Александр Громов - Феодал Страница 30

Попасть на дискотеку ей было не суждено. Зато получилось даже интересно. Раз – и в ином мире. Правда, в первый момент она подумала, будто ее офигачили сзади по голове или пшикнули чем-то в лицо. Думала, глюки. Трудно ведь сразу поверить, что все взаправду. А потом подумала: грабители или насильники. Вид у вас обоих, извините, того… А еще потом сообразила, что грабители и насильники так себя не ведут, и опять подумала: глюки. А что, здесь везде такая пустыня?..

Болтал с девчонкой в основном Борька. Фома поначалу кивал, потом и вовсе ушел вперед, разведывая дорогу. С прошлого раза кое-что изменилось, и отвлекаться было вредно. А Борька, насколько мог судить Фома по долетавшим обрывкам разговора, пыжился и хвастался. Иначе и быть не могло. Когда это семнадцатилетние земные принцессы обращали внимание на пятнадцатилетних сосунков? Только на Плоскости такое и возможно, пожалуй. Какой он тут сосунок? Опытный следопыт и ученик феодала!

Потом Оксане захотелось отойти по нужде за дюну, и Фома наорал на обоих. Борька в ответ только ухмылялся и утверждал, что никакой опасности за дюной нет, он отсюда видит. Ну хорошо, пусть не видит. Зато чует. Нутром. А хоть бы и седалищным нервом, какая разница! Главное, чует. И нечего обзываться… Ну ладно, пусть она никуда не ходит, мы тогда просто отойдем в сторонку и отвернемся, раз ты такой перестраховщик…

– Павлин, – буркнул Фома вполголоса, когда они стояли, отвернувшись. – Перья веером.

– А что? – немедленно ощетинился ученик.

– Да нет, ничего. Хвастайся и дальше, коли хочется. Набивай себе цену. Авось получится. Что это за жена, если мужа не уважает?

– Чего-о? – возмутился Борька. – Какая еще жена?

– Твоя жена. Будущая. Не нравится, что ли? По-моему, симпатичная. У тебя что, есть другие кандидатуры?

Борис густо покраснел, ковырнул ногой песок и ничего не ответил.

– Это судьба, – не слишком весело вздохнул Фома. – Шли проверять «дохлую» точку и встретили девушку. Комментарии, как говорится, излишни. Ты обречен.

Весь красный, ученик все же выразил протест:

– Я, может, жениться не хочу…

– Жениться, жить во грехе… – Фома пожал плечами. – Да какая разница, как это называется? Мужчина должен иметь очаг, а возле очага женщину, в идеале такую, чтобы ее можно было назвать подругой. А женщина должна опираться на мужчину, особенно на Плоскости. Ты что, хочешь отдать ее Юсуфу четвертой женой? Или оставить у Джорджа? Он и без того со странностями, а с ней окончательно рехнется. У тебя есть иные варианты?

Иных вариантов у Борьки, конечно, не нашлось. Да и ясно было, что возражает он только для виду. Ему хотелось, чтобы его убеждали, и Фома убеждал:

– Может, ты хочешь поселить ее одну в пустом оазисе, чтобы работала в поле? Нет? Ну и правильно. Через три дня она сбежит… ну и сам понимаешь. Кто-нибудь должен ей объяснить, что жить все равно нужно. Валяй, придумывай, куда еще ее деть. Я вижу только один вариант. Дам тебе отпуск, привыкайте друг к другу. Дел сейчас немного, я легко один управлюсь.

– Сбагрить меня хочешь, что ли? Нашел повод? Рад, да?

– Я не рад, – желчно сказал Фома. – Меня это не может радовать. Тебе надо учиться, не то ты сдохнешь раньше меня. На кого я тогда феод оставлю – на Юсуфа, что ли?

– На старикана-учителя, – жизнерадостно хохотнул Борис.

– Глупая шутка. Пойми, дубина: ты, возможно, талантливее меня. И ты раньше меня начал учиться, а это кое-чего стоит. Ты уже один по феоду ходишь запросто, вон даже придумал, как завесу пройти. Я бы вряд ли додумался. Но если ты… молчать, блин, и слушать!.. если ты решил, что твое образование кончилось, то грош тебе цена как феодалу. И как человеку тоже грош. Потому что если ты так решил, то ты просто дурак, понял? Дураков и без тебя пруд пруди, дешевый товар…

Педагогический экзерсис пришлось прервать на полуслове – голос Оксаны возвестил, что можно повернуться. Веселый, черт побери, был у нее голос! Жизнерадостный. Все-таки девчонка еще не до конца осознала: то, что произошло с нею, произошло всерьез, навсегда и без права апелляции.

Скоро осознает, куда денется.

Не прошло и пяти минут, как всем троим пришлось бежать, потому что нежданно влезли на грибницу пыхтунов. Так их назвал Борька, впервые обнаружив новую подлянку с полгода назад. Никто никогда не видел ни самих грибов, ни тем более нитей грибницы, и Фома не знал, можно ли отнести новые опасные участки к биологическим объектам. Его это не очень-то интересовало. Важно было другое, главное: грибница выгодно отличалась от минного поля тем, что невидимые пыхтуны, выбрасывающие облачко жгуче-едкой взвеси, срабатывали с небольшим запозданием. Наступил на пыхтун, услыхал легкий треск – не зевай и не жди, пока покроешься язвами, а резко бери старт и беги. Отделаешься несильным ожогом, поболит и пройдет. Шагов через сто или даже раньше за бегущим перестанут вспухать фонтанчики, тогда стой. Хорошо, что чересчур больших грибниц не бывает. Плохо, что бегущий всегда рискует вляпаться в серьезную ловушку.

