Евгений Лукин - Раздолбаи. (Работа по специальности) Страница 38

– Может, я бетонировать что-нибудь собираюсь! – недружелюбно отозвался он.

– Да, конечно. – Она кивнула. – Бетонировать. Можно ещё ручное рубило вытесать. Или каменный топор… Когда же ты поймёшь, Рома? «Конура» – это пройденный этап. Это просто наглядное доказательство, что человек – сам, без помощи хозяев – не может ни-че-го. Даже если ему предоставить все возможности…

Ромка бочком присел на ступеньку и снизу вверх взглянул искоса на Лику.

– Но я тебя уже довольно хорошо знаю, – продолжала она, нисходя по ступеням, – и ни в чем переубеждать не собираюсь. Такой уж ты человек, что пока сам не набьёшь себе шишек, ни во что не поверишь. Горку цемента ты уже намыслил. Действуй дальше…

Ромка подвинулся, и Лика присела на ту же ступеньку. Положила руку на его облитое змеиной кожей колено.

– Рома, что с тобой? – участливо спросила она, заглядывая ему в глаза. – Ты как-то странно себя ведёшь в последние дни… Ты чем-то недоволен?

– Да нет… – полуотвернувшись, ответил он. – Всем доволен… Скучно.

– И со мной тоже скучно?

Застигнутый врасплох Ромка издал озадаченное покряхтывание.

– Нет… С тобой – нет…

Лика язвительно улыбнулась.

– Ну и на том спасибо… А я уж чуть было не подумала, что ты мне тут с куклой Машей изменяешь.

– Знаешь, что? – обидевшись, сказал Ромка и дёрнулся встать. – Сама ты… Может, ты с Лёшей Баптистом мне это… изменяешь!..

– Ой, какая прелесть! Первая сцена ревности! – Лика забила в ладоши. – Хотя, позволь… – Она запнулась. – Почему именно с Лёшей?

– А он сейчас у подъезда кого-то ждал, – объяснил Ромка.

– Лёша? У подъезда? Странно… – Кажется, Лика и впрямь была озадачена. – Да ладно, бог с ним… Слушай, я вот зачем тебя искала, – сказала она, вновь становясь серьёзной. – Мне с Машей Однорукой расплачиваться – за сапоги и за сандалии… А кладовка почти пуста…

Ромка закряхтел.

– Н-ну… – страдальчески выговорил он. – Ближе к вечеру что-нибудь раздолбаю…

Лика, изумлённо отодвинувшись, глядела на него во все глаза.

– Что-то всё-таки с тобой происходит… – вымолвила она наконец. – Я понимаю, медовый месяц кончился, пошла притирка… Но почему я должна напоминать тебе об элементарных вещах? Ты – мужчина, добытчик…

Ромка встал.

– В чём дело? – всполошилась Лика и тоже встала.

– Ни в чём, – буркнул Ромка. – Просто мать так всегда говорила. Отцу.

Вернувшись на второй этаж, Ромка выбрал совершенно пустую комнату и, сев в углу по-турецки, попробовал установить внутреннюю тишину. Вскоре достиг желаемого и осторожно вызвал в памяти образ сигареты «прима». Всё. Проще уже ничего не бывает…

– А вот фиг вам… – шепнул он заветное своё заклятье и уже собрался рывком напрячь воображение, когда его отвлекли какие-то посторонние звуки. Недовольно поднял голову. Нет, определённо, кто-то ещё шастал по второму этажу. Позориться при свидетелях Ромке не хотелось. Он поднялся на ноги и прислушался. Похоже, баловались с куклой Машей…

Ромкину хандру мгновенно как корова языком слизнула, и, распялив рот в восторженной улыбке, он двинулся на звук. Накрыть кого-нибудь в момент интимной близости с куклой Машей считалось верхом остроумия. Всё равно что застращать ночью в «конуре» только что прибывшего новичка.

Беззвучными перебежками Ромка миновал три комнаты и затаился.

– Дура ты, дура… – горевал тихонько за стеной голос Лёши Баптиста. – Не брыкалась бы тогда – да разве б ты такая вышла?.. Ожила вот, полезла раньше времени… Эх, дурочка…

Ромка почувствовал, что кожа на голове – шевельнулась. Будь у него волосы чуть покороче, они бы неминуемо встали дыбом. Удалялся он оттуда на цыпочках, то и дело оглядываясь и мягко налетая на косяки. Подслушивать такое было страшновато… А это подчас куда хуже, чем просто страшно.

Пронизав этаж чуть ли не до следующего лестничного колодца, он услышал знакомое чириканье и вскинул глаза. Кажется, пятиэтажка помаленьку становилась чуть ли не самым людным местом. В проёме, выводящем на площадку, уставив по-бычьи выпуклый лоб, стоял и смотрел на Ромку недовольный и чем-то, видать, озабоченный Василий. Вообще-то, с такими лицами приходят арестовывать.

Из-за косяка выглядывали клок нежной серебристой шёрстки и выпуклое испуганное око. Сойдёт за понятого…

– Чего там? – хмуро спросил Василий, заглядывая за узкое Ромкино плечо.

– Ничего… – ответил тот, облизывая губы. – Так…

– А чего глаза, как у Телескопа?

– А!.. – Ромка как можно небрежнее махнул рукой.

Докапываться до истины Василий не стал. Не до того ему было.

– Лику сейчас встретил, – хмуро объяснил он своё появление в «конуре». – Сказала: ты здесь сидишь…

После этих слов глаза у Ромки и вправду стали, как у Телескопа.

– Нажаловалась? – восторженно ахнул он. – В ментовку?

– Да иди ты на хрен! – рявкнул Василий. – Нажаловалась! Я спросил – она сказала… Ты вообще знаешь, какие у нас там дела делаются? Никита голодовку объявил!..

Сгоряча раздолбали столько, что Василий вынужден был закинуть сильно растянувшуюся авоську, как мешок, через плечо. Это при том, что добрая треть тюбиков оказалась алого цвета, и её пришлось отдать Сократычу – обменяет потом…

Сопровождаемая взбудораженным Телескопом, троица спасателей стремительным шагом приближалась к тому месту, где вот уже третий час подряд голодал Никита Кляпов.

– А если не уговорим? – озабоченно спросил Ромка.

– Значит, сами слопаем! – отрубил Василий. – При нём! Живо аппетит проснётся!..

– Как-то неловко, знаете… – подал исполненный сомнения голос малость поотставший дедок. Ему было довольно трудно угнаться за мощным Василием и длинноногим Ромкой.

– Неловко… Неловко штаны снимать через голову!.. Ты имей в виду, Сократыч: на тебя сейчас вся надежда! Лучше мозги ему никто не запудрит… А! Вот он, страдалец хренов…

Никита Кляпов полулежал, привалясь лопатками к стене опоры и далеко выставив босые косолапые ступни. При виде спасательной команды он не двинулся – лишь слабо шевельнул глазом.

– Голодающему Поволжью!.. – буркнул Василий, скидывая с плеча сетку и присаживаясь рядом. – Располагайтесь, ребята… Ну и кому ты чего хочешь доказать?

Кляпов шевельнул глазом в сторону набитой капсулами сетки.

– Зря… – изронил он и прикрыл веки.

– Ты думаешь, это мы тебе, что ли? – сказал Василий. – Хрен там!.. Это мы сами перекусить собрались. А заодно на тебя на дурака посмотреть… Чего ты добиваешься-то?

– Умереть хочу, – проговорил Никита Кляпов, и в горле у него что-то пискнуло.

– Так а в чём проблема? Разгонись – и головой в глыбу!

Никита встрепенулся и открыл глаза. Даже слегка приподнялся на локте. Посмотрел с надеждой на Василия, на отдалённую россыпь молочно-белых глыб… Потом обессилел разом и снова прилёг.

– Не допустят… – равнодушно вымолвил он. – Я уже задушиться пробовал – щелчка дали…

– И правильно сделали! – убеждённо проговорил Василий. – Дураков учить надо. Вместо того, чтобы Креста взять и послать – он душиться вздумал!..

– Да при чём здесь Крест?.. – Кляпов поморщился – еле-еле, словно экономя силы.

– А кто же? – опешил Василий.

Кляпов закрыл глаза и долго не отвечал.

– Я не хочу ломать… – еле слышно молвил он наконец.

– Устал, что ли?

Никита презрительно скривил рот и не ответил.

– Он говорит: это произведения искусства, – пояснил Ромка.

Василий крякнул, почесал в затылке и взглянул на Сократыча. Выручай, мол…

– Никита, – с трепетом обратился к голодающему дедок Сократыч. – Вы в самом деле полагаете, что камушки – это что-то вроде скульптур?..

Ответа не последовало, но дедок в нём и не нуждался.

– Ах, какая прелесть… – выговорил он, и потёр ладошки, как перед трапезой. – Иными словами, перед нами две версии. Первая: хозяева – гуманоиды, и тогда мы, стало быть, имеем дело в лице камушков с искусством абстрактным…

– Ох, гоняли когда-то за эту самую абстракцию… – ворчливо заметил Василий. – И правильно, кстати, гоняли! Вот ещё дурь-то полосатая…

Дедок Сократыч резко выпрямился и повернулся к Василию. Голубенькие глаза его мистически вспыхнули.

– Вы хотите сказать, Василий, что хозяева таким образом тоже ведут борьбу с абстрактным искусством? – озадаченно спросил он. – Конфискуют скульптуры… и отправляют их сюда, к нам?

Недвижно лежащий Никита зажмурился и тихо застонал. Сократыч поглядел на него с интересом.

– Не спешите стонать, Никита, – утешил он. – Предположение, конечно, остроумное, но не более того. Какое-то оно, знаете, больно уж простенькое… человеческое больно…

Пристально взглянул на авоську с капсулами, поколебался, не взять ли одну, потом перевёл взгляд на голодающего – и решил воздержаться.

– Гораздо интереснее вторая версия, – бодро сообщил он. – Хозяева – негуманоиды. В этом случае перед нами опять возникают два варианта. Либо хозяева всё-таки приверженцы абстрактного искусства, либо… (и этот вариант мне как-то ближе) …либо они – реалисты! То есть камушки – это изваяния, изображающие наших с вами хозяев.