Владимир Колышкин - Златоград Страница 3

И тут только до него дошло, что в его родном Серпо-молотове давно уже вьюжил снежный ноябрь, а здесь стояло благодатное лето. Наверняка, это какой-то южный город: может быть, Симферополь, может, Одесса. Впрочем, в этих городах нет метро. Тогда Киев? В этом городе он не был, но вряд ли это Киев — нет национальной специфики: всех этих «перукарней», шинков, витрин с надписью «для жинок и человиков» (у них жинка не человек). Все вывески на домах и в витринах были на русском языке, и вообще вокруг что-то не слышно характерного южного «ховора».

От мыслей о жарком юге Степан сразу взмок. С облегчением снял пиджак и повесил его через руку. Галстук он решил пока оставить, чтобы сохранить первоначальный имидж интеллигентного мужчины. Женщины ценят первое впечатление (которое, вопреки расхожему мнению, никогда не бывает верным).

На что, собственно, надеялся Степан, приглашая незнакомую фрау в кафе, наверняка не из дешевых, не имея ни гроша в кармане? Или, быть может, он питает иллюзии встретить там кого-нибудь из знакомых и одолжиться у него до получки? Но ведь это ЧУЖОЙ ГОРОД. Здесь не водятся его кореша-приятели, которых встретишь там и сям, особенно в своем районе.

Или он, Степан, надеется, что дамочка настолько размягчится сердцем, узнав историю с ним приключившуюся, что тотчас откроет свою лакированную сумочку и выложит на столик энную сумму? «Так и ви ошибаетесь», как говорят в Одессе.

«За Одессу» Степан ничего больше сказать не мог, поскольку был там только раз и отпуск прошел без приключений, а вот в Ленинграде его здорово выручила одна добрая женщина… Впрочем, были и противоположные случаи.

Во Львове, к примеру, где он был проездом, некая женщина не только нашла ему ночлег на одну ночь, но и себя предложила в качестве приложения. Как выяснилось утром, далеко не бесплатного. Степан не досчитался трети от отпускной суммы, а сумма по тем временам у него была отнюдь не малая. Больше женщина взять не рискнула, опасаясь заявки в милицию. В общем, всякое было.

Вот и ныне Степан волочился за юбкой, находясь в абсолютном неведении относительно своего ближайшего будущего. От дамочки, умевшей так здорово вилять бедрами, что аж дух захватывало, можно ожидать чего угодно. От еще одного удара по голове в темной подворотне, до альтруистических и щедрых жестов в кафе, а, возможно, и, чем черт не шутит, в её (Бог даст) одинокой, уютной квартире. Но в его нынешнем положении выбирать не приходится. Без посторонней помощи ему все равно не обойтись. Да и взять-то с него нечего, разве что костюм, так плевать на это…

Но до чего же унизительно чувствовать себя альфонсом в этакие-то лета. Как-никак сороковник уже разменял…

— Однако вы не слишком-то разговорчивы, — упрекнула Степана спутница, когда он начал теснить её плечом, намекая женщине взять его под руку. — Я думала, вы меня развеселите…

— Вы даже не можете себе представить, как я вас развеселю, когда сделаю пару глотков чего-нибудь подходящего, — ответил Степан. — Не больно-то поговоришь, когда все в глотке пересохло… А что, в вашем городе всегда такая жарища или только по случаю моего приезда?

Степан надеялся на ответ типа: «У нас в Феодосии…» или «у нас в Симферополе-Кишиневе-Кривом Роге завсегда такое пекло, потому как югх…», но дамочка на приманку не клюнула.

— Ну почему же, бывает и колотун. И снегу так навалит, что в пору на оленях ездить.

Степан мысленно переместил географическую широту города несколько к северу, примерно в район Харькова. Вот, где он не бывал, так это в Харькове.

И еще он отметил одно обстоятельство — она стойко перешла на «вы». Это могло означать одно из двух: либо возрастает её уважение к нему (что мало вероятно), либо они начинают терять взаимосвязь. Ничто так не сближает людей, как знание имен друг друга и краткие сведения из биографии, поэтому Степан поспешил представиться:

— Степан…э-э…Одинокий, — сказал он, на ходу протягивая руку, и добавил со значением. — Из Серпо-молотова.

Теперь, следуя закону отражения и тяги к клише, его спутница просто обязана была ответить аналогично, например: «Сара из Краснодара» и т. д.

— Очень приятно, — ответила дамочка, используя другое клише. — Лира.

И тоже протянула руку, но не открыто и прямо, а в той недоверчивой манере, которую Степан называл «приветствием кобры»: плотно сжатые пальцы ставятся по отношению к ладони под углом, так, что вам волей-неволей приходится пожимать только холодные глянцевые ноготки.

— Не хорошо обманывать девушек в первые же минуты знакомства, — предъявила претензии спутница.

— В чем это я вас обманул?

— Вы сказали, что одиноки, когда у вас на лбу написано, что вы женатик.

— Я вовсе и не скрываю… Да, женат. Одинокий — это у меня фамилия такая. Впрочем, если начистоту, то это мой литературный псевдоним. Он выражает мою внутреннюю сущность. Я, видите ли, поэт…

— Ух, ты! — воскликнула Лира, — какие люди ходят среди нас!

Степан заважничал, но сладкую чашу медовухи с каплей дегтя надо было испить до конца.

— А настоящая моя фамилия — Денисюк. Отвратительная своей вульгарной тривиальностью, не правда ли?

— Денисюк? какая прелесть! — Лира разразилась смехом, похожим на звон хрустальных колокольчиков, еще чуть-чуть и они треснут. — Вы, стало быть, украинец?

— Боже упаси. Просто мой дед женился на русской вдове по фамилии Денисюк. По политическим соображениям — он тогда скрывался от НКВД, это был 37-й год — дед взял её фамилию. С тех пор мы Денисюки.

— Как интересно… Я буду звать вас Денисюком, можно?

— Ну, знаете ли… — обидчиво нахмурился Степан Одинокий, — назвать поэта Денисюком — это все равно, что играть на лире интернационал.

— Хорошо сказанул. Ладно, тогда я буду звать тебя дядя Степа.

— Нет! — заорал Степан. — Еще добавь — «великан» или «милиционер». Меня этот маршаковский персонаж с детства достает!.. И потом, неужто я такой старый, чтобы ты звала меня дядей?

— Ну что ты… ты еще конь — хоть куда! На тебе еще зябь можно вспахивать.

— Зябь поднимают, а не вспахивают. Впрочем, я не деревенщик. Я поэт-металлист. Металл! — Степан потряс кулаком, — вот моя стихия.

— Вы имеете в виду презренный металл? — съехидничала Лира.

— О нет, — погрустнел поэт. — Тут я — пас. Я выше этого!.. Или ниже… Все зависит от точки зрения. Кстати, о презренном металле…

— Да ну его к черту, этот металл! — вскричала Лира. — Я люблю романтическое, про любовь… Ну-ка докажите мне, что вы поэт: сочините по-быстрому что-нибудь про любовь.

— Хотите экспромт? Пожалуйста. — Степан перебросил пиджак через плечо, закатал рукава рубашки и стал похож на фокусника, готовящегося к трюку. — Пожалуйста… Это очень даже просто…

Он остановился, воздев очи горе, поднял руку с растопыренными пальцами и продекламировал:

   О, моя Лира!   О, моя муза!   Ты — вдохновенье,   А не обуза…

— Браво! — захлопала в ладоши Лира. — Теперь верю.

Степан преисполнился самодовольства, и если бы не проклятый пиджак, мешавший ему до чертиков, он был бы даже счастлив. Он перебросил надоевшую шмотку с руки на руку и уж вознамерился шагать дальше, как его сзади кто-то дернул за штанину, потом еще раз. Такое себе могли позволить либо собаки, либо дети.

Он обернулся — перед ним стоял мальчик лет четырех, и держал в руке какую-то бумажку, сложенную несколько раз.

— Тебе чего, карапуз?

— Дядя, — сказал карапуз, — вы потеряли.

— Потерял? Что я потерял? — усмехнулся Степан и присел на корточки перед малышом.

— Это! — громко сказал мальчонка и ткнул зажатую в кулачке бумажку прямо под нос дяде. — Вы обронили.

Степан, по-прежнему с улыбкой превосходства взрослого, взял предлагаемую бумажку и с хрустом её развернул. Это была голубенькая тысячерублевка. Степан чуть не упал на задницу, потом бросил несколько быстрых взглядов по сторонам, выискивая в прохожих возможных родителей ребенка, а заодно растяп, сорящих такими деньжищами. Но ни явных, ни потенциальных родителей не обнаружил, растяп также не наблюдалось.

— Что тут у вас? — спросила Лира, подходя ближе и обнимая мальчика за плечо.

— Да вот… деньги… — выдавил из себя поэт, недоуменно держа купюру за уголок, как дохлую крысу за хвост. — Утверждает, что мои…

— Мальчик, где ты взял деньги? — наклонясь к малышу, спросила Лира голосом ответственной гражданки.

Счастлив должен быть тот человек, кому задают подобные вопросы, подумал поэт Одинокий, а вот ему обычно задают вопросы прямо противоположные — «Где ты дел деньги?!»

Мальчик насупился и, глядя в землю, промычал баском: — Нашел на тротуваре. Этот дядя их потерял… — И он указал грязным пальцем в сторону Степана.

— Пальцем нельзя показывать, — сказала Лира голосом заботливой мамаши. — Говори словами. Откуда эти деньги?