Вот так и живи. Учись, мотай на ус, обобщай свой, а если повезет, то и чужой опыт, формулируй незыблемые, казалось бы, правила выживания… незыблемые до тех пор, пока Плоскость не преподнесет что-нибудь новенькое.

И тогда начинай сначала.

С Патриком Фома всегда разговаривал по-английски. Без сомнения, ирландца можно было выучить русскому, Патрик не возражал, но кто бы взялся его обучать? Феодалу некогда. Георгий Сергеевич стал болезненно словоохотлив и нудноват. Да и не вынес бы невеликий оазис Патрика лишнего едока.

Незаменимая вещь английский язык! Недаром он освоен в пиджин-варианте половиной, если не больше, населения Земли. Можно не обращать никакого внимания на произношение, плевать с колокольни на грамматику, не знать ни одной идиомы – тебя поймут! Хватило бы и школьного уровня, а уж вузовского «технического со словарем» и подавно. Плюс практика. Кто умеет слушать, тот умеет учиться. Языковой барьер был преодолен без всяких усилий.

Чего ради Фома, распрощавшись с Борькой и Оксаной, потащился на другой конец феода к Патрику, он вряд ли сумел бы внятно объяснить. Возможно, сам того не осознавая, захотел того одиночества, которое может дать только дальний путь. А может быть, просто соскучился по приветливым лицам, по домашнему уюту, какой бывает лишь в крепких семьях? Или надоело однообразие привычного маршрута?

А! Что толку заниматься самокопанием! Если что и выкопаешь, куда потом это девать? Маршрут был нов. И труден. И не сказать, чтобы безопасен. Плоскость щедро рассыпала ловушки, на сей раз выбрав почему-то самые тупые: обширные пятна зыбучего песка, целые поля гравитационных аномалий, озерца и лужи жидкой земли… Один только раз встретился черный провал, и еще один раз волосы вдруг встали дыбом и дрожь пробежала по телу. Обогнув опасное место по широкой дуге, Фома так и не узнал, какая гадость там скрывалась. Что бы там ни пряталось, соваться напрямик, безусловно, не стоило. Мерси Плоскости за предупреждение. Она, сволочь, предупреждает об опасности куда реже, чем хотелось бы. Да и не всякий умеет ее слушать.

Он шел два дня, не навестив по пути ни один оазис. Доел запас лепешек, выпил воду. В удобном месте встретил «ночь» и сумел немного поспать. По счастью, обошлось без полной темноты – заурядная серая мгла. Черт поймет эту Плоскость, зачем ей в тот раз понадобилась абсолютная темень. Может, тут тоже квазипериодичность… один раз этак в сто лет. Или в сто тысяч. Кончилось – и ладно, и нечего об этом думать.

С Патриком творилось неладное, Фома сразу это заметил. Кряжистый ирландец, всегда производивший впечатление крепкого хозяина, чинил инвентарь, готовясь к севу, но участвовал в работе только руками, витая мыслями неизвестно где. В отличие от Джоан, он даже не сразу заметил вошедшего в хижину феодала. Фома неслышно присвистнул. Если хуторянин начал задумываться – гляди за ним в оба.

А крыша хижины у него и правда недавно горела. Огонь зачернил жердевые стропила. Происшествие было ерундовым, и Борька, конечно, доложил о нем исключительно по приколу. Настелить новую солому – максимум полдня работы. Патрик с ней уже справился, не очень, правда, аккуратно… И там, где для Борьки «тангаж и рысканье» были в норме, непривычная халатность Патрика говорила Фоме о многом.

– Джоан, – сказал он, широко улыбаясь, – ты все хорошеешь? От Вилли тебе приветы. Ну и от Сой, естественно, тоже…

Само собой, Джоан просияла и немедленно закидала его вопросами. Фома отвечал как можно обстоятельнее, искоса поглядывая на Патрика. Тот монотонно кивал, показывая, что тоже слушает. Глаза его оставались пусты.

Года полтора назад Вилли покинул родительский кров. А Сой была маленькой смуглой вьетнамкой, не прижившейся среди китайцев Бао Шэнжуя. Фома поначалу думал, что она и тут не задержится, но на всякий случай поводил ее за собой по оазисам. К его удивлению, двадцатидвухлетний гигант Вилли, сын Патрика и Джоан, начал заглядываться на крошечную Сой с первых минут знакомства. А после того как Фома, попросив хозяев приглядеть за девушкой, вернулся после очередного обхода владений, вопрос о новой паре был решен. Как сумели, сыграли свадьбу. Это была комичная пара: жених-монумент и невеста-статуэтка. Спустя несколько недель Фома переселил молодых в новый оазис – поменьше и похуже родительского, зато неподалеку и с обильным источником хорошей воды. Сой предстояло научить Вилли выращивать рис.