Владимир Моисеев - Наивный наблюдатель Страница 35

               — Мне прививку не делали, — сказал он. — Сначала хотели, даже врача привели. А потом поймали кошку и ее укололи. Звери! Но ей было совсем не больно. Она даже не заметила.

               — И ты не побоишься с нами пойти на демонстрацию? Встанешь в ряды борцов за справедливость?

               Идти с этими ребятами Грегору было страшновато, но и спорить с ними особого резона не было. «А вдруг они делают хорошее дело»? — пришло ему в голову и тут же, почти одновременно, совсем другое: «А не стукнут ли меня палкой по голове, если я откажусь»? Оба предположения, такие вроде бы разные, не оставляли ему выбора, надо было соглашаться.

               — Конечно, пойду! Вы мне только подскажите, что надо делать. Я быстро научусь.

               — Об этом не беспокойся, научим.

               Ребята дали Грегору какую-то таблетку, так что ночью он поспал хорошо. Замечательно поспал, закрыл глаза вечером, а утром открыл. И все — как огурчик!

               После завтрака ребята выстроились кружком и занялись физкультурой: размахивали руками, высоко поднимали ноги, доставали руками носки тапочек, стараясь, чтобы при этом не сгибались колени, подпрыгивали, совершали короткие пробежки. Грегора пригласили присоединиться, но он ответил вежливым отказом. Ему для разминки хватило короткой тренировки на велотренажере. Мышцы  его налились здоровой тяжестью, он понял, что физически готов к трудному дню. А в том, что день будет не из легких, сомнений не было. На два часа Седов назначил демонстрацию.

               Предстоящее участие в трущобном протестном марше Грегор рассматривал, как великое благо. Много претензий скопилось у него за последнее время к властям Трущоб, управляющим жизнью таких простых парней, как он. Ему хотелось, чтобы его потребности удовлетворялись полнее. Он  полностью разделял лозунг заговорщиков о том, что базовое жизненное пособие должно время от времени повышаться. Разве можно с этим спорить? От себя бы он хотел добавить еще несколько требований. Во-первых, было бы замечательно, если бы ему, ну, не только ему, но и другим ребятам тоже, выделили постоянную площадку для танцев. Он бы смог там репетировать. Во-вторых, он хотел попросить, чтобы пищевые продукты в универсамах выдавали качественные, природные, без генов. В-третьих, он рассчитывал, что ему предоставят защиту от нападок иностранцев. Ради этого стоило выйти на демонстрацию. Лучшей защиты и не придумаешь.

               Грегор спросил у пробегавшего мимо Жеки:

               — Мы будем протестовать? Против чего?

               Жека ответил не сразу.

               — Точно не знаю, но, вроде бы, сегодня демонстрация не протестная, а, наоборот, созидательная. Вот, смотри, я тебе лозунг подобрал, понесешь над головой.

               Он протянул Грегору картонку, на которой фломастером было коряво написано:

               — Что это значит? — спросил Грегор.

               — Я не знаю, — признался Жека. — Седов говорит, что это предмет для раздумий.

               — Картонка? — удивился Грегор.

               — Нет, слова, которые на ней написаны.

               Грегор в первый раз в жизни пожалел, что рядом нет Зимина. Раздумья о словах — это было по его части. Будь он здесь, можно было бы у него спросить, что это значит. Но Зимин был далеко.

               — Нет ли у тебя других лозунгов?

               — Есть, но они, пожалуй, для тебя пока сложноваты.

               — Покажи.

               Жека ухмыльнулся.

               — Я тебя зацепил! Теперь ты точно наш!

               Он показал Грегору еще несколько лозунгов:

— Тебе нравится?

               — Не все. Последний понравился.

               — Этот тебе нести не доверят. Про сингулярность — личный лозунг Седова. Только он знает, что это такое.

               — Еще Зимин знает, — вырвалось у Грегора.

               — И где он, твой Зимин?

               — Далеко.

