Сергей Лукьяненко - Семь (фрагмент) Страница 4

Несколько мгновений Арсений стоял неподвижно. Отсветы огня играли на обнаженном теле — высушенном болезнью, но сейчас будто окрепшим в последней вспышке земного бытия.

Потом отрок начал танец.

Отец Тихон смотрел на него недолго. Отвернулся — слезы все равно застили глаза, а рыдания рвались из горла. Ему казалось, что он видит, как из отрока исходит жизнь.

Когда он решился глянуть снова, Арсений завершал третий замыкающий круг. Его ступни светились чистым голубым сиянием, оставляя на примятой траве лепестки холодного, не жгучего пламени. Между ладонями, то тянущимися к небу, то хлопающими, отбивая ритм, плясали белые искры.

Арсений никогда не был сильнейшим среди плясунов. И даже акваморта, сжигающая телесные силы в единой вспышке, не дала бы ему такой четкости движений. Но сейчас он был воистину совершенен в своем порыве!

Или, возможно, так лишь казалось отцу Тихону.

Отрок вошел в центр пятиметрового круга — ставшего зримым и явственным, очерченного голубым пламенем. Теперь светилось все его тело, будто Арсений набросил одеяние из огня. Он вышел на завершающий перепляс — самый сложный, самый ответственный, где малейшая ошибка грозила разрушить все труды.

Отец Тихон затаил дыхание.

По небу поплыли волны призрачного света — будто небо превратилось в жижу, трясущуюся от движений плясуна. Земля под ногами начала подрагивать. Арсений танцевал уже не в траве — в сером дымчатом киселе, пронзенном белыми искрами.

— Помилуй нас, Господи… — прошептал отец Тихон. Он плакал — уже понимая, что все получилось, что его старенький отрок превозмог болезнь и свершил свое последнее служение. Пусть даже с аквамортой, с химией, вовсе не для Богоугодных дел предназначенной.

Последними шагами отрок вынес себя из серого киселя, кипящего в голубом круге и рухнул на землю, руками в затухающий, разбросанный костер. Отец Тихон бросился к нему, перевернул на спину, припал ухом к груди…

Все.

Отошел.

Отец Тихон долго и тихо плакал, прежде чем собраться с силами и прочесть над телом все, что подобает. И небо, и земля вне круга успокоились, едва Арсений завершил танец. Лишь возбужденные кенгуру стрекотали вокруг, казалось, еще миг — и примутся аплодировать в благодарность за зрелище. Отец Тихон с трудом удержался от недостойного желания броситься на них и разогнать по норам. Склонился над телом и заговорил:

— Подобно каплям дождя недолгие и злые дни мои, уменьшаясь с течением лет, понемногу исчезают уже. Владычица, спаси меня!..

Потом он начал рыть могилку. Рядом, очерченный голубым светом, кипел серый кисель, то вспухал горбом, то втягивался воронкой. Отец Тихон на Врата не отвлекался, работал. Маленькая раскладная саперная лопатка была неудобной, но сейчас это неудобство было во благо, отвлекало от печали.

К утру отрок Арсений был погребен. Не нашлось даже камня, чтобы отметить могилку. Что ж… Богу ведомо, где лежит раб Его.

Подумав, отец Тихон вкопал лопатку в изголовье могилы, повернул рукоять на шарнире, превращая инструмент в маленький крест. Специально ли лопатка была так сделана, что могла послужить крестом на могиле? Быть может и нет. Но отцу Тихону инструмент уж точно не понадобится. Если он не вернется, то похоронить его будет некому.

Оглядев чужую степь напоследок, отец Тихон перекрестился. Прошептал:

— Благослови, Господи.

Звери-кенгуру уже разбежались по норам. С каждой минутой нарастал зной — большое белое солнце жарило немилосердно. Лишь один зверек стоял в сторонке, внимательно поглядывая на священника. Отец Тихон поколебался, но все же перекрестил и его.

А потом шагнул через голубые огоньки, пляшущие в траве.

Первое движение в сером киселе давалось с трудом. Казалось, что межмировая плоть сопротивляется вторжению. Потом Врата качнулись, в очередной раз образуя воронку, и идти стало легче. Шел отец Тихон будто бы по ровному, глядя лишь под ноги, но когда обернулся — небо уже было за спиной, а солнце стремительно выкатывалось в зенит. Вроде как не больше чем на пять метров погрузился, а полдня миновало…

Он ускорил шаги.

Воронка сомкнулась вокруг, образовала гибкую серую трубу в два человеческих роста диаметром. Труба гнулась, скручивалась — неощутимо для идущего, но стоит обернуться — и увидишь, как в конце туннеля мельтешит свет, сменяют друг друга день и ночь, танцуют между звездами луны и стремительно скользит по дуге солнце. Отец Тихон отмечал смену дня и ночи непроизвольно, даже не задумываясь об этом. Пять дней, шесть дней…

Труба раздалась, раскрылась, вывернулась наизнанку. К горлу подступил комок. Отец Тихон сделал еще шаг, обернулся — за его спиной бурлил, то выгибаясь, то втягиваясь, серый кисель Врат. В последний раз мелькнул в сужающейся воронке свет чужого солнца.

Отрок Арсений уже семь дней как лежал в чужой земле.

Тихон огляделся.

Серая бесконечность лежала вокруг. Ноги утопали в серости по щиколотку, далее туманный кисель уплотнялся, пружинил, неохотно, но держал бренное тело. Легкий сизый пар плавал по уровень колена, будто туман над осенним болотом. Над головой, метрах в ста, висел еще один слой хмурого пепельного тумана. Слабо, очень слабо, туман светился — и под ногами, и над головой, заполняя межмировую щель призрачным неживым светом. Кое-где туман светился ярче, там ткань мироздания утончалась, готовая прорваться Вратами.

Только что пользы отцу Тихону от будущих Врат? Без малого шестьдесят лет на свете прожито.

Встав на колени священник помолился — и о почившем отроке, и о себе, грешном. Встал, выдирая колени из серого киселя. Межмировая материя с человеческим телом никак не контактировала, рук и ног не пачкала, к одежде не липла. Под неподвижными предметами постепенно расступалась, но с должным навыком и Божьей помощью можно было и поспать на тугой дымчатой перине.

Отец Тихон постоял, ожидая, пока чувства придут в должное состояние и уверенно зашагал по серой равнине. В котомке за спиной лежали составленные от руки карты, но пока Тихон не найдет хотя бы один знакомый мир — они бесполезны. Только опыт и ниспосланный свыше дар находить направления там, где нет ориентиров.

По его ощущениям, ближайшие открытые Врата находились в восьми часах быстрой ходьбы. Безжизненный скалистый мир — но там можно найти лужи с пресной водой.