Лазарь Лагин - Патент АВ Страница 34

На этом кончался напечатанный на второй странице газеты рассказ.

На соседней странице была помещена беседа с «одним из старейших врачей города» доктором Лойзом. Он, по просьбе редакции, высказывал свои соображения об «эликсире Береники» и предстоящих инъекциях. Доктор Лойз не мог утвердительно заявить, опасны или не опасны для животных эти инъекции, обязательно ли животные вырастут, а если вырастут, то останутся ли они после этого в живых достаточно долгое время. Конечно, если бы за каждым из этих животных мог ухаживать сам доктор Попф, то доктор Лойз не сомневался бы в самых благоприятных результатах, но ведь на это рассчитывать не приходится. Точно так же старейший врач Бакбука не мог с определенностью гарантировать, что мясо животных-скороспелок будет съедобным и безвредным.

На первый взгляд в этой небольшой беседе не было ничего преднамеренно порочащего изобретение доктора Попфа. Откуда, в самом деле, знать этому дряхлому врачу, давно уже не интересующемуся наукой, опасны или не опасны будут прививки эликсира! Тем более что каждый человек имеет законное право сомневаться во всяком новом изобретении, которое еще не проверено на практике. Но самый тон беседы не вызывал сомнения: она должна была подорвать доверие к «эликсиру Береники».

Между прочим, те, кто внимательно прочел и рассказ о Заргаруме, и беседу с доктором Лойзом, невольно обратили внимание на любопытную подробность: в обоих случаях опасность для города несли люди приезжие. В первом случае некто Антонио, во втором — доктор Стифен Попф.

Но мало ли какие встречаются в газетах совпадения! Тем более, что следовало ожидать в следующем номере подробного разъяснения со стороны доктора Попфа. Некоторые читатели, самые бывалые, удивлялись, почему редактор не догадался сразу попросить у Попфа статейки и поместить ее тут же, рядом с беседой, а не держать своих читателей в состоянии недоумения до вторника.

Но никто из бакбукцев не подозревал, накануне каких событий находится его город. Во всяком случае, люди спокойно позавтракали, отдохнули, принарядились и не спеша отправились в собор на воскресную мессу. А так как кто-то пустил по городу слух, что отец Франциск собирается на этот раз произнести проповедь исключительной важности, то прихожан набилось в собор словно в день святого Фортуната: настоятель собора считался лучшим из ораторов епархии.

И вот месса пришла к концу. В последний раз прогремели могучие аккорды органа, и на кафедре возникла округлая фигура отца Франциска. Он поправил сбившиеся манжеты, осенил широким крестным знамением прихожан, в том числе и господина Синдирака Цфардейа. Острые, растопыренные уши представителя акционерного общества «Тормоз» горели на ярком полуденном солнце, как алые крылья зловещей бабочки. Отец Франциск оперся руками о парапет кафедры и промолвил:

— Дорогие братья мои!

Голос его был так тих и печален, что слушатели содрогнулись в предчувствии чего-то необычного и страшного.

— Дорогие братья мои и сестры во Христе, — с силой повторил свое обращение отец Франциск, и в голосе его прозвучали одновременно скорбь и тревога. — Мы живем в трудные времена! Дух человеческий немощен, соблазны, окружающие нас, велики, страдания и труды давят нас, пригибают к земле. Мы ждем подчас помощи, не обращая внимания на то, откуда она приходит. Мы радуемся, как дети, удачам, но не всегда отдаем себе отчет, какой страшной, непоправимой ценой мы их порой достигаем. В суете мелочных мирских забот мы забываем о наших бессмертных душах. И тогда на нашем пути, невидим, коварен и беспощаден, встает князь тьмы, враг человечества — сатана, и горе нам, если мы вовремя не спохватимся, ибо страшен тогда справедливый гнев Господень!..

Тихий шелест стремительно пронесся по рядам прихожан. Это взволнованная паства отца Франциска прошептала слова короткой молитвы и снова застыла в благочестивом молчании. Господин Синдирак Цфардейа осенил себя крестным знамением. Он тоже был взволнован.

— Вспомните, дети мои, неисчислимые бедствия, которые пришлось на протяжении веков пережить нашему многострадальному городу. Чуму тысяча шестьсот шестого года, оспу тысяча семьсот восьмого года, холеру тысяча восемьсот шестьдесят четвертого и девяносто второго годов. Страшные пожары семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого столетий. Налеты пиратов и флибустьеров, уничтожавших тысячи и уводивших в рабство десятки тысяч граждан нашего древнего города. Землетрясения, дважды превращавшие его в груду развалин. Изнурительные войны и кровопролитнейшие междоусобия. Всеми этими ужасающими бедствиями наши предки расплачивались за то, что дьявольские козни не встречали на своем пути гранитных бастионов благочестия и смиренномудрия. Сатана хитер и коварен, сын гордыни и тьмы, он избирает в качестве исполнителей своей воли тех, кто снедаем ядом честолюбия, высокомерия и самолюбия, кто ставит себя выше остальных людей и — страшно сказать! — выше господа нашего…

— Дети мои! — воскликнул отец Франциск, выдержав приличную паузу. — Подумайте, проверьте себя, свою жизнь, свои помыслы и побуждения, подумайте и скажите, не обосновался ли сатана в нашем городе? Поищем, дорогие мои братья и сестры, поищем, нет ли среди нас человека, которого сатана ведет за руку по смертельным кручам высокомерия и тщеславия! Нет ли среди нас человека, который в великой гордыне своей пытается стать выше господа нашего, исправлять сотворенное им, изменять его законы и предначертания во славу владыки своего — сатаны?

Весь собор молчал.

— Есть среди нас такой! — очень тихо промолвил отец Франциск, и все его слушатели, даже господин Синдирак Цфардейа, вздрогнули, поддавшись неотвратимому гипнозу его слов. — Есть среди нас человек, который захотел стать выше господа нашего!.. Шесть дней творил господь мир! — воскликнул, переводя дыхание, отец Франциск. Сейчас его голос гремел. — В шесть дней сотворил он все то, что мы видим вокруг себя, под собой и над нами: землю и небо, звезды и солнце, воды и рыб, птиц, зверей, насекомых — и во главе всего сотворенного поставил венец творения — человека, чтобы тот денно и нощно славил имя своего творца.

И вот, наущенный сатаной, поселился среди нас человек, который дерзновенно сказал себе: «Я могущественней бога. Я буду выращивать животных в семьдесят два раза быстрее сроков, указанных творцом всего живого». Этот безумец решил: «Нет человека, которого не прельстила бы выгода моего богопротивного изобретения. О, я проявлю удивительное бескорыстие, я буду отдавать свой эликсир за гроши, я буду давать его в рассрочку, а совсем неимущим — даже бесплатно. Ничего, разницу мне выплатит сатана…»

Вы знаете, дети мои, о ком я говорю. Я говорю о приезжем докторе Стифене Попфе. Он прельщает жителей нашего города кощунственным эликсиром, названным «эликсиром Береники» по имени его жены, но который справедливо бы назвать по имени его хозяина — эликсиром сатаны!

Не попадайтесь же, дети мои, на дьявольскую приманку! Господь бог знал, что делает, когда устанавливал для всего живого свои сроки произрастания! Покаемся, дети мои, покаемся во имя господа! Аминь!"

Люди сидели потрясенные. Затем началось нечто невообразимое. Женщины, даже многие мужчины плакали, как в день поминовения мертвых. Кто-то душераздирающим голосом крикнул: «На колени!», и все опустились на колени, и вознесли к небу свои горячие молитвы, и каялись в своих прегрешениях. И госпожа Гарго тоже пала на колени и просила бога простить ее, темную вдову, ибо она не знала, кому она служит, и чтобы он научил ее, как же ей поступать дальше, потому что она уверена, что бедный доктор Попф тоже не ведает, что творит и чью волю выполняет. И что он очень хороший человек, спас ее сына и относился к ней всегда внимательно и милосердно. И что он очень несчастен, потому что его покинула жена и он совсем одинок. И что его никак нельзя оставить одного, и что некому готовить ему обед и присматривать за ним, потому что он, господи, совсем как большой ребенок!

Преклонила колени и супруга аптекаря Бамболи и смиренно просила у бога особого знамения, действительно ли это эликсир сатаны и как им поступить. Потому что у них, у семейства Бамболи, этот эликсир — последний шанс в жизни выбиться в люди, разбогатеть, обеспечить себе спокойную старость и дать своим четырем сорванцам приличное образование.

Опустились на колени и мясоторговцы, и владельцы молочных магазинов и благодарили бога за то, что у него в аржантейском городе Бакбук такой бдительный, хороший и красноречивый слуга, как отец Франциск.

И господин Синдирак Цфардейа, аккуратно подтянув брюки, также последовал общему примеру и, беззвучно шевеля губами, думал, что все пока идет как по нотам и что если так пойдет дальше, то он может быть спокоен.

Потом все встали, направились к выходу. Поднялся с колен и господин Синдирак Цфардейа, смахнув носовым платком пылинку, приставшую к брюкам. На паперти ему встретился отец Франциск. Господин Синдирак Цфардейа с чувством пожал вспотевшему патеру руку и, нисколько не лукавя, заявил, что он никогда еще не получал такого глубокого удовлетворения от проповеди. Отец Франциск был польщен, но ответил, что он только выполнял свой пастырский долг.