               — Это хорошо. И прошу тебя, не говори Седову о своем Зимине, он конкурентов не любит.

               — Хорошо.

               После обеда тронулись. Демонстрация началась.

               Люди шли молча, старались шагать в ногу. Говорить во время движения было запрещено, и Грегору стало скучно, он спросил у Жеки:

               — А почему у тебя нет лозунга?

               — У меня другой профиль. Я читаю стихи.

               — А что такое стихи?

               — Для меня — это рифмованные слова. Хотя я могу ошибаться.

               — Зимин бы тебя понял.

               — Мы же договорились, ни слова о Зимине.

               — Я помню, — сказал Грегор.

               Митингующие вышли на площадь перед универсамом. Седов построил народ в правильные шеренги и произнес короткую, но эмоциональную речь. Грегор ничего не понял, только отдельные слова, потому что не прислушивался. Он запомнил следующие из них: солидарность, справедливость, непротивление и решительные действия.

               Наступил черед выступать Жеке, он прочитал стихи:

Оно пришло само собойИ сразу стало невдомек.И в голове сомнений ройКак будто глина и песок.

Но я не дал себя врасплохИ душу волей окрылил.Я дверь открыл, я свет зажег,Я дернул цепь и воду слил.

               Народу понравилось, раздались аплодисменты. Кто-то крикнул: «Давай еще»! Жека знал еще одно стихотворение.

Я спал недолго в эту ночьИ первым услыхал гудок.Сон сразу испарился прочь,И медлить я уже не мог,И я покинул свой отсекИ первым выскочил во двор,Нас было девять человек,Все как один, как на подбор.

               Митингующие стали одобрительно кивать головами, как бы подтверждая, что да, действительно, нечто подобное с ними случалось. Некоторые заплакали, настолько сильным оказалось воспоминание.

               Седов приказал начать движение по улице. В витрины, разбитые накануне, уже вставили новые стекла, что вызвало справедливое негодование митингующих.

               — Послушай, тебе точно не сделали вчера прививку? — спросил Жека.

               Грегор решил, что ему нет никакого резона сознаваться. Легче всего было прикинуться глухим, что он и сделал. Но это не помогло сохранить хорошие отношения с Жекой, тот почему-то разозлился и закричал:

               — Говори, делали тебе прививку или нет?!

               Пот заструился по несчастному раскрасневшемуся от напряжения лицу Грегора, ему было тяжело заставить себя сказать неправду, но он все-таки промямлил:

               — Нет. Не делали.

               — Это хорошо, — сказал Жека. — Бери. — Он протянул Грегору увесистый камень.

               — Зачем мне камень? — не понял Грегор.

               — Бросай в витрину, отомстим толстосумам!

               Ну что тут можно было возразить. Он бросил, раздался звонкий звук разбивающегося стекла. Толпа откликнулась торжествующим ревом.

               — Теперь бежим! — прокричал ему в ухо Жека. — Мы свое дело на сегодня сделали. Будут знать!

               Бежать. Это была отличная идея. Вот только левая нога Грегора отказалась участвовать в отступлении. Сначала он почувствовал неприятное покалывание под коленкой, затем, сразу же, резкая боль пронзила икру. Грегор был вынужден убегать, прыгая на одной правой ноге, вторую пришлось волочить за собой, как привязанную гирю. Он хотел заплакать, но было ясно, что это ему не поможет.

               — Соврал, сволочь! — сказал Жека.

               Грегор его не понял, потому что у него не было сил разгадывать замысловатые интеллектуальные ребусы. Он не успел отпрыгнуть достаточно далеко, его правая нога тоже отказала. А за ней и правая рука. Из пяти пальцев на левой действовали только два: большой и указательный. Случилось это во время совершения очередного прыжка. Так что приземлился он, завалившись на бок, как мешок с картошкой.

               — Какая же ты сволочь, — выругался Жека.

               К Грегору подбежали трое митингующих и, подхватив за руки и за ноги, дружно потащили на конспиративную квартиру.