Джеймс Стивенс - Кувшин золота Страница 4

— Видели ли вы, как в этом году расплодились осы? — спросил Михаул. — Честное слово, просто сесть невозможно, как тут же все штаны…

— Никоим образом, — сказал Философ. — Выставил ли ты в прошлую среду на крыльцо блюдце с молоком?

— Выставил.

— Снимаешь ли ты шляпу, когда встречаешь пыльный смерчик?

— Не забываю, — ответил Михаул.

— Не срубил ли ты в последнее время тернового куста?

— Скорее я выколол бы себе глаз, — ответил Михаул, — и ходил бы одноглазый, как осел Лоркана О'Нуалайна: честное слово. А вы не видели его осла, сэр? Он…

— Никоим образом, — сказал Философ. — Не убивал ли ты малиновки?

— Никогда, — ответил Михаул. — Елки-палки! — добавил вдруг он, мой старый лысый кот вчера поймал на крыше птичку!

— Ага! — воскликнул Философ, придвигаясь, если это возможно, еще ближе к своему клиенту, — вот оно! Твою стиральную доску взяли лепреконы Горта-на-Клока-Мора[5]. Иди скорее на Горт. Там на юго-восточном краю поля есть дерево, а под ним — нора. