Евгений Лукин - Зона Справедливости Страница 35

Выпили, обойдясь без тоста. Не зная, с чего начать, Алексей с остановившимся взглядом долго жевал капустную прядь, показавшуюся ему совершенно безвкусной.

— Значит, огрёб, говоришь, сдачи?.. — задумчиво молвил Борька, и Колодников отважился наконец поднять глаза.

— Почему?.. — спросил он испуганно.

Электрик диковато усмехнулся и, подавшись к Алексею поближе, зашептал, хотя во всей квартире, кроме них, не было ни души:

— А то не видно, что ли?.. Хочешь, расскажу, как у тебя сейчас дело вышло?.. Отвесил ты своей бабе плюху. Так?.. Ну, чего башкой трясёшь?.. Что ж я, не слышал, как ты там с ней внизу разбирался? Отвесил-отвесил… Потом выскочил во двор, пока она ментовку не вызвала… Добежал до арки. И там тебе твоя же плюха и вернулась… Верно?

Колодников с ужасом уставился на электрика. Втайне он и сам обо всём уже догадался, но одно дело — знать про себя и помалкивать… А вот услышать то же самое со стороны…

— Моя? — беспомощно повторил он.

— Ну а чья? Моя, что ли? — Электрик нахмурился и снова наполнил стопки.

Майка на Борьке была полосатая, как тельняшка, с глубоким вырезом. На бледной молодцевато выкаченной груди путались в негустых седеющих волосах нанизанные на одну цепочку православный крестик, оловянный католический образок с Божьей матерью, буддийский мягкий амулет из красной шерсти и ещё что-то, чуть ли не клык Магомета. Предусмотрителен…

— За тех, кому повезло, — глуховато сказал Борька. — За нас, Петрович…

Алексей с отчаянием смотрел на свою стопку и почему-то всё никак не мог заставить себя протянуть к ней руку. Зря он припёрся к Борьке. Проще уж было забыть то, что стряслось с ним сейчас во дворе, списать всё на расстроенные нервы, на мгновенное помутнение рассудка, на алкоголь наконец… А от всего остального — и вовсе отмахнуться: дескать, не моё это дело, милиция есть — вот пусть она во всём и разбирается…

— Почему?.. — еле слышно повторил он.

Электрик молчал и с хрустом закусывал капустой.

— Во!.. — сказал он, дожевав, и ткнул себя пальцем в бледную ляжку.

Алексей не понял. Тогда Борька заголил ногу повыше и предъявил старый рубец.

— Четырнадцать лет мне было… — сообщил он, как бы сам тому удивляясь. — Подловили мы с пацанами Толяна Колобка — к девчонке он к одной с нашего двора клеился… Видишь, даже кликуху его до сих пор помню… А я только-только ножик себе сделал из напильника, рукоятка — наборная, в три цвета… На нём и опробовал тогда — на Колобке… Ребята меня потом сильно уважали…

— А почему в ногу?.. — туповато спросил Алексей, не сводя глаз с белого твёрдого шрама.

— Ну как… — несколько замялся электрик. — Я ж говорю: пацан, четырнадцать лет… В живот сажать испугался, в ляжку засадил… И слава те Господи, что испугался. А если бы зарезал, представляешь?.. — Борька одёрнул левую трусину и с болезненной гримасой взялся за рёбра с обеих сторон. — И шпангоуты — тоже пацаном, только уже малость постарше был… — пожаловался он. — Тогда у нас что ни день драки шли — район на район. Цепями дрались, шкворнями, трубками — чем попало… Ну и потоптали мы одного с новостройки… А теперь вот второй год уже: чуть дождик — скрипят шпангоуты, спасу нет… Ты думаешь, я почему пью-то? Болят, стервы… Ну, про колотые раны на заднице я тебе вроде рассказывал…

— Рассказывал… — сдавленно подтвердил Алексей.

— Ну вот… А полтора года назад понесло меня, дурака, среди ночи на улицу… Тогда ещё, помнишь, водку прямо в киосках продавали… И как меня, Петрович, в этой арке накроет!.. — Борька уронил стриженую башку и горестно ею потряс. На маковке нежно розовела круглая плешинка величиной с бывшую пятикопеечную монету, тоже пересечённая шрамиком. — Ну, думаю, всё! Полундра, сам лечу… Не дай Бог! Всё равно что в бетономешалку кинули, понял?.. Очнулся — в травматологии. Места живого нет, врачи диву даются, мент пришёл — тоже глазами хлопает… Это ещё нашли меня быстро, а то бы кровью запросто истёк… Или замёрз бы, как тот алкаш… А так — в самое времечко угодил: начало сентября, ночи тёплые, народ то и дело в арку отлить забегает…

Борька недовольно покосился на неопорожненную стопку Алексея, но замечания на этот раз не сделал. Просто плеснул себе на донышко из коричневой стеклянной банки со зловещей предостерегающей надписью и чокнулся, намекая. Алексей Колодников сделал над собой усилие и выпил. Дождь за кухонным окном уже не шуршал, а вовсю шумел, по чёрному стеклу бежали водяные наплывы. Словно из ведёрка окатили…

— И вот лежу это я в травматологии, — продолжал шептать Борька, то и дело облизывая вывороченные губы и оглядываясь, отчего Алексею было особенно жутко его слушать. — А сам дырки считаю. И всё сходится, прикинь!.. С синяками только не разобрался… А поди разберись! Сколько я их кому по молодости лет понавешал… Упомнишь разве? И все они мне в этой арке одночасьем и вернулись. Попросил сестричку зеркало поднести — веришь? — сам себя не узнал! Один фингал вместо морды…

— И ты… никому ничего?.. — недоверчиво, со страхом вымолвил Алексей, глядя во все глаза на Борьку. — Ни врачу, ни ментам?..

— Да вот сообразил как-то… — Борька запнулся, подумал секунду. — Не, сообразил я уже потом!.. — с сожалением поправился он. — А тогда — так… забоялся… Тут самому-то поверить страшно, а уж кому другому сказать…

Борька покряхтел, насупился.

— Я ведь ещё почему за тебя тревожился-то?.. — доверительно молвил он. — Вижу: крыша у тебя от всего от этого чуток поехала… Не дай Бог, думаю, ментам лишнее ляпнет, а то ещё в газету сдуру побежит… Такое, знаешь, тоже однажды было…

Алексей взялся за переносицу, потом беспомощно оглянулся по сторонам, обыскал лежащую на свободном табурете куртку и, найдя мокрые очки, принялся протирать стёкла краем свитера. Долго протирал. Дольше, чем нужно.

— Погоди… — хрипловато сказал он и зачем-то оседлал физиономию очками. — Погоди, дай припомнить…

Борька понимающе кивнул и умолк, с сочувствием глядя на взъерошенного пришибленного Колодникова. В окно плеснуло светом, потом грохнуло.

Подзатыльники… Подзатыльниками Колодников когда-то щедро награждал Димку, учившегося с первого класса из рук вон плохо… Да-да, а один раз даже предпринял попытку выпороть прогульщика ремнём, правда, неумелую и неудачную — от справедливого возмездия оболтуса спасла Александра… («Вас что, по голой… по голому телу пороли? — сердито спросил эксперт. — Штаны, что ли, с вас снимали в этой арке?..»)

Вот и объяснилась та загадочная красноватая припухлость чуть ниже талии — ни дать ни взять оттиск пряжки брючного ремня. Толчки локтями в рёбра Колодников, надо полагать, нанёс согражданам в набитом битком троллейбусе… А слабенький шлепок по левому глазу, выбивший сноп бенгальских искр? Да подрался, наверное, в раннем детстве — в песочнице там или в садике… Ладошка-то — слабенькая, лёгкая…

Точно, точно!.. И те три параллельные царапины на щеке Александры… Это ж она его, Колодникова, полоснула… даже ещё женаты не были… Чуть ли не при первом знакомстве, когда она из себя чёрт знает что строила… спичку к заднице не поднеси!..

Тут перед расфокусировавшимися глазами Колодникова возник какой-то смутный предмет, оказавшийся стопкой в корявых Борькиных пальцах.

— Прими, — сурово повелел электрик. — Не нравится мне, слышь, как у тебя морда дёргается… И закусывай давай!..

— То есть это что же?.. — сдавленно спросил Алексей, беря стопку дрогнувшей рукой. — Значит, и Костик этот… из второго подъезда… Мне опер сказал, череп в двух местах проломлен, монтировкой по башке били…

Борька мрачно кивнул.

— Сам и проломил кому-то, — ворчливо отозвался он со вздохом. — Да у всех у них, кто за рулём, либо монтировка под сиденьем наготове, либо палка резиновая…

За окном ещё раз вспыхнуло и громыхнуло. Колодников тихонько застонал и, морщась, выцедил водку. Лекарство пьют с таким выражением. Честно сказать, беспомощно прозвучавший вопрос насчёт Костика Алексей задал по одной-единственной причине — лишь бы протянуть время. Однако способность соображать уже возвращалась, хотя лучше бы она этого не делала.

— Что же это, Борька? — еле слышно выдохнул Алексей. — Как же теперь?..

И опять он спросил не о том. Вернее — о том, но тут же пошёл на попятный, в последний момент подменив один вопрос другим.

Борька крякнул и негромко выругался.

— Хреново теперь, Петрович, — сказал он в сердцах. — И не просто хреново… Ты когда из дому сейчас выскакивал — двенадцати не было, так?.. А плюха твоя тебе где вернулась?

— Возле стойки… Ну, где ковры выколачивают…

Борька присвистнул и надолго замолчал, уйдя в тревожное раздумье.

— Чуть ли не у подъезда, короче, — с тоской проговорил он наконец. — Раньше-то — как было?.. С полпервого до часу ночи и только в самой арке… Я ж тебя в тот раз не зря доставал-то! Проверить хотел…