Салман Рушди - Гримус Страница 4

Птицепес была не многословна, и потому молодому Джо-Сью было странно услышать из ее уст такой длинный рассказ, даже не принимая во внимание его содержание. Я удивился бы, даже если бы моя сестра так долго говорила просто о погоде. Кроме того, суть рассказа — потрясала. Птицепес засунула руку в карман своей просторной юбки и выудила оттуда вторую пару пузатых бутылочек, точно таких же, как те, что она мгновением раньше гордо показывала мне. Желтую с вечной жизнью и голубую с вечной смертью. Джо-Сью схватил подарок и убежал с ним в вигвам, где откинул циновку, на которой спал, выкопал в земле ямку и зарыл туда бутылки. Когда он снова вышел наружу, все уже было кончено — одна из бутылочек, принадлежащих его сестре, из-под желтой жидкости, была пуста, а другая, голубая, разбита о скалу вдребезги.

— Смерть, — проговорила Птицепес. — Смерть пусть умрет.

Из своих бутылочек Джо-Сью не сделал ни глотка, ни в тот день, ни долгое время потом. Вскоре после этого между ним и его сестрой начался разлад.

После долгого молчания, во время которого тишина кругами расходилась от них по вселенной, Птицепес наконец заговорила, придав голосу тон решительный и суровый:

— Пора в путь, Джо-Сью. Я покажу тебе дорогу в город.

Я спустился с плато аксона на равнину, где носились Крутящиеся Демоны, которых я был приучен бояться; но невысокие смерчи среди ровной, как озеро в штиль, пустыни, иногда попадавшиеся мне на пути, как и говорила сестра Птицепес, состояли из обычного ветра, поэтому, без труда уклоняясь от них, я добрался до города без приключений. В городе я увидел автомобили, и прачечные и музыкальные автоматы, и одетых в пропыленную одежду людей с отчаянием в глазах; я узнал о том, что скрывается за дверями и заборами и таится в сумрачных коридорах, сам оставшись при этом незамеченным. В конце концов я насмотрелся предостаточно; то, что я видел, накрепко засело у меня в памяти, и хотя я еще не понимал этого, но я уже был болен той же болезнью, что и сестра Птицепес.

А самое главное, тогда я увидел вот что: в городе жили белокожие люди.

На обратном пути из города к моему плато со мной произошел любопытный случай. Внезапно я заметил прямо перед собой сидящего на камне орла — огромную птицу, высотой примерно мне по плечо. Орел смотрел на меня не отрываясь. Верите или нет, но взгляд птицы заставил меня остановиться. Орел был самым обыкновенным, но на редкость большим, настоящий великан среди орлов. Я медленно и очень осторожно двинулся в сторону птицы, подходя к ней все ближе и ближе. Орел не улетал, даже не шевелился и ничем не выказывал страха, будто ожидал моего прихода. Приблизившись к орлу вплотную, я поднял руки и осторожно положил ладони птице на крылья. Поистине день моего совершеннолетия был удивительным — необычно начавшись, он так же необычно заканчивался. Несколько мгновений я практически держал орла в руках и гладил по перьям, потом птица, внезапно обеспокоившись, начала вырываться. Само собой, я моментально раскрыл объятия и отскочил на приличное расстояние, убоявшись грозного могучего клюва, который несколько раз громко щелкнул у моей груди. Шумно хлопая крыльями, орел поднялся в воздух и скрылся в небе. Я долго стоял и смотрел птице вслед; можно сказать, частица меня улетела вместе с орлом.

— Взлетающий Орел, — раздался у меня за спиной голос Птицепес. — Вот подходящее имя для тебя, чтобы идти с ним по жизни, — добавила она.

— Да, — согласно отозвался я.

— Значит, тебе пришло время стать мужчиной, — сказала она.

Сестра Птицепес легла на спину прямо на камни под скалой, откуда она следила за моей встречей с орлом, и высоко задрала юбку из мешковины.

Таким вот образом в один день я получил возможность жить вечно, нарушил закон аксона, получил благодаря знамению имя храброго и потерял девственность с собственной сестрой. По мне, так всего этого вполне достаточно для того, чтобы почувствовать: достигнуть совершеннолетия — что-нибудь да значит.

Глава 4

Шаман вошел в вигвам Взлетающего Орла с посохом ю-ю в руках, который он задумчиво поглаживал с видом мрачного школьного надзирателя-садиста, и своим присутствием мгновенно создал в жилище свою излюбленную атмосферу безысходной печали. Шаман любил повторять, что боль другим он причиняет только в самых крайних случаях, когда в отправлении обрядов без этого просто не обойтись. Мол, делать нечего, он должен выполнять свою работу. Шаман, очень похожий на тучного старого матерого моржа, плотоядно навис над напряженно сжавшейся и молчаливо ожидающей своей участи устрицей — Взлетающим Орлом.

— Прошу простить за вторжение, — скорбным голосом проговорил шаман вместо приветствия. — Но мне кажется, нам есть о чем поговорить. Одно деликатное дело…

(Взлетающий Орел почему-то сразу обратил внимание на рот шамана — по углам этого рта залегала и подсыхала беловатая пена).

— Гм, — продолжил шаман. — Не знаешь ли ты случайно, куда ушла… она?

Как и подавляющее большинство аксона, шаман не желал называть Птицепес ее заслуженным именем храброго; и так же, как подавляющее большинство, он напрочь забыл, как Птицепес звалась раньше.

— Нет, — ответил Взлетающий Орел. — Я давно ее не видел. У аксона ее нет.

— Совершенно верно. Надеюсь, ты понимаешь, что исчезновение твоей сестры ставит нас всех в довольно затруднительное положение? Vis-?-vis с законом, так сказать.

Все было очень просто. Исчезновение Птицепес означало, что Взлетающий Орел, следующий за ней по старшинству и единственный член ее семьи, должен держать ответ перед племенем. Поскольку собственно нарушительницу закона нельзя было наказать ввиду ее отсутствия, ответственность за ее преступление ложилась на Взлетающего Орла. Наказание было известным: изгнание из племени.

То, что Птицепес сказала ему перед уходом, сводилось к следующему: сегодня я снова встретилась с Сиспи. Я ухожу вместе с ним, навсегда. Сказано это было рано утром, сразу после восхода солнца. И только после того как Птицепес ушла, Взлетающий Орел внезапно сообразил, что лет ему сейчас ровно столько же, сколько было сестре в день, когда она впервые повстречала бродячего торговца. Тридцать четыре года, три месяца и четыре дня. Словно его будущее вдруг соприкоснулось с ее прошлым.

Уход сестры стал полной неожиданностью для Взлетающего Орла, совершенно не посвященного в ее планы, поскольку с тех пор, как он отказался выпить желтый эликсир, пропасть между ними неуклонно росла. Им было нелегко друг с другом. Взлетающему Орлу было невыносимо смотреть на прекратившее меняться лицо сестры: каждая клетка кожи день за днем в точности воспроизводилась, каждый выпавший волос на голове неизменно заменялся точной равноценной копией. Что касается Птицепес, то для нее видеть, как младший брат медленно, но неуклонно становится старше — становится ее ровесником — было равносильно постоянному укору из-за когда-то принятого ею судьбоносного решения. Знакомство с желтым эликсиром стало главнейшим событием ее жизни, но тут Взлетающий Орел отказался следовать за ней.

Их любовные утехи быстро прекратились; отвергая друг друга, и он и она очень тосковали. Теперь, подумал Взлетающий Орел, у нее появился Сиспи. Птицепес стала женщиной бродячего торговца; дикая краса приручена — невеселый финал.

Шаман сердито откашлялся. Взлетающий Орел заставил себя прислушаться и вникнуть в смысл витиеватых словоизлияний старца.

— Здоровье, — продолжал вещать морж значительно, — очень хитрая штука. Ужасно хитрая. И непростая. Весь фокус вот в чем: для полной уверенности всегда нужно оказываться на шаг впереди. Это еще сложнее, чем недоношенный зародыш, если, конечно, ты понимаешь, что я имею в виду. Нужно успеть поймать червя за хвост, прежде чем он повернет и уйдет в глубину, хм-хм.

Аксона были просто одержимы идеями чистоты и здоровья. По этому поводу у них в запасе имелось больше метафор и крылатых выражений, чем у самого законченного ипохондрика.

— При данном положении вещей (лицо шамана превратилось в трагическую маску) остов преступления свидетельствует против тебя, старина.

— Состав, — подал голос Взлетающий Орел.

— Вот именно. Против тебя по всем статьям. Температура поднимается. Можно сказать, что плато лихорадит, если ты улавливаешь мою мысль. Кое-кто даже советуют прибегнуть к небольшому кровопусканию (губы шамана слегка изогнулись, что, очевидно, должно было обозначать неприязнь по отношению к подобной возможности развития событий). Конечно, я был против подобных крайностей. Но их тоже можно понять, имей в виду. Просто я был не согласен. Должно быть, помешало излишне либеральное воспитание.

— Что вы предлагаете? — поинтересовался Взлетающий Орел.