Виталий Каплан - Струна (=Полоса невезения) Страница 34

— Почти? — хмыкнул я, вылезая из-под одеяла. Никакой неловкости не было — и это при моей-то вечной стеснительности! Ночь изменила всё.

— Ну, такие люди, как Аркадий… — начала Лена. — О них никогда не знаешь, что на самом деле думают. Их можно мерить эхолотом, но на самом деле они глубже. Так что примем за рабочую гипотезу, что поверил. Ну так как в смысле сушек? — без всякого перехода продолжила она.

— Сушки! — это здорово, — согласился я, залезая в брюки. — И чай тоже здорово. И вообще всё просто сказка.

— Мы с тобой сделали ее былью, — заметила Лена. — То есть начали делать… А вот что будет дальше…

— А что будет дальше? — вырвалось у меня.

Лена помолчала. Поболтала ложечкой в моем стакане. Поправила слегка растрепанные волосы — на мой взгляд, зря. Растрепанные гляделись лучше.

— Косточка! — произнесла она наконец. — Ты не удивляйся тому, что я сейчас скажу. Ты сядь лучше…

Ничего себе! К горлу подступил вдруг плотный комок и холодно стало в желудке. Я послушно опустился на стул. И что же мне предстоит услышать? «Твоя игра окончена, глиняный! Ты арестован!» Это? И сверкнет в воздухе серебристая струна?

— Косточка, — сказала Лена, — а не засиделся ли ты в этом Мухинске? Перебирайся-ка ты в Столицу. Ко мне в отдел.

Вот это номер! Вот это и впрямь пыльным мешком по лысине… если абстрагироваться от моей вполне еще жизнеспособной шевелюры.

— В Столицу? — я пожал плечами. — В отдел? Между прочим, я так и не понял толком, чем он занимается.

— Чаю хлебни, полегчает, — посоветовала Лена. — А отдел называется просто — «отдел контроля и специальных программ». По сути мы занимаемся анализом общей ситуации… вот представь, разные отделы «Струны» — это как колесики в часовом механизме. В идеале все крутится без проблем, но на практике возникают разные сложности. И запинаются колесики друг о друга, и смазки требуют, и подкрутить иногда… или притормозить… Структура-то большая, накладок соответственно тоже много. И выправить это чисто административным путем нельзя. Иногда приходится или продублировать какую-то службу, или разобраться, что у них не так и почему… Короче, взглянуть на проблему свежими глазами… у тех, кто зациклился на чем-то одном, это не получается. Например, нашим оперативникам, которые наркотиками занимаются… в смысле, ловят распространителей… вот им кажется, что всё у них тип-топ… что почти прижали барыг к ногтю. А что при этом побочный эффект появился, детская проституция усилилась, им невдомек… И вот не им, а нам приходится думать, как бы так перестроить методику, чтобы…

— Чтобы и рыбку съесть, и на ёлку взлезть? — уточнил я.

— Именно! — улыбнулась Лена. — Я же чувствовала, ты сходу поймешь. Но для этого надо иметь особый взгляд. Ну, не только взгляд, — поправилась она. — Иногда возникают разные тончайшие ситуации… когда приходится выполнять за какой-нибудь отдел его работу… причем так, чтобы там не догадались… потому что им такое поручать нельзя, дров наломают… и в то же время они не должны чувствовать, будто их отодвинули в сторону… все мы люди, понимаешь? Обидки, эмоции… делу это не на пользу.

— Ну… — медленно протянул я, глотая вязкий воздух. — А я-то с какого боку? Я же вроде тут уже прижился, пользу приношу. А там буду не пришей кобыле веник.

Лена грустно усмехнулась.

— Косточка, ну поверь ты мне, я три года уже отдел веду. Я нутром чую, кто веник, а кто кобыла. Ты человек именно такого склада, какой нам нужен. И таких, прямо скажу, очень немного.

— Но я же ничего такого не умею! Сама же сказала, подменять конкретные службы… то есть, получается, надо быть вообще этаким универсалом?

— Да не бойся ты, — она тряхнула волосами, и те, наконец, рассыпались как надо. — Не один же ты будешь работать. Подстрахуют и по технической части, и по боевой… Но вот глаза — твои глаза — это или есть, или нет. Как талант и деньги. А чему надо, научишься в процессе.

Я допил чай, сгрыз каменной твердости сушку. Хотелось чего-то более существенного. Нет, надо все-таки сейчас отвести Лену в ту самую «неплохую столовую». Беда лишь в том, что денег-то с собой я, дурак, не взял. На базе, в бумажнике. Ну кто же знал, что «проводить до автобусной остановки» обернется вот так?

— А как же здешняя работа? Мухинск? Мне казалось, я вроде вписался.

— Костя, — Лена посмотрела на меня всё с той же непонятной грустью. — Не хотела тебе этого говорить, но… Видишь ли, тебе только кажется, что здесь ты вписался. Посмотри правде в глаза. Мухинск и окрестности — это достаточно стандартный регион. Достаточно стандартные проблемы. И требуются тут люди несколько иного склада. Экстраверты. Практики. Вот Женя Гусев — идеальный работник… для местных условий. Сила, энергия, решительность… Ум тоже, ясное дело, но ум вообще всюду нужен. Вот сам посмотри, чем ты здесь занимаешься. «Аналитический отдел» здесь означает всего лишь обработку стекающейся информации. Это может делать любой, у кого есть хоть немного мозгов и усидчивости. А конкретные операции… Уничтожение притонов, разборки со шпаной, терроризирующей местных подростков… квартирные эти дела, как вот вчера с дядей Крысюковым… то бишь с господином Пасюковым… Ну елки-палки, не твой это профиль! Уж чего-чего, а парней с холодной головой, крепкими кулаками и аккуратностью в делах полно. В том числе и здесь, в Мухинском управлении.

— Но как же… — пролепетал я. — Мне же казалось… И Кузьмич вроде был доволен, как у меня пошло.

— Косточка, милый, — Лена подошла ко мне сзади, обняла за плечи. Ну точь-в-точь, как я вчера. — Пойми такую простую вещь — они тут очень добрые люди. Они тебя жалеют. И по-человечески очень даже любят. Но при этом трезво видят, что как практический работник — ты ноль. Ну, или около нуля. Гораздо разумнее с деловой точки зрения тебе вообще ничего не поручать, а запрячь кого-то другого. Ты что думаешь, тому же Гусеву в одиночку было бы сложнее работать, чем с тобой на пару? А уж Кузьмич… Вот к примеру, вчера мы с тобой день на все про все угрохали, и то потому что я с тобой была. Женя решил бы все за час. А Кузьмич — тот мог просто снять трубку и позвонить Пасюкову. И сказал бы он ему такое, что бедный дядя Федя сперва испачкал штаны, а после сам кинулся все проблемки решать. И с Абдульминовым, и с нотариусом, и со всеми конторами. И решил бы, быстро и качественно. «Струне» осталось бы лишь Игорька опекать.

— Но почему же тогда? — внутри у меня все оборвалось. Я, кажется, начинал понимать.

— Дело в том, Косточка, — продолжала Лена с профессиональной безжалостностью полевого хирурга, — что они тут все очень порядочные. Они чувствуют, что отвечают за тебя. Они ведь, откровенно говоря, с помойки тебя подобрали. В самом прямом смысле. И далее все по принципу — «ты в ответе за тех, кого приручил». Вот они и создают тебе иллюзию нужности… востребованности. Повторяю — очень хорошие они тут люди. Прямо скажу — лучше столичных. У нас ведь хватает здорового цинизма. А иногда и нездорового. Но здесь ты вечно будешь опекаемым. Тебя постоянно будут подстраховывать… тайно переделывать твою работу. Может, особого вреда нашему общему делу от этого и не будет, но вот ты сам… Ну подумай — тебе оно надо? А ведь так может тянуться годами… десятилетиями…

Я сжал зубы до хруста, до тупой боли. Даром что мне тут все дырки заделали… Она права! Блин, она права на тысячу процентов! Как же я раньше-то не замечал? А теперь все мелкие детальки, случайные взгляды, обмолвочки — всё сложилось в яркую и жестокую картину.

Нет, я никого не винил — напротив. Благородные люди, чего уж там. Вытащили со дна, обогрели, полечили… дали подержаться за большое дело… этакий я сын полка. Вроде постреленка Севки. Но у того-то всё впереди, а я? Позади — лунное поле, а впереди? Есть ли вообще что-нибудь в этом мутном тумане.

Но в Столицу… Я зажмурился, качнул головой. Как-то сразу увидел три вещи… три красные точки… три вершины одного треугольника.

Во-первых, возвращаться туда — смертельно опасно. Хоть город и большой, а народу я знал немало. Рано или поздно с кем-нибудь доведется встретиться. Как ни скрывайся, от судьбы не убежишь. Может, с коллегами из 543-го гадюшника. Или с тамошними сорванцами… Может, с Ларисой… Или с мамой… лицом к лицу на улице… Страшно… До холодного пота страшно.

Во-вторых, здесь и впрямь оставаться нельзя. Лена открыла мне глаза, но рано или поздно я бы и сам дозрел до этой мысли. Здесь — тупик… В тупике можно отсидеться, залечить раны… Но в тупике нельзя жить.

И наконец, я понимал — ясно и четко, как на старинной фотографии. Понимал, что уже не смогу без этой худенькой женщины… язвительной стервы… испуганной девочки… Ну просто не смогу, и всё. Она скоро уедет обратно, а я? Останусь тут с душой, разодранной пополам?

Точки эти не стояли на месте — они кружились перед мысленным взором, плясали, мигали. А потом разом наложились друг на друга, слились в одну ослепительную рыжую искорку. И та вспыхнула, взвилась костром.