Сергей Шведов - Третья сторона Страница 3

Венька поежилась… Снова в вагоне стало холодно и неуютно. Может быть, от мрачных мыслей, а может быть, от того, что мальчишки–монтажники, разбудившие ее, бросили нараспашку дверь и выстудили вагон.

Плотней укуталась в старенькое пальтишко, прищурила глаза, зло сузила губы. Захотелось с кем–нибудь поцапаться, поругаться до хрипоты. И чего она ради забилась в этот пустой вагон, где и зацепить колким словом некого? Взглянула на генеральский подарок — поцарапанные уже золотые часики и с трудом различила тускло поблескивающие в полумраке стрелки. Ей показалось, что не часы стоят, а время для нее остановилось.

Поднесла к уху — идут. Впереди целый час дороги. Сдуреть можно за этот час, столько ждать…

Венька нервно заерзала по скрипучему дерматину сиденья. Колеса вагона словно издеваются: ждать, ждать, ждать… Снова ждать… Она и так, куда ни посмотришь, всю свою жизнь как дура чего–то прождала, да только ничего себе не выждала. Ждала любого самого пустякового события, ждала взахлеб, ночи не спала — вот–вот что–то с ней произойдет самое важное, и вся ее прежняя жизнь перевернется и пойдет по–новому, а приходило вовсе не то, чего она так ждала.

Ждала еще тогда в детском доме, куда ее грудным младенцем сдали под мальчишеским именем «Вениамин» в справке. Когда разобрались, не стали шибко умничать, а подписали букву «а» и перекрестили найденыша в Вениамину.

Ждала Венька и в медицинском училище, ждала, когда же закончится эта волынка с бигсами, тампонами, зажимами и инъекциями.

Сманили ее подружки в армию, тогда еще только начинали набрать девушек на действительную службу. Деньги там хорошие, вещевое довольствие на уровне младшего комсостава, а главное — жизнь в офицерском общежитии для холостяков. Так красиво расписывал майор из военкомата.

Венька не сомневалась, что ей пойдет военная форма, хотя разве что–нибудь может быть не к лицу молоденькой красавице?

Кое–кто и отговаривал — что же ты делаешь, ты ж девка не просто красивая, а вообще… В армию идут те, кому деваться некуда, авось, на безрыбье замуж выскочат. Венька отмахивалась — ну и что, что красивая? Выйду замуж только за генерала. И пошла… Только генерала своего пришлось ей долго искать.

А в военном госпитале уж на что жизнь веселая и служба не трудная, но все же ждала Венька своего «дембеля», пока не попал в ее отделение тот молодой полковник–вдовец, у которого на лбу было написано — генералом будет.

За таким без оглядки побежишь босиком по морозу…

С маленьким чемоданом, но с большим кошельком…

Выдумала Венька себе мать–актрису, которая якобы по требованию известного режиссера сдала свою дочку в детский дом.

Одно плохо — снова пришлось ждать, когда ее замуж возьмет.

Гостиничный комплекс для генералитета — не охотничий домик, а официальная гостиница. Два корпуса — один для вообще генералов, а другой — апартаменты только для министра обороны СССР и его заместителей. Младший лейтенант медицинской службы заведовала кабинетом физиотерапевтических процедур.

Потом полковник полетел в Афганистан «за генералом», а вслед за ним вспорхнула с теплого гнездышка Венька. Ждала и в Афгане, когда закончится война и они наконец распишутся.

Афганистан. Восточная экзотика. Прогулки под луной в «зеленку» за виноградом. Веньке хотелось, чтобы ее носили на руках, объяснялись в любви, стоя на коленях, и читали стихи.

Вместо этого был плен. Богатый дом полевого командира. Полковник сидел весь день прикованный за ногу к деревянному столбу на дощатой веранде, крытой пыльными коврами. Венька на женской половине дома месила кизяк, навоз пополам с соломой.

Зеленые мухи проедали незаживающие раны под коленками и за глазами. Они сочились красноватым гноем и своим зудом сводили с ума по ночам.

Налет десантников. Ночной полет на вертолете, который пресекла ракета. Счастье тогда не отпускало Веньку. Из–под обломков вертолета выбралась только она с ее любимым полковником. Снова любовь, жизнь и свобода. Свобода за сто километров от ближайшей заставы советских войск.

Три недели — с милым рай в шалаше, то есть в пещере на альпийском лугу нагорного Гиндукуша. Питались земляникой, сухарями и консервами из рассыпавшегося вертолета.

Венька за три недели в прямом смысле поставила на ноги полковника, у него была давленная травма голени. Поставила на ноги и сама слегла с малярией.

