Евгений Лукин - Раздолбаи. (Работа по специальности) Страница 35

– Как? – словно недослышав, Крест приставил ладонь к уху. – По че-ло-ве-чески? Ну ты козё-ол… За человека себя стрижёшь?

Он поднялся с воздуха над кабелем и с омерзительной ленивой вихлецой приблизился к положенной на пол дани. Босой ногой указал на капсулы.

– Всё. С вещами на парашу! Свободен.

Никита затравленно посмотрел на эту ненавистную ногу, издевательски шевельнувшую пальцами, и нагнулся за неумело связанной сеткой. В следующий миг Крест сделал резкое короткое движение, и Никита дёрнулся, заслоняясь алыми тюбиками…

Как бы удивленный его испугом, Крест медленно отряхивал край короткой плетёной штанины. Кляпов стиснул зубы, повернулся к светлому пятну скока и, не зажмуриваясь, шагнул из колышащегося цветного сумрака в латунно посверкивающий день. Голова тут же закружилась, Никиту понесло, как пьяного, и он чуть было не налетел на поджидавшую его снаружи надзорку.

– Тебе-то от меня что надо? – с болью бросил он в глянцевое чернильное рыло каплеобразного чудища. – Что ты за мной по пятам ходишь?..

Тут ему пришло в голову, что это совсем другая надзорка – та, первая, проводила его до входа, а эта ждёт на выходе. Никита горестно присмотрелся. Размеры – те же, а в остальном все надзорки одинаковы…

Пожал плечами, ссутулился – и побрёл, сам ещё не решив, куда идти. Надзорка потекла следом.

– Ну, в чём дело? – уже с надрывом спросил он, оборачиваясь. – Щелчка мне давать не за что – жизни я ничьей не угрожаю. Вы бы вон лучше Крестом занялись… Блюстители!..

На глянцевом рыле змеились блики. Казалось, что надзорка тревожно принюхивается.

Никита Кляпов с тоской запрокинул голову и посмотрел в серо-голубой зенит, стиснутый со всех сторон верхушками бледно-золотистых опор.

«Хорошо бы упасть оттуда… – внезапно подумалось ему. – Или туда… И не больно, наверное – сразу в пыль разобьёшься…»

А ещё говорят: монтажники, если срываются с высоты, живыми до земли не долетают. Разрыв сердца на полдороге. Ещё проще…

Движением, каким обычно поднимают за шиворот нашкодившую кошку, Никита поднял и встряхнул сетку с пятью алыми капсулами. Менять… Да для него было подвигом даже в долг попросить до зарплаты, а уж менять… Да и у кого? Пузырёк, надо думать, до сих пор на Кляпова сердит за то, что зря поил… Уж лучше ещё один камушек разбить – время прошло; может быть, они уже не только красненькими выдают…

Сопровождаемый бдительной надзоркой (прямо вороньё какое-то!) Никита Кляпов свернул в проулок, где маячили две довольно сложные глыбы. Одна была больше, другая – изящнее.

«Да пошло оно всё…» – цинично подумал Никита и, решительно подойдя к той, что изящнее, обнаружил вдруг, что левая рука у него давно уже ничем не отягощена. Он где-то оставил свой ломик!

Неужели у Креста? Никиту бросило в жар… Нет, слава богу, не у Креста. Точно, точно… Он положил его на соседний камушек, когда собирал с пола капсулы… Ах, как плохо! Стащат, как пить дать, стащат…

Никита сорвался – и побежал к скоку. Надзорка рванула следом.

Подоспел он почти вовремя. Возле глыбы цепенел от радости пушистый лупоглазый зверёк с ломиком в лапках. Судя по всему, он уже вволю налюбовался находкой и явно собирался сгинуть с нею в неизвестном направлении. Никита пал на него коршуном. Ломик в своё время достался ему в жестокой борьбе с самим собой и с некой узловатой железякой у основания главного световода.

Похититель был необычайно крупным – чуть ли не по грудь маленькому Никите. Застигнутый врасплох, он взметнул седую нежную шёрстку и отпрыгнул к стене, причём весьма неудачно. Латунно посверкивающая опора примерно с середины расседалась глубокой отвесно ниспадающей канавой, достигавшей внизу размеров рва. В эту-то глубокую вдавлину и отскочил лупоглазый, сразу отрезав себе все пути к бегству.

– Отдай! – задыхаясь, проговорил Никита и сделал шаг вперёд.

Раздув зрачки во весь глаз, похититель истерически чирикнул, наежинился – и такое впечатление, что изготовился к бою. Никита струхнул. Невольно вспомнились байки о том, как ведёт себя кошка, если загнать её в угол…

«Ну его к чёрту…» – неуверенно подумал Никита Кляпов, но тут взгляд его снова упал на ломик. Отступить и открыть дорогу – означало потерять инструмент.

Лицо Никиты исказилось совершенно зверски, а пальцы сами собой медленно подобрались в кулаки.

