали с хрюканьем бегать вокруг него и взмахивать розовыми ушками. Животные тоже казалось, любили его. Иногда вокруг Филиппа собирались вальяжные индейки и начинали курлыкать, а он садился на землю и хлопал в ладоши, озорно и от души смеясь. За ним по пятам ходили гуси. Даже когда мимо их фермы шел строй солдат вермахта в сторону чешской границы, он выскочил на дорогу и неуклюже маршировал рядом, с маленькой палочкой вместо винтовки. А следом маршировали гуси. Солдаты очень смеялись и дали Филиппу много конфет.

Куры охотно ели зерно, которым он кормил их со своих ладоней. И они настолько доверяли Филиппу, что даже не беспокоились, когда он осторожно брал в ладони крохотных желтых цыплят, которые при этом оглушительно пищали, и целовал их.

Эльза очень любила своего братика. Называла его солнечным мальчиком, за округлое лицо, яркие как лучики света волосы и постоянную счастливую улыбку. Но помимо нежных чувств к брату, она испытывала и сильную душевную боль. Ей было уже 15 лет, и она прекрасно понимала, что с Филиппом. Она часто плакала украдкой. Как впрочем, и мама. Иногда Филипп видел, как плачет мама, не в силах сдержать свое горе от осознания ущербности родного чада. И тогда он подходил к матери и прижимался к ней лицом, тихо стоная. Он ведь понимал, что матери плохо и испытывал от этого боль. Отец сторонился своего больного сына, предоставляя хлопоты с мальчиком своей жене и дочери. Он понимал, что Филипп не оправдал его надежд, и возможно тоже, по своему сострадал мальчику и мучался, но не показывал вида. Так они и жили на ферме вчетвером, пока не случилось то, что заставило родителей отправить сына в пансион, являвшийся спецлечебницей для душевно больных.

Отец зарезал поросенка. Он всегда забивал животных, ведь семья этим жила. Но никогда этого не видел Филипп. Но в этот раз, по какому-то страшному недоразумению, он оказался на скотном дворе и увидел, как отец режет визжащего и дергающегося поросенка. Одного из тех, с кем Филипп играл всего час назад. Раньше, возможно мальчик и замечал, что некоторые животные на ферме пропадают. Серый гусь, тучная и важная индейка, кто-то из поросят. Куры. Иногда у него был очень озабоченный вид, когда исчезал кто-то из питомцев фермы. Но он не понимал, куда девались его любимые зверушки. И озабоченность быстро сходила на нет, ведь этих зверушек было много и они заставляли его быстро забыть о пропаже. Но сейчас он все увидел своими глазами. И очевидно вспомнил обо всех пропавших животных и понял все. Их всех убивал его родной отец.