Своего полковника она никогда не называла по имени, а всегда — «милый». Но у него и фамилия была Милый. Игра слов, которая казалась ей подарком судьбы. А сам плен и бегство были для нее самым лучшим в мире свадебным путешествием. Она была уверена, что после всех мытарств на войне милый Милый обязательно женится на ней.

Последние три дня до выхода к своим Милый нес на себе обессилевшую Веньку. По ночам она впадала в горячечный бред, а днем смотрела перед собой невидящим взглядом и почти не разговаривала. Температура у нее не спадала. За это время у них вышла вся еда. Милому удалось сбить камнями двух каменных куропаток–кекликов и кое–как приготовить их на крохотной охапке ломкого хвороста. Круглоголовых ящериц агам он ел сырыми, Венька отказывалась наотрез есть эту гадость.

Через неделю ниже по течению горной реки стали попадаться настоящие заросли мелкого ивняка, джидды и карагача. Стрелять Милый и здесь не отваживался, чтобы не привлечь внимание афганцев. Но места, к счастью, оказались глухими.

В заводях уже плескалась форель, но наловить удавалось только гольцов. Они заплывали в ложбинки–западни на мелком месте. Милый закрывал тяжелым камнем выход и ловил их голыми руками. Венька на свежей рыбе понемногу начинала отходить от их неудачного свадебного путешествия. Поднялась на ноги, но синюшная бледность не сходила с ее лица — признак сердечной недостаточности в условиях высокогорья. Спасал чай из трав, которые он собирал и сушил по ее указанию. Но еды не захватало. Сам Милый питался только ящерицами и змеями да доедал за ней рыбные хвостики и головы.

Ни вьючных троп, ни признаков человеческого жилья они не встретили. Их наверняка уже не искали душманы, потому что выжить в этих местах практически невозможно. Это с каждым новым днем пути все острей понимал Милый. О себе он не беспокоился, но Венька хоть и встала на ноги, но худела на глазах. В зоне альпийских лугов он позволял ей отлеживаться по полдня на ласковом солнышке, чтобы согреться. Ночи в этих местах были очень холодные. Наедаться досыта не доводилось, а набитый луковицами мелкого чеснока и листьями черемши желудок сводили спазмы.

Веньку было не узнать. Она ночами напролет сидела у костерка и что–то бубнила себе под нос. Отвечала, как во сне, взгляд у ней становился отрешенный. А однажды, когда Милый вернулся с огромной охапкой хвороста и парочкой куропаток, она встретила его таким жутким взглядом, словно не узнала и приняла за душмана.

— Так ты меня с дуру и пристрелишь.

— Пристрелю, если бросишь, — медленно выговорила Венька.

— Ни за что. Ты ж моя спасительница и исцелительница. Без тебя мои кости давно растаскали бы горные волки. Вернемся — я тебя к ордену представлю.

— Посмертно, — буркнула Венька. Она смотрела на неверный огонек костра, который плутовато трепетал на хворосте и никак не хотел нагревать воду в котелке.

— Они нас скоро всех съедят…

— О чем ты бормочешь? Я тебе говорю, что мы с тобой будем долго жить вместе и никогда не расстанемся до самой смерти.

— К нам приходили волки, когда тебя не было… Они нас съедят.

— Чем ерунду болтать, лучше бы подбросила в костер веток… Волки не самое страшное, людей нужно бояться.

— А вот я тебя и боюсь.

— Я тебя никогда не брошу.

— А замуж возьмешь?

Милый только досадливо отмахнулся и заботливо укутал ее бушлатом.

Шел тридцатый день их неудачного бегства из плена. Склоны окружающих гор становились все более пологими. Появились тропинки, узкие, шириной со ступню. Потом начали встречаться широкие вьючные тропы. Венька шла, болтая руками, как на шарнирах, по прогретой каменистой земле. На обтянутом коричневой кожей лице, казалось, оставались одни черные глаза. Но и они глубоко запали и блестели нездоровыми огоньками в зрачках. Она словно разучилась улыбаться.

— Веня! — громким шепотом окликнул ее Милый, который шел далеко впереди. — Пригнись…

За холмами на ровном, как газон, лугу паслись две лошади.

— Присядь за камнями и не высовывайся. Только сначала проверь, нет ли под тобой каракуртов.

Он вернулся через полчаса, ведя на поводу две справные низкорослые кобылки. Обе были до того непугливые, что сразу протянули лохматые доверчивые морды к рукам.

— Какие добрые лошадки, кушать просят, а мне нечего вам дать. Давайте я вас расчешу, вы у меня вообще станете девочки–красавицы.