Андрей Колганов - Жернова истории 4 (СИ) Страница 4

– Поэтому нужны крайне серьезные политические шаги, которые позволили бы ослабить финансовую и техническую блокаду Советской республики. Тем более что на Западе со дня на день разразится экономический кризис, который значительно осложнит нам выход на мировой рынок и получение экспортных доходов.

– Конкретно, что вы предлагаете? – на этот раз нетерпение проявил Сталин.

– Выход ВКП(б) из Коминтерна, – как в холодную воду с разбегу с головой.

Сначала зал замер на несколько секунд в молчании, потом поднялся невообразимый шум, сквозь который прорывались отдельные, едва различимые возгласы.

– А как же пролетарская солидарность? – надрывно крикнул кто-то у меня за спиной.

Чуть помедлив и дождавшись момента, когда шум хоть немного утихнет, спокойно отвечаю вопросом на вопрос:

– Что же нам мешает проявить пролетарскую солидарность, и не состоя формально в Коминтерне? Именно так и надо это подать братским партиям: мы от солидарности не отказываемся. Напротив, хотим создать для вас более благоприятные условия деятельности, не давая правящим классам повода обвинять коммунистов в том, что они действуют по указке Москвы.

Алексей Иванович Рыков вскочил со стула и резко махнул рукой, призывая к молчанию:

– Товарищ Осецкий! Товарищи! Полагаю, Военно-промышленный комитет – это не та инстанция, где следует обсуждать подобные вопросы. И вы, как член ЦК, – Рыков развернулся ко мне лицом, – должны бы это понимать. Поэтому давайте, Виктор Валентинович, вернемся к решению проблем непосредственно военной промышленности…

Совещание в Военно-промышленном комитете СТО СССР имело довольно драматическое продолжение на заседании Политбюро, о котором мне поведал Дзержинский. Было видно, что мой непосредственный начальник не то, чтобы растерян, а, скорее, погружен в глубокую задумчивость. Это, однако, не помешало ему ясно и чётко представить в лицах те дебаты, которые развернулись на заседании.

– Если вы решите, то без Троцкого там не нашлось возмутителей спокойствия, то сильно ошибётесь. И как вы думаете, кто вступил в такой роли?

Я пожал плечами:

– Даже и не представляю себе… Разве что Бухарин?

– Отчасти, – чуть заметно кивнул Феликс Эдмундович. – Но разжёг страсти, как ни странно, Сталин.

Действительно, довольно неожиданное известие. Видя мое недоумение, Дзержинский усмехнулся:

– Я сам не ожидал. И сказать по правде, даже не сразу понял, что это именно он. Настолько уж отличалась его манера от манеры Троцкого. Тот прямо красовался своей оригинальностью. А Иосиф Виссарионович вел себя совершенно иначе: никакими неожиданными идеями или парадоксами не щеголял, а лишь исподволь подбрасывал вопросы или бросал замечания, которые подчас и к повестке дня вроде прямого отношения не имели. Но они действовали как спичка, поднесённая к стогу сена. И начал он с вас, Виктор Валентинович, – Феликс Эдмундович вонзил в меня свой пристальный взгляд.

– С меня? – сразу же подумалось о той идее, которую я озвучил на заседании Военно-промышленного комитета.

– Да. Пока мы еще рассаживались, он спросил, не скрывая недовольства: что это ваш подчиненный начинает обсуждать принципиальные политические вопросы за спиной ЦК и Политбюро? – Дзержинский продолжал сверлить меня взглядом.

Такое начало не предвещало ничего хорошего, и я спрашиваю, с затаенной тревогой:

– И что же вы ответили?

Дзержинский вновь усмехнулся, но на этот раз как-то кривовато:

– Я спросил: а разве Устав это воспрещает? Как мне помнится, не только не воспрещает, но прямо указывает, что это право каждого члена партии. Сталин же заметил: Устав Уставом, но выход из Коминтерна – это вопрос такого рода, который носит крайне щекотливый характер. И тут произошло то, на что, вероятно, Иосиф Виссарионович и рассчитывал, как я позднее понял, – наш разговор услышал Бухарин и вмешался.

– Рассердился? – предположить нетрудно.

– Ещё как! – мой собеседник стал очень серьёзным. – Метал громы и молнии! Узнав, кто и когда заговорил о выходе из Коминтерна, прямо на крик сорвался: как вообще этот бывший меньшевик мог позволить себе открыто предлагать отказ от солидарности с братскими коммунистическими партиями! Тут попахивает классовым предательством, и вообще – куда смотрит ЦКК? Тут встрепенулся Куйбышев: причём тут ЦКК? Следом зашумели и другие члены Политбюро.

