Джеймс Стивенс - Кувшин золота Страница 31

Выбравшись на невысокий холмик, внизу чуть поодаль они заметили свет, и Тощая Женщина поспешила к нему. Подойдя поближе, она разглядела небольшой костерок и сидевших вокруг него людей. В несколько минут она вышла в круг света от костра — и вдруг замерла. Она повернулась бы и убежала, но от страха ноги перестали ее слушаться; и те, что сидели у костра, разглядели ее, и громкий страшный голос велел ей подойти поближе.

В костре горели кустики вереска, а возле него сидели трое. Тощая Женщина, скрывая, как могла, свою тревогу, подошла и присела у огня. Тихо поздоровавшись, она раздала детям по кусочку своей ковриги, притянула их к себе, завернула в свою шаль и пожелала им спокойной ночи. Потом, ежась, оглядела хозяев костра.

Те были почти голыми, и каждый смотрел на нее, не сводя глаз. Первый был так красив, что на него было невозможно смотреть, словно на что-то очень яркое. Он был очень крепкого сложения, но в то же время такой ладный, такой стройный и грациозный, что с его ростом не вязались понятия тяжести и веса. Лицо его было царственным, молодым и пугающе светлым. Второй был такого же роста, но на диво широк в плечах, так широк, что принижался его огромный рост. Напряженная рука, на которую он опирался, была узловатой от вздувшихся мышц и глубоко вошла в землю. Лицо его было словно вырублено из дикого камня, массивное грубое лицо, такое же напряженное, как и рука. Третий же, сидевший у костра, едва поддавался описанию. Ни низок, ни высок. Мускулист так же, как и второй. Сидел, уткнувшись в колени подбородком и обхватив их руками, и походил на гигантскую лягушку. У него не было ни вида, ни фигуры, и сплюснутая голова его была едва ли шире шеи.

Выступавшие собачьи челюсти его постоянно двигались, а в маленьких глазках светился жуткий разум. Душа Тощей Женщины затрепетала перед этим человеком. Она почувствовала, что ее тянет к нему. Последняя ужаснейшая низость, на которую способен человек, овладела ею: восхищение, которое могло заставить ее броситься к нему с воплем восторга. Она не могла отвести от него глаз, но руки ее обнимали детей, и любовь, величайшая из сил, яростно возгорелась в ее сердце.

Первый человек заговорил с ней:

— Женщина, — спросил он, — по какой надобности ты идешь этой ночью и зачем забралась на этот холм?

— Сэр, — отвечала Тощая Женщина, — я ищу Бруг Ангуса сына Дагды Мора[23].

— Все мы дети Великого Отца, — сказал человек. — Ты знаешь, кто мы?

— Этого я не знаю, — ответила женщина.

— Мы — Три Абсолюта, Три Спасителя, Три Реторты — Прекраснейший, Сильнейший и Безобразнейший. Посреди всякой битвы мы проходим неуязвимыми. Мы считаем павших и победителей и проходим мимо, смеясь, и к нам в вечном порядке приходят все народы мира, чтобы возродиться вовеки веков. Зачем ты позвала нас?

— Я вовсе не звала вас, — сказала Тощая Женщина, — но зачем вы сидите на тропе так, что все путешествующие к Дому Дагды задерживаются на пути?

— Для нас нет закрытых троп, — ответил тот, — сами боги ищут нас, потому что устают от своего великолепного одиночества — кроме Того, Кто живет во всем, и в нас; Ему мы служим и перед Ним мы сами склоняемся в прах. Ты, о Женщина, идущая по долинам гнева, позвала нас в своем сердце, и поэтому мы ждем тебя на склоне холма. Теперь выбирай одного из нас себе в супруги, и не бойся выбирать, потому что наши царства равны и наша власть равна.

— Зачем же мне выбирать одного из вас, — возразила Тощая Женщина, когда я давно уже замужем за самым лучшим человеком в мире?

— Лучше нас человека нет, — отвечал тот, — ибо мы лучшие по красоте, лучшие по силе и лучшие по безобразию; нет такого превосходства, которого не было бы в нас троих. Если ты и замужем — что это значит для нас, свободных от мелочных ревности и страха, будучи едиными сами с собой и с любым проявлением природы?

— Если вы — Абсолют, — возразила женщина, — и превыше всего мелочного, то почему бы вам не стать превыше и меня также и не пропустить меня с миром к Дагде?

— Мы — то, чего желают все люди, — проговорил тот, — и мы желаем всех людей.

Ничего — ни малого, ни большого — не презирают наши бессмертные желания.

Незаконно даже Абсолюту переступать Желание, которое есть дыхание Бога на его создания и не должно быть ограничено или превзойдено никаким совершенством.

Во время их разговора двое других придвинулись, внимательно слушая, но ничего не говоря. Тощая Женщина чувствовала, как дети, словно маленькие напуганные птички, тесно прижались к ее бокам и сидели тихо-тихо.

— Сэр, — сказала она, — расскажите мне, что есть Красота, что есть Сила и что есть Безобразие? Потому что хоть я и вижу это все, я не знаю, что это такое.

— Я расскажу тебе, — ответил тот. — Красота есть Мысль, Сила есть Любовь, а Безобразие есть Порождение. Дом Красоты — в уме человека. Дом Силы — в сердце человека, и в лоне правит своим ужасным государством Безобразие. Если ты пойдешь со мною, то познаешь все восторги. Ты будешь жить невредимой в пламени духа, и ничто грубое не будет связывать твои члены или сковывать твою мысль. Ты будешь проходить, как королева, между бушующих страстей без мучения, без отчаяния.

Никогда ты не будешь охвачена безумием или стыдом, но всегда сможешь выбирать собственный путь и гулять со мною в довольстве, свободе и красоте.

— Всему, — ответила Тощая Женщина, — должно поступать в соответствии с законом своего существа, и вот что я скажу Мысли: если ты будешь удерживать меня против моей воли, я ослеплю тебя против твоей воли, ибо удерживающий своего супруга против воли становится стражником и рабом своего пленника.

— Это верно, — сказал тот, — а с тем, что верно, я не могу состязаться; потому ты свободна от меня, но от моих собратьев не свободна.

Тощая Женщина повернулась ко второму человеку.

— Ты — Сила? — спросила она.

— Я Сила и Любовь, — прогремел он, — и со мной — спокойствие и мир; в днях моих слава, а в ночах — тишина. Вблизи моих земель не рыскает никакое зло, и не слышно ничего кроме мычания моих стад, пения моих птиц и смеха моих счастливых детей. Иди же ко мне, дающему защиту, счастье и мир, не сдающемуся и не устающему никогда.

— Я не пойду с тобой, — сказала Тощая Женщина, — ибо я — мать, и силу мою не увеличить; я мать, и к моей любви не прибавить. Чего мне еще желать от тебя, великан?

— Ты свободна от меня, — сказал второй, — но от моего брата ты не свободна.

И в страхе Тощая Женщина обратилась к третьему, потому что к этому безобразному созданию что-то внутри нее тянулось в экстазе отвращения. Он отталкивал ее с такой силой, что это переходило уже в притяжение. Один дрожащий шаг, и женщина пропала бы, но руки детей удержали ее, когда она почти уже простерлась горестно пред ним.

Он заговорил, и голос его был вязким и мучительным, словно бы исходил из перепутанных пор самой земли.

— Тебе не к кому больше идти, кроме меня. Не бойся, приди ко мне, и я дам тебе те дикие восторги, что давно уже забыты. Все жестокое и мятежное, все плотское и беспредельное — мое. Ты не будешь больше думать и страдать; но станешь такой уверенной, что солнечное тепло будет для тебя счастьем; вкус еды, ветер, веющий на тебя, зрелая легкость твоего тела ты поразишься, вспомнив все это. Мои объятия сделают тебя снова молодой и яростной; ты станешь прыгать по склону холма, как козочка, и петь от радости, как поют птицы. Оставь свое ворчливое человечество, которое цепями и заборами отгородилось от радости, и идем со мной; к моему древнему спокойствию в конце концов придут и Сила, и Красота, как дети, уставшие ввечеру, вернутся к свободе скотов и птиц, которым для удовольствия достаточно своих тел, и которым нет дела до Мысли и глупого любомудрия.

Но Тощая Женщина отпрянула от его руки, сказав:

— Нет такого закона поворачивать назад, когда путешествие уже начато, а следует идти вперед к тому, что назначено; и не можем мы вернуться в твои луга, леса и солнечные поляны, однажды покинув их. Мучения духа не облегчат никакие радости плоти, пока не рассеется дым, ослепляющий нас, и жгучее пламя не приготовит нас к бессмертному блаженству, которое есть лоно Господа. И нет такого закона, чтобы вы, великие, не давали прохода путешественникам, совлекая их с пути хитроумными обещаниями. Вы можете сидеть только на перекрестках, где путник задумывается и бывает в сомнениях, но на дороге силы у вас нет.

— Ты свободна от меня, — сказал третий человек, — пока не будешь готова прийти ко мне вновь, потому что из всего только я стоек и терпелив, и все возвращается ко мне в свой срок. Есть свет в моих укромных местах в лесу и светильники в моих садах под холмами, за которыми ухаживают ангелы Божьи, и под моим лицом есть другое лицо, которое не презирают Пресветлые.

И три Абсолюта поднялись и мощно зашагали прочь; они шли, и их громогласный разговор эхом отражался от облаков и от земли, словно порывы ветра, и даже когда они скрылись, вдали долго слышался могучий рокот, постепенно смолкнувший на залитых лунным светом просторах.