Генри Олди - Крепость души моей Страница 37

По экрану веером разбежались яркие картинки. Беззвучно всплыла карта Восточного полушария: Европа, Азия, Африка. Изображения взметнулись осенней листвой, замерли – и безошибочно заняли каждое свое место. Египет, Ливия, Ирак, Эфиопия, Кипр, Италия, граница между Испанией и Францией.

– Нам известно четырнадцать копий Ковчега Завета. Три из них появились благодаря вам, Владыка.

Леопард не без удовольствия взглянул на карту, расправил плечи. Всмотревшись, кивнул с удовлетворением:

– Хорошая работа, Второй из Череды. Кое-что даже для меня ново. Соглашусь, что копия наследует ряд свойств оригинала. Но для этого копия должна быть точной. Такие есть?

Заслуживший похвалу не удержался от усмешки:

– Есть, Владыка!

– Сколько?

– Две.

– Три, – уточнил Микки. – Три точные копии, шеф.

21:40

…обхохочешься!..

– Эй, – густым басом воззвал широко известный в узких кругах художник-концептуалист, переступая порог квартиры. – Есть кто…

Хотел сказать «живой», но прикусил язык. Знал за собой не только удачу, но и дурной глаз. Лучше не поминать.

– Эге-е-ей!

Ключи у него имелись (на подобный случай), однако дверь оказалась не заперта. Входи, кто хочет, выноси, что нравится…

Хотя бы это!

Деревянный идол стоял в коридоре, наполовину загораживая вход в маленькую кухню, откуда несло подгоревшим жиром. Пустые безумные глаза следили за гостем. Злобно щерился многозубый рот, прижатые к бокам руки грозили ядреными кулаками. Ожерелье из черепов на толстой шее, маленькие обвисшие груди, острый нож за поясом…

Коллеги, знакомые со страшилищем, брезгливо пожимали плечами. Кич в последнем градусе, о чем тут говорить? Братья-концептуалисты, напротив, проклинали автора за впадение в гнусный реализм, замешанный на густом символизме. Бородачу же идол очень нравился. Может, потому, что он хорошо помнил натуру, из-за которой его друг был вынужден разменять родительскую квартиру, отдать все нажитое и переехать в однокомнатную на дальней окраине?

Художник показал идолу кулак. Деревянная бабища оскалилась в ответ.

– Да где же ты?

Хозяин обнаружился на кухне. Матрац, брошенный прямо на грязный пол, сковорода с остатками жареной картошки. «Мухинский» стакан, бутылка недопитая, бутылка пустая. Еще одна, еще…

С матраса несся протяжный храп. Бородач, вздохнув, склонился над павшим:

– Что ж ты делаешь, Валюха? Что творишь, шестихренов?

Дрогнули веки. Не открывая глаз, Валюха провел рукой по лицу, по мокрой лысине.

– Ты, что ли?

– Я…

– Налей, будь добр. Там еще осталось…

Бородач раздумал спорить. Друга Валюху он знал, как облупленного. Еще с первого курса, когда сам был худ и безбород, а Валентин щеголял буйной тарзаньей гривой.

Помыл стаканы, плеснул на донце, помог лысому сесть.

– Ну, дюралюминь!

– Вздрогнули! Дюр-минь!..

Не глядя, лысый аккуратно поставил стакан в изголовье. Открыл глаза, проморгался:

– Отчет пришел требовать? В нецелевых расходах?

Бородач хотел возразить, но друг-Валюха махнул трясущейся рукой:

– Не маленький, понимаю. Деньги я на материалы взял. Пришлось выпить с одним полезным человечком. А там покатилось. Ничего, сейчас оклемаюсь – пойду в мастерскую. Иногда, знаешь, и руками поработать не грех.

Понюхал пустой стакан, лизнул мокрое стекло.

– Осуждаешь?

– Не осуждаю, – бородач грустно усмехнулся. – Сам халтурил, бывало. На будущей неделе заказ возьму, как и ты, на мебель.

Лысый моргнул с изумлением:

– Мебель?!

Подумал и рассудил:

– Мебель – еще ничего. Пойдем в мастерскую, покажу. Обхохочешься.

День седьмой

10:03

…можно в масле…

Телефон зазвонил в ту секунду, когда Сергей взялся за вытертую добела дверную ручку из бронзы. Потянуть на себя, как предлагала солидно исполненная надпись слева от двери, не успел. Заиграли «Амурские волны», Сергей едва удержался, чтобы не чертыхнуться…

Нет, нельзя! Птич-ка!..

…Сошел со ступенек вниз. Извлек поющий мобильник из нагрудного кармана рубашки:

– Слушаю!

На номер взглянуть не успел, но сразу догадался. Кому он еще нужен с утра пораньше?

Выслушал, улыбнулся криво:

– Ничего…

Вспомнил покойного деда, знавшего все стихи Есенина наизусть:

– Ничего! Я споткнулся о камень. Это к завтраму все заживет!

Догадается ли симметричный приятель, о чем речь, парня не интересовало. И здесь нашли! А он специально взял отгул до обеда, чтобы не беспокоили.

…А все-таки, невиданная вещь. Микки первым делом поинтересовался его самочувствием! Пусть скучным, казенным голосом; скучными, казенными словами. Или зеркальный просто работоспособность Сергея на контроле держит?

– Просьбу помню. Обещания я никакого не давал. Персонажи из списка нужны вам, Микки, а не мне. Между прочим, я отгул именно для этого взял. Сейчас в областную библиотеку иду.

Еще послушал, усмехнулся от души:

– На Всемирной помойке свет клином не сошелся, Микки! Вы бы не в мусоре рылись, а книжки почитали. Полезно! Думаю, после полудня звякну. Телиц на всякий случай приготовьте. Можно в масле. В сливочном.

Выключил мобильник, вернулся на ступеньки. Открывая дверь, прикинул, способен ли приятель Микки читать мысли на расстоянии. Не то, чтобы Сергей соврал зеркальному, но и всей правды не выложил. Если читает мысли – пусть его! Катись ты, ходячий арифмометр, прямиком…

…Подальше. Извини, синичка!

10:20

…моя любовь, которой нет предела…

– До 1921 года издания не сканированы, – с плохо скрытым раздражением пояснила библиотекарша. – Газеты на руки не выдаем, не то состояние. Хотите, поищем микрофильм? В соседнем зале есть аппарат, кажется, он еще работает. Качество не слишком…

Сергей кивнул. Пусть будет микрофильм, пусть в соседнем зале. Все-таки повезло! «Пройти нужной дорогой,» – велела синичка. Что ж, он попытался.

Поздно вечером, удержавшись от соблазна в виде последней сигареты, рыжий положил на стол лист бумаги. Компьютеру он доверять перестал. Дорогу решил проходить с конца.

Разговор!

Музыка не хотела распадаться на слова. Начало вспомнилось с точностью до буквы: о цвете шевелюры, о возможностях современной техники. Потом…

«Времени мало, поэтому я вам должен… должен…»

Свои слова Сергей записывать не стал. Не забудет! Тут музыка обрывалась. Короткий заключительный аккорд…

«Сейчас я не могу вам ответить…»

Естественно! Госпожа Вяземская, Евгения Феоктистовна, стоит в двух шагах. Или того хуже, в ухо дышит.

«Не могу, извините…»

Неужели все?

«Благоволите просмотреть раздел объявлений газеты «Полуденный край». Завтрашней или послезавтрашней. Обязательно просмотрите! На всякий случай помещу объявление еще и в…»

Конец аккорда. Обрыв!

«Всякий случай» остался тайной. А вот «Полуденный край» – издание известное. Тогда, на площади, дни совпали. 10-е сентября – плюс почти век. Значит, объявление было… будет… Десять плюс семь. Или десять плюс восемь.

На экране серое боролось с еще более серым. Микрофильм образца бурных восьмидесятых: слева, справа – полный туман. Резкость регулировалась, но помогало слабо. Аршинные буквы «П» «О» «Л» «У» – и далее по тексту – читались прилично. Но слепой шрифт четвертой страницы расплывался последним апрельским снегом.

«Куплю…», «Куплю…», «Куплю…». Целый столбец с половиной. Столько же «Продам». «Утеряно» – чуть меньше, «Ищу спутника для поездки за границу» – всего три. Экскурсии… Экскурсии?! Сергей помотал головой, вгляделся. Как это понимать? Гражданская война в разгаре, скоро падет Курск, а предки в Святогорский монастырь ездят? С завтраком и фотографированием «на фоне красот Северского Донца».

«Красотъ…»

«Пропала собака…», «Пропала собака…», «Убежала…». Кошка? Жена? Нет, тоже собака. «Сниму…», «Мастер восточного массажа». «Адвокатъ», «Изкусный адвокатъ»…

«Крысоморъ»! О боже!

Сергей потер ладонью уставшие глаза. Смотрим дальше!

Следующий номер читался лучше. Буквы бодрее, серости меньше. «Куплю…», «Куплю…», «Продам…». Восточный массаж и красоты Донца. Кошки, собаки, адвокаты, боны… Нет, бонны!

«Рыжему парню с площади».

Средний столбец. Середина. Три короткие строчки. Текст расплывался, исчезал, тонул в нахлынувшем тумане.

Все-таки прочитал.

Перевел.

Подозвал сотрудницу, отчитался о состоянии аппарата-ветерана.

Микрофильм отдал, поблагодарил.