– И чем же дело кончилось? – неспокойно как-то на душе.

– Сначала дружно насели на меня: с чего это вдруг ваш заместитель вылез с такой идеей? Я объяснил: Осецкий полагает, что для развития революционного движения сейчас главное – успехи социалистического строительства в СССР. А для этого необходимо ослабить техническую блокаду Советской республики со стороны важнейших империалистических держав. Выход ВКП(б) из Коминтерна представляется ему средством решения этой задачи. Кроме того, это позволит отвести от компартий обвинения в том, что они действуют по указке из Москвы, – пристальный, чуть ироничный взгляд Дзержинского заставлял меня внутренне поёживаться.

– И что же было дальше?

– А дальше поднялся сильный шум, – чуть качнул головой мой начальник, – но Иосиф Виссарионович тут же призвал всех к порядку. У нас в повестке дня как раз стоял вопрос о работе Амторга в связи с крахом Нью-Йоркской биржи, поэтому на заседании были и Микоян (впрочем, ему и положено – мимоходом подумал я, – он, как-никак, кандидат в члены Политбюро) и Чичерин. Успокоив страсти, Сталин тут же спросил Анастаса Ивановича: поможет ли нам в торговых делах выход из Коминтерна?

Я слушал Дзержинского, не перебивая, а тот продолжал излагать:

– Микоян ответил, что позиция официальных властей США вряд ли изменится, во всяком случае, до очередных выборов. Но она и так нам враждебна, и все свои операции Амторг организует фактически вопреки этой позиции. Поэтому нам важнее мнение конкретных американских промышленников и финансистов. Если нам удастся поколебать господствующее убеждение, что Коминтерн – это всего лишь орудие подрывной деятельности в руках Москвы, работать, пожалуй, станет несколько легче. Но товары, внесенные в стоп-лист, нам всё равно не решатся продавать. Правда, нам иногда удавалось покупать их через Мексику или Канаду. Чем чёрт не шутит, может быть, и подобные сделки можно будет проворачивать почаще.

– Анастас Иванович обычно очень осторожен в формулировках, – подаю реплику к этому рассказу.

– Да-да, – кивает Феликс Эдмундович. – Вот Чичерин высказался более решительно. Выход из Коминтерна, – говорит, – может открыть заманчивые возможности расколоть единый фронт империалистических держав против СССР. Появятся новые возможности для дипломатической работы – например, путем вступления СССР в Лигу Наций. Ему тут же возразил Куйбышев: это же контора специально для сговора империалистических хищников! А Георгий Васильевич отвечает: совершенно верно! Вот нам и надо попытаться внести разлад в эту свору, так сказать, изнутри. Кроме того, несмотря на насквозь оппортунистическую позицию социал-демократии, она обладает в рабочем движении значительным влиянием, с которым нельзя не считаться. И если мы продемонстрирует формальную дистанцию коммунистических партий от Москвы, им будет легче проводить линию единого фронта с социал-демократическими рабочими.

– Так чем дело-то закончилось? – нетерпеливо перебиваю я его.

Дзержинский сделался очень серьезным:

– Сталин поставил на голосование предложение внести вопрос о выходе ВКП(б) из Коминтерна в повестку дня очередного заседания Политбюро.

– Даже так? – не скрываю своего удивления. – И прошло?

– Голоса разделились. Но предложение приняли, при двух против и одном воздержавшемся. Против – Бухарин и Косиор, воздержался Андреев.

Тут уж я не сдержался, и покачал головой. Надо же! Сталин, выходит, голосовал «за». Не ожидал, что в нём так рано начнет прорезаться расчетливый прагматик. Впрочём, он и раньше в тех вопросах, в которых хорошо разбирался, проявлял здоровый прагматизм. А вот в большой политике (в том числе – и в экономической) подчас пытался решать дела кавалерийским наскоком. Похоже, работа в Совнаркоме постепенно перенастраивает его на более трезвый лад.

Интересно, раз поставили в повестку дня, значит, полного отторжения идея не вызывает? Дзержинский же, получается, тоже «за» голосовал. Не за идею, правда, а пока только за её обсуждение. И каковы же шансы, что… Ладно, не буду загадывать.

Глава 2

Потеря

Разумеется, тот факт, что подброшенная мною идея заинтересовала членов Политбюро, внушал определенные надежды. Которым, увы, не суждено было оправдаться. Вскоре после того, как отпраздновали двенадцатую годовщину Октябрьской революции, Феликс Эдмундович счёл необходимом сообщить мне, глядя с ироничным прищуром: