Владимир Михайлов - Тело угрозы Страница 3

Может быть, мысли эти передались умирающему; через минуту-другую, собравшись, видно, с силами, он выговорил уже совсем иным тоном – серьезно, без фиглярства:

– Страшно мне, Марик. Очень…

И снова предугадал, похоже, то, чем хотел ответить Минич: все обычное, что и полагается говорить в такие мгновения.

– Да не за себя, не думай, со мною решено, а там что будет, то и будет, – так продолжил старик. – За вас за всех я боюсь. За девушку – ты только ее не обижай, она хорошая. А главное – за землю…

– Ничего, Россия выкарабкается, – механически ответил Минич, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно увереннее. – Какая еще девушка? Ты о чем это?

– Дурак… Не о России я. О Земле. О планете, понял?

– Понял. – А как еще можно было откликнуться? Трудно ожидать от человека в таком состоянии, чтобы до последнего сохранилась у него ясность мышления. Бредит уже, наверное.

Следующие слова старика только подтвердили это опасение:

– Небира, запомни. Все записано. В подполье. Это она. И с нею…

Небира – женское имя, похоже. Никогда он не говорил о женщинах – наверное, воспоминания пришли из молодости. В каком это подполье он был? Когда? Бред…

– От лисички, понял? – С трудом различимое хриплое бормотание продолжалось. – Да ты увидишь, у меня в дневнике наблюдений все записано. И отдельно – вешалка, все на дискетах там, в загашнике… Она покажет… Фотографии найдешь. На них отмечено. Туда мало кто смотрит… Пока никто не сделал сообщения, ни из любителей, ни… Я хотел еще понаблюдать, да вот… Правда, уже позвонил этим – чтобы застолбить, в Колокольск. Как раз перед тем, как ты меня сюда… Но они не поверили, думаю. А дело… А дело… Ты уж…

Кажется, сил, чтобы говорить, у него вовсе не осталось – он замолчал, дыхание было частым, слабым. Задремал?

– Я выйду, покурю, – сказал ему Минич. Курить давно уже хотелось до изнеможения. А говорить в ближайшие минуты старик вряд ли соберется с силами.

Ржев услышал его, едва заметно кивнул приоткрывшимися на мгновение веками. Пошевелил губами, но без звука.

Минич встал. Осторожно затворил за собою дверь, отсекая непрерывные тире, что вылетали из аппарата – черт его знает, как он у них называется, – следившего за сердцем готового отойти человека, и на осциллографе, синхронно со звуками рисовавшем не очень ритмично ломавшуюся линию. Прошел коридором, вышел на лестничную клетку, где несколько хмурых мужиков в домашних халатах усердно красили атмосферу в серо-голубой цвет.

Одной «Мальборо» оказалось мало, он тут же, залпом, высосал и вторую – в запас, чтобы уж подольше не отлучаться.

5

Факсы умирающего старика между тем не пропали даром. Напрасно он опасался.

Из Колокольска ему позвонили; но никто к телефону не подошел. Это заставило думать, что речь идет о банальном розыгрыше и вряд ли стоит тратить время на его проверку. Тем более что автор мог бы выслать фотографии, а не ждать, пока за ними приедут. Вероятнее всего, снимков этих просто не существовало. Впрочем, такой любитель действительно состоял в списках; но ведь его фамилией и адресом мог воспользоваться какой-то шутник, вот и все.

Однако в конце концов удосужились проверить любительское наблюдение, хотя и без того дел хватало. Скептики, понятно, нашлись, но любопытство пересилило. Нацелили астрограф, сфотографировали и среди обычного множества параллельных черточек нашли ту, коротенькую, что шла резко наискось. Проверив – убедились, что это никакой не спутник, а вероятнее всего – заблудившийся, отбившийся далеко от Пояса астероид. Однако вращением он обладает обратным, судя по снимкам, – правда, в этом ничего сверхъестественного нет. А может быть, все же комета? Долгопериодическая? Ну, об этом можно будет судить через неделю или десять дней по его движению: если комета, то приблизится к Солнцу настолько, что появится хвост; пока же на снимках виднелась лишь светящаяся точка. Однако что там такого необъяснимого нашел наблюдатель?

Ржеву снова позвонили – и дозвониться опять не смогли. Что удивительного? Люциан к тому времени уже неделю лежал на Каширке. Наблюдения решили не продолжать – если не прикажет дирекция.

Директор же обсерватории, профессор доктор Нахимовский, человек в серьезных уже годах, один из последних, видимо, представителей романтического поколения восьмидесятых – девяностых годов прошлого века, решил, что, когда придет его время на телескопе, он, может быть, и попробует краем глаза, совершенно нечаянно, увидеть… А сейчас ему было не до таких материй.

Совсем недавно он, преодолев интеллигентскую робость, написал самому президенту с просьбой принять его для важного разговора. Убедившись в том, что Академия наук на подобное долго еще не решится, Нахимовский решил лично просить главу России о выделении денег для строительства нового орбитального телескопа: отставание от Америки было уже не то чтобы постыдным, но просто катастрофическим, да и от Европы с ее VLT тоже. И в таком разговоре, пожалуй, можно было использовать и эту историю с любительским наблюдением: вот, мол, до чего дошла наша наблюдательная астрономия – только и остается, что полагаться на любителей… Подать это, разумеется, не как серьезный аргумент, а вроде бы анекдот, это может оказаться полезным. Нахимовский, как и многие интеллигенты, считал себя прирожденным дипломатом. И суждение по вопросу – продолжать ли отслеживать тело – решил отложить до возвращения из Кремля.

Однако романтические гены заставили-таки его уже в ближайшую ночь подняться под купол и посмотреть. А потом – сравнить с ранее сделанными снимками.

Он медленно переводил взгляд – уже в своем кабинете – со снимков на текст сообщения и обратно. И интуиция, выработанная долгими годами наблюдений, заставила его испытать серьезное волнение.

А может быть, и не анекдот тут?..

Но тут к нему – нахрапом, без стука – ввалились сразу с полдюжины коллег: чей-то был день рождения, но то был лишь повод, на самом же деле завязывался скандальчик – кто-то залез в чье-то время, и все прочие волнения отошли на неизвестно какой задний план.

Что же касается Большого дома на Лубянке, то там перехват был, как мы уже знаем, зарегистрирован и доложен наверх, но низы в общем-то отнеслись к нему скептически: далекие звезды у них политических подозрений не вызывали, и наблюдение за ними в обязанности Службы не входило.

Но в любой группе кто-нибудь да обязательно думает иначе. Нашелся такой и там; то ли он был впечатлительнее других, и картина гибели мира, какую можно было представить, внимательно анализируя запись, показалась ему достаточно убедительной, то ли почудилось ему, что в деле, какое старший лейтенант Комар увидел вдруг в своем воображении, угадывалась ослепительная перспектива, обещающая в случае удачи разразиться звездным дождем, причем какое-то количество звездочек осело бы и на его погонах. Так или иначе, он почел себя обязанным доложить возникшие соображения своему непосредственному начальнику, успевшему вернуться с доклада на самом верху.

Майор Волин к идеям подчиненного отнесся весьма хладнокровно. Он получил уже указания от начальства и, следовательно, успел понять, что дело может иметь перспективу. Но многоопытный служака одновременно сообразил и то, что перспектива эта – благотворный дождик повышений, наград, поощрений и прочего – из тех осадков, что выпадают лишь на вершинах. Оперативникам же тут ничто не светит, так что из кожи лезть не было никакого смысла.

Однако гасить инициативу подчиненного он не собирался, а поскольку известно, что всякая инициатива наказуема, то самому умнику и следовало поручить выполнение генеральских указаний. И майор сказал:

– Что же, есть такое мнение – пригласить этого парня, тут и выясним, что его, собственно, пугает. Пока все это не очень-то убедительно. Может, у него с крышей проблемы? Побеседуем, тогда посмотрим.

Старший лейтенант решил предварительно поговорить с источником информации по телефону – но безуспешно, хотя звонил он четырежды в разное время суток.

По номеру телефона он без труда установил местонахождение источника и навел справки у районного уполномоченного. Тот уже к вечеру доложил, что искомое лицо по указанному адресу действительно проживает, но в данное время его на месте нет, а поскольку живет оно одиноко, то и никого другого в доме нет, все заперто. Установлено также, что вот уже больше недели, как лицо это нигде не было замечено: ни в Летягине, куда он временами наведывался в магазин, ни в Курино, в Подрайске на станции его тоже не видели. Характеризовался же он, по собранным материалам, положительно: пьяным не замечался, женщины к нему приезжали редко, вернее – приезжала одна и та же, молодая; в Летягине всегда замечали и когда она проходила, направляясь к нему, и когда – уходя, как правило – на другой день. Из чего сделан был вывод, что старик еще хоть куда. Однако где он сейчас обретался – никто сообщить не смог. Уехал, и все.