– Дай сюда, козёл! – срывающимся голосом потребовал Кляпов, глядя с безумием в выпуклые, как линзы полевого бинокля, глаза. – Кранты заделаю…

Трудно сказать, что именно поразило пушистого жулика – смысл слов или же интонация, с которой они были произнесены. Но так или иначе, а супостат затрепетал, бросил ломик и, вжимаясь горбиком в стену, начал потихоньку выбираться из вдавлины.

В свою очередь сторонясь противника, Никита подступил к ломику и на всякий случай сначала поставил на него ногу. Лупоглазый тем временем, достигнув края вдавлины, подпрыгнул и, так вереща, словно с него черти лыко драли, пустился наутёк. Кляпов с облегчением поднял инструмент и оглянулся, ища глазами брошенную во время поединка сетку с капсулами.

Возле глыбы, с самым угрюмым видом, маячила надзорка.

«Запросто мог щелчка получить…» – растерянно подумал Кляпов.

– А что мне ещё оставалось делать? – бросил он. – Идти новый ломик выкорчёвывать? Так там одни только тупые остались…

Надзорка не шевельнулась – как присосалась к покрытию.

Кляпов подобрал сетку и, подойдя поближе, определил её вместе с ломиком на глыбу.

– Сволочи вы всё-таки… – уныло сказал он надзорке. – Ну вот, смотри… – Он огладил молочно-белый выступ. – Скульпторы о таком изгибе и не мечтали! Того же Генри Мура возьми… Да у нас бы… Ну, не у нас, конечно – на Западе… На пьедестал бы поставили! В каком-нибудь, я не знаю, Люксембургском саду… А я это должен ломать. Почему? Зачем это вам?..

– Добрый день, Никита! Вы что это, с надзоркой разговариваете?

Кляпов подскочил и обернулся. Перед ним, изумлённо улыбаясь, стояла Лика – стройная, яснолицая. Бёдра её были до колен влиты в тёмно-серые брючки – без единого шва, с приглушённым змеиным узором. Кольчужно мерцала плетёная короткая безрукавочка.

– Д-добрый день… – в панике пряча глаза, пробормотал Никита. – Нет, я… Так, с самим собой… Д-досада, знаете, взяла… – Он отважился взглянуть на Лику. Та улыбалась.

– И что же вас так раздосадовало?

Положение у Никиты было довольно дурацкое. Не признаваться же, в самом деле, что вёл с надзоркой душеспасительные беседы, да ещё и с искусствоведческим уклоном… К счастью, блуждающий взгляд его вовремя коснулся глыбы, где лежали отбитый у врага ломик и сетка с пятью капсулами.

– Да вот… выдали одними красненькими, – нашёл он наконец оправдание. – Теперь менять надо…

Лика засмеялась.

– Боже, какие всё-таки мужчины одинаковые! Можно подумать, вы вообще не различаете оттенков. Алые называете красненькими, салатные – серенькими…

«Вы, мужчины…» Кляпов был потрясён. Она причисляла его к мужчинам. То есть ставила на одну доску с Крестом, Василием, Ромкой… И даже не в этом суть! Она видела в нём человека. И с Никитой немедленно приключился приступ высокого, чреватого откровениями идиотизма.

– Лика! – взмолился он, чуть не схватив её при этом за руку. – Я слышал, вы и сами художница. Значит, вы должны чувствовать это особенно тонко… Ну скажите: как такое вообще можно ломать?

Улыбка Лики несколько застыла, стала холодной и настороженной.

– Никита, – с лёгкой укоризной молвила Лика. – Это хозяева. Что вас удивляет? У них прекрасно всё. Даже то, что идёт на слом…

– Но зачем?!

Лицо Лики слегка затуманилось.

– Доверьтесь хозяевам, – многозначительно изронила она.

– Довериться… – глухо повторил Никита. – Я уже однажды им доверился. Когда влез в летающую тарелку…

Лика закусила губу и взглянула поверх головы собеседника, словно высматривая что-то вдали. Разговор становился всё неприятнее и неприятнее.

– Знаете, Никита, – прямо сказала она, окинув его откровенно недружелюбным взглядом. – Вас, по-моему, просто обуяла гордыня. Я понимаю, вам здесь приходится трудно. Но поверьте, что во всех ваших бедах виноваты вы сами. Поймите: хозяева каждому воздают по заслугам…

Никита задохнулся и чуть отпрянул, заставив Лику удивлённо округлить глаза. Сейчас он почти ненавидел её – красивую, холёную, благополучную.

– И чем же я заслужил, позвольте узнать, – сам содрогнувшись при звуках собственного пронзительно-скрипучего голоса, начал он, – чтобы со мной обращались, как… как с этими… Как вы их называете?.. Побирушками!

– А не надо ставить себя с ними на один уровень, – отрезала она и, обогнув Кляпова, надзорку и глыбу, пошла, не оглядываясь, прочь.

«Видела! – наотмашь полоснула догадка. – Видела, как я тут воевал из-за ломика с этим… лупоглазым…»