Юлия Зонис - Дворжак Страница 3

— Они ведь долго летят сюда. Изголодались, поди. Пусть вот молочка попьют, — тогда мы окончательно поняли, что мир изменился. Молоко, впрочем, выпил равнодушный к ангелам Базиль.

Но больше всех переменился Тошкин отец. Нет, он по-прежнему ходил каждое утро на работу, зажав под мышкой портфель. Только голову он держал теперь высоко, не вжимал, как прежде, в плечи и не семенил по-куриному. Однажды утром я подсмотрел, как они шагали вместе с Тошкой. Прежде Дворжак-старший никогда не провожал сына в школу. Мне казалось, Тошкин отец думал, что Тошке стыдно за него перед одноклассниками. А теперь вот они шли вдвоем. Дворжак обнимал сына за плечи, как маленького, и тот совсем не стеснялся. Я бы на его месте уже сквозь землю провалился. Они обогнали меня и остановились в подворотне, у поворота к школе. Проходя мимо, я услышал, как Тошка спрашивает отца:

— Думаешь, мама вернется?

Тот ничего не ответил, только потрепал сына по макушке.

Что еще я помню о том времени? Помню, как приходил священник. Не знаю, откуда он прознал о наших гостях. Мы, мальчишки, удивились приходу батюшки больше, чем ангелам. Нет, теоретически мы знали о существовании Троицыной церкви. Она стояла на самой окраине города, за рекой, рощей и Володиной горкой. Вроде бы там проводились службы, а одна девчонка из класса Соньки-косой, старшей сестры Гирша, даже втайне хвасталась нательным крестиком. Но в нашем дворе священник был чужим. Он стоял у сарая, лысенький, невысокий, скрыв руки в рукавах сутаны. Стоял и слушал Тошку и ангелов.

Аркаша подобрался к нему сзади, шепнул доверительно:

— Ну? Ангелы, батюшка?

— Птицы, сын мой, конечно, птицы, — как-то слишком торопливо и уверенно ответил святой отец.

Аркаша плюнул в пыль и похромал в свой угол. Священник послушал до конца, а потом ушел — черный, ссутулившийся и маленький.

А в общем, жизнь текла по-прежнему. Мы ходили в школу, взрослые — на работу. Иногда мы гоняли мяч на пустыре дотемна, или убегали в кино, или толкались возле танцплощадки в парке. Гремела музыка, девчонки лузгали семечки, их ноги белели в темноте. Я забывал об ангелах.

В то лето я влюбился. Впервые, по-настоящему. Втюрился по уши в девчонку из Сонькиного класса. В ту самую, с крестиком. Она была на год старше и совсем не обращала на меня внимания. Вечерами, когда в окнах загорался свет, Тошка кончал играть и ангелы улетали, я думал: «Ну какая от них польза? Вот книжные ангелы — им помолишься, и они исполнят твое желание. А этим, молись не молись…» Однажды я поймал Светку после школы и рассказал ей об ангелах. Я думал, ей будет интересно — если Гиршева сестра не соврала про крестик. Света фыркнула, обозвала меня вралем и пошла догонять подруг.

Короче, ангелы оказались не столь уж важными. «Жили и без них,» — как однажды заметил мой отец. В тот вечер ангелы почему-то не прилетели, хотя Тошка забрался на крышу старая и старательно звенел бутылками. Нам, пацанам, были гораздо важней ежегодные гонки на самокатах. Каждую весну, перед концом учебного года, наша сторона выходила против фабричных. Самокаты мы мастерили сами: воровали из мастерских подшипники, сколачивали доски. Особым шиком считалось покрыть сиденье лаком. В этом году Митяй клятвенно заверил нас, что — кровь из носу — добудет лак. И добыл. Стащил у своего дядьки-краснодеревщика. Мы сидели в сарае и мазали доски темным лаком. Он пах резко и приятно, доски становились гладкими, скользкими на ощупь, хотелось даже их лизнуть. Вообще-то лак на сиденье только мешал, но честь обязывала. Тошка наверху возился с бутылками. Он в гонках участия не принимал.

Самокаты у фабричных обычно выходили лучше. Оно и понятно — и подшипники у них были новенькие, и доски, и старшие им помогали. В этом году Митяй разродился коварным планом. Он вообще был горазд выдумывать всякие каверзы, взять хоть тех же голубей. Когда не получилось приманить их с помощью Тошки — а Тошка наотрез отказался переделывать свой инструмент под голубей — он взял у фабричного Сеньки голубицу-подманку в обмен на орудийную гильзу и все же разжился парочкой турманов. Куликовские потом долго подстерегали его по дороге в школу, но мы всегда ходили большой компанией. Вот и сейчас Митька придумал, как нам обойти фабричных.

