Джордж Оруэлл - Все романы в одном томе (сборник) Страница 36

– О чем именно?

– Только вот это. Чем бы я вас ни обидел, пожалуйста, скажите – чем? Скажите – и я постараюсь все исправить, для меня хуже пыток чувствовать, что я чем-то вас оскорбил. Пожалуйста, не оставляйте меня без ответа.

– Не понимаю, «оскорбил»? С какой стати? Откуда у вас эта мысль?

– Но как же? Вы ведь так вели себя!

– Как я себя вела? Не понимаю, что вы имеете в виду. Вы очень странно со мной говорите.

– Но утром вы даже не взглянули на меня, не пожелали даже слово молвить! Почему? За что?

– Обязана ли я выслушивать эти допросы?

– Но я прошу вас, умоляю! Вы видите, не можете не видеть, что со мной делает ваше внезапное презрение. Вспомните, ведь еще вчера мы с вами…

Она густо порозовела.

– По-моему, упоминать о подобном чрезвычайно бестактно!

– Знаю, знаю! Я знаю. Но что ж мне остается? Вы прошли мимо, словно меня и не было. Я понимаю, что чем-то ужасно обидел вас, но вы не можете сердиться, если я умоляю вас открыть причину этой обиды.

Как уж не раз бывало, каждым словом он только ухудшал дело, и сам чувствовал, что его настойчивость лишь усиливает ее раздражение. Она не намерена объяснять. Хочет, чисто по-женски, побольней унизить и притвориться непричастной, непонимающей. Но все-таки он продолжал:

– Прошу вас, объясните! Нельзя, чтобы вот так вдруг все закончилось между нами.

– Между нами ничего не было, – ледяным тоном отрезала она.

Пошлость фразы кольнула его, побудив быстро проговорить:

– Нехорошо, Элизабет! Невеликодушно проявлять к человеку симпатию, а потом вмиг отвернуться без объяснения причин. Скажите, в чем я виноват?

Она искоса метнула на него злой взгляд – злой, потому что ее все же вынудили отвечать. Хотя, возможно, и сама она уже стремилась закончить сцену.

– Ну хорошо, если вы требуете…

– Да?

– Я узнала, что, когда вы претендовали… В общем, когда вы были… со мной… Нет, не могу! Это такая гадость!

– Говорите.

– Мне рассказали, что у вас есть женщина-бирманка. Теперь, надеюсь, вы дадите мне пройти?

С этим она проплыла, иначе не сказать, именно проплыла мимо него. Свистнувший шорох короткой шелковой юбки – и она исчезла в комнате для бриджа. Флори застыл, онемевший, буквально остолбеневший.

Катастрофа. Бежать, скрыться с ее глаз! Он устремился было к выходу, но не решился идти мимо двери, из которой она могла его увидеть. Вернулся в салон, нервно огляделся и в конце концов спрыгнул с широкого заднего балкона на лужайку, что покато спускалась к реке. Пот лил со лба, хотелось выть от гневного отчаяния. Так глупо споткнуться! «Женщина-бирманка!» – сейчас ведь уже и вранье! Но не отвертишься! Ну что за невезение, что за чертов случай открыл ей это?

Случай, однако, был ни при чем. Имелась вполне логичная причина, и, кстати, та же самая, что пробудила в Лакерстинах невиданный аристократизм. Накануне вечером, изучая «Штатный реестр служащих Бирмы» (с поименным указанием сословного происхождения, положения, дохода и т. п.), миссис Лакерстин сосредоточенно вычисляла сумму оклада и премий однажды представленного ей в Мандалае чиновника Департамента лесов, после чего леди пришло в голову отыскать имя прибывавшего, по последним сведениям, завтра во главе отряда военной полиции лейтенанта Веррэлла. И рядом с этим именем она прочла два ослепивших, на миг лишивших дыхания слова – «знатн. пр.».

Знатного происхождения! Подобные бриллианты в британской армии, как почти вымершие в лесах Бирмы птицы дронты. И если вы являетесь тетей единственной в округе миленькой барышни на выданье – о-о! Охваченная тревогой относительно этого Флори, с окладом едва семьсот рупий в месяц, этого пьяницы, который сейчас, может, уже делает предложение, миссис Лакерстин спешно принялась выкликать Элизабет, но тут и грянуло землетрясение. Впрочем, на пути домой удалось выправить ситуацию. Доверительно коснувшись руки племянницы, тетушка прожурчала нежнейшим голоском:

– Тебе ведь, конечно, известно, дорогая, что Флори держит при себе какую-то бирманку?

Замечание не сразу попало в цель. Элизабет показалось, что речь идет о чем-то сугубо местном, вроде домашнего попугая:

– При себе держит? Для чего?

– О, дорогая моя! Для чего мужчины содержат женщин?

И разумеется, цель была достигнута.