Маршрут всегда был один и тот же — вниз с Володиной горки и до Майского Торжка. Горка звалась Володиной потому, что, вроде бы, в городок наш приезжал погостить у двоюродной тетки сам Володя Ульянов. Гимназист Володя стоял на горке и любовался рекой, почти как на знаменитой картине. Правда это или выдумки, была ли у Ленина тетка в нашем Н-ске или нет, сейчас уже никто не мог сказать с уверенностью. Но горка так и осталась Володиной. А Майский Торжок был обычным базарчиком, где торговали яблоками, арбузами и черешней, а позже, в августе, абрикосами и виноградом. Спуск был крутой, вымощенный брусчаткой и с четырьмя перекрестками на пути. Ехать предстояло мне. Конечно, отчасти я гордился этим, но отчасти и дрейфил. Во-первых, если вы когда-нибудь ездили на самокате по брусчатке, то знаете — дело это не слишком приятное. А во-вторых, если бы мы продули, все шишки обрушились бы на меня. Так что, когда я услышал Митькин план, я тут же согласился. Задумка была такая: мне надо было во что бы то ни стало обогнать фабричных на первом перекрестке. Если я успевал проскочить первым, в дело вступала резервная бригада. К резервной бригаде отрядили Вовку, как самого из нас симпатичного.

К Вовке девчонки клеились чуть ли не с детсада, причем некоторые были намного старше его. Не удивительно. Все мы были черноволосые, темноглазые и смуглые, скуластые, как татарчата. Один Вовка был светленьким — белокурый, голубоглазый, не пацан, а купидончик с дореволюционной открытки. Вовка получил инструкции от Митяя, полтинник на представительство от меня и хмурый взгляд от Шнира. Вовкиной целью была Шнировская старшая сестра, Сонька-косая. Она у нас в школе возглавляла велосипедную секцию и была центральной фигурой в Митькином плане.

Вовка вернулся вечером, как раз к ангелам. Но мы попросили Тошку подождать с представлением и потащили Вована в сарай. Гордо улыбаясь, он сказал, что дело на мази. Вовка пригласил Соньку в парк, угостил там мороженым и ознакомил с нашим планом. Девчонка поломалась для приличия, но за две порции сливочного и обещание прокатить ее на самокате согласилась. Оно и понятно. Фабричные не раз колотили наших парней, когда они вечером гуляли в парке со старшеклассницами. И хотя у косой Соньки парня не было, за подруг она болела. В общем, к дню гонок мы разработали детали операции, и все были готовы. Теперь успех зависел только от меня.

Утром в субботу мы взобрались на Володину горку. Шнир и Митяй тащили самокат, я гордо вышагивал сзади. Фимка Кныш — гонщик от фабричных — и его команда уже поджидали нас наверху. Фимка был старше меня на год и тяжелее. Зато и его приятели были раза в два больше Шнира и Митяя и могли лучше разогнать самокат. Было еще прохладно, солнце вставало из-за реки. Мы начинали ранним утром, до открытия Торжка, а то пришлось бы уворачиваться от ящиков с помидорами и разъяренных теток-торговок. Фимка лениво глянул на наш самокат, хмыкнул презрительно и закурил сигарету. Подошел ко мне, глянул сверху вниз:

— Хочешь курнуть?

Я еще не курил, но мужественно взял сигарету и затянулся. И, конечно, раскашлялся. Фимкины приятели заржали. Кныш отобрал окурок и похлопал меня по плечу:

— Буду ждать тебя внизу, курилка.

Я бы с радостью заехал ему в глаз, но сейчас надо было сдерживаться. Так что я только скинул его руку с плеча и пошел к нашему самокату. Моя месть была впереди.

Кто-то из фабричных притащил флажок. Мы выстроили самокаты вдоль прочерченной мелом линии. Я сел, взялся за руль. По маху флажка Кнышевские приятели толкнули его самокат, а Шнир и Митяй пихнули меня. Митяй еще успел шепнуть мне в ухо — «До первого перекрестка!» — и я полетел вниз. Трясло здорово. Я едва удерживался на выкрашенных лаком досках. Самокат грохотал, подшипники выбивали из камней искры. Рядом гремел Кныш. Почти у самого перекрестка мне удалось ловко вильнуть, так что Кныш чуть не влетел в поребрик и должен был затормозить. Я пролетел перекресток. Что было дальше, я не видел. С громом я скатился с горы. На ровном самокат поехал тише, и уже у самого рынка я чуть не влетел в подводу — на таких частники возили в город арбузы. Эта тоже была нагружена зелеными шарами. Лошадь шарахнулась от меня, возница выругался, два арбуза свалились с верха кучи и разбрызгали розовую мякоть по брусчатке. Но я уже был далеко. Я выиграл гонку.

Митяй потом рассказывал, как ругался Кныш, лез с кулаками и требовал второго заезда. Наш план прошел, как по ниточке. Когда я срезал Фимку у первого перекрестка, в действие вступил резерв. Десять девчонок-велосипедисток вырулили на дорогу, пересекающую спуск. Их вела торжествующая Сонька. Медленно, степенно прокатили они через перекресток, не обращая внимание на беснующегося Кныша и бегущих с горки фабричных. На радостях мы потом каждой девчонке купили по мороженому. Была среди них и Светка. Теперь, когда я выиграл гонку, она уже не отворачивалась и не фыркала. В общем, победа была намного эффективней ангелов в деле завоевания Светкиного сердца. Вечером мы пошли в парк большой компанией. Тошка с нами не пошел. Он объявил, что мы смухлевали, и такая победа не считается, так что и праздновать нечего. Зато с нами отправились старшеклассники, на случай, если фабричные вздумают нас поймать и отыграться за поражение. Но, как ни странно, никого из Фимкиных приятелей мы в парке не встретили. Митяй объявил, что они уползли в нору и зализывают раны. Девочки потащили нас к танцплощадке, и я пригласил Светку на медленный танец.