Довольно долго Флори простоял у реки. Низкая луна отражалась в воде широким оловянным щитом. Речная свежесть охладила чувства и мысли. Гнев остыл. Оглядывая свою жизнь и соответственно проникаясь унылой ненавистью к себе, он думал, что все правильно – ничего иного он и не заслужил. В лунных лучах целым полком призраков пронеслась вереница бирманок. Господи, сколько их было! Не тысячи, но сотня уж наверняка. «Равнение прямо!» Гляди, гляди! Вместо лиц мелькали смутные пятна, где-то блеснул атласный узел лонджи, где-то пара рубиновых сережек, но ни глаз, ни имен не помнилось. Боги справедливы, обращая наши грехи (весьма, однако, приятные!) нам в наказание. Он сам втоптал себя в грязь, искупления нет, и кара по делам его.

Продравшись сквозь кустарник, Флори медленно побрел к воротам клуба. Печаль затопила душу; боль только разгоралась, рана разверзнется потом. За оградой сзади послышался какой-то шорох. Шепот птичьей бирманской скороговорки:

– Пайк-сэн пэй-лайк! Пайк-сэн пэй-лайк!

Он резко оглянулся. Под деревом темный женский силуэт – Ма Хла Мэй. Глядя и враждебно, и боязливо, словно опасаясь удара, она ступила на лунную дорожку. Угрюмое напудренное лицо белело жуткой карнавальной маской смерти.

– Что ты, черт подери, тут делаешь? – сердито сказал он. – Опять «дай денег!» Да ты что? Оставишь ты меня в покое?

– Пайк-сэн пэй-лайк! – Голос ее повысился до крика. – Вы обещали давать денег, тхэкин. Мне нужно денег – и сейчас!

– Откуда я возьму? Сказал же, месяц подожди. И так уже полторы сотни получила.

Она снова истошно, почти на грани истерики, заверещала, повторяя свое «пайк-сэн пэй-лайк!». Поразительно, как громко могло орать это субтильное существо.

– Тише, в клубе услышат! – одернул он и немедленно пожалел, что наградил ее новой идеей.

– Ага! Знаю теперь, чего вам страшно! Дайте денег, не то так закричу, все прибегут! Ну? Сейчас закричу!

– Сука! – прошипел он и сделал шаг к ней. Она проворно отскочила, потеряв сандалию, но с безопасного расстояния взглянула так же нагло.

– Пятьдесят рупий сейчас, еще столько завтра, а то так крикну – за базаром слышно будет! Ну?

Флори выругался. Самый неподходящий момент для такой сцены. Чертыхнувшись, он достал бумажник, вытащил все (двадцать пять рупий) и кинул на землю. Она схватила и быстро пересчитала.

– Тхэкин, я говорила – пятьдесят!

– Нет у меня! Что я, набит деньгами?

– Пятьдесят!

– Прочь с дороги!

Он зашагал по земляному шоссе, надеясь, что она отстанет. Но мерзавка бежала следом неотвязной собачонкой, не переставая выкрикивать «пайк-сэн пэй-лайк!», будто рассчитывала начеканить монет одним своим звонким криком. Флори пошел быстрее, чтобы если не избавиться, то хотя бы увести ее подальше от клуба. Вскоре он не выдержал и повернулся в новой попытке отогнать ее.

– Уйди! Не отцепишься – никогда больше ничего не дам.

– Пайк-сэн пэй-лайк!

– Дура ты, нет денег, ни пайсы не осталось, понимаешь?

– Сказки, тхэкин!

Он беспомощно начал рыться в карманах, готовый уже чем угодно откупиться от нее. Пальцы наткнулись на золотой портсигар. Он его вынул.

– Если я дам это, уйдешь? Закладчик возьмет за тридцать рупий.

Ма Хла Мэй слегка задумалась, потом буркнула:

– Давайте.

Он бросил портсигар на обочину. Она мигом нашла его в траве и сунула за пазуху. Флори пошел к дому, благодаря силы небесные за то, что попрошайка замолкла. Портсигар был тот самый, который она украла десять дней назад.

У своей калитки Флори обернулся. Ма Хла Мэй – сероватая фигурка в лунном свете – все еще стояла у подножия холма и, словно настороженная гончая, следила за ним до самого конца пути. Снова в голове пробежало некое подозрение, уже мелькавшее при получении ее письма с угрозами. Настырностью она раньше вроде бы не отличалась – странно, как будто кто-то ее науськивает на него.

После последней свары Эллис нацелился неделю травить Флори, изобретя совершенно непонятную дамам позорную кличку «мусик, любимчик черномазых» и планируя массу тематических вариаций. Скандальные байки Эллиса (сочиняемые им обо всех, с кем он ссорился), изливаясь узорами бесчисленных повторов, превращались в настоящие саги. Реплика Флори «Верасвами хороший парень, будь я проклят!» творчеством Эллиса была раздута в такой крамольный сюжет, который мог бы занять целый номер «Дейли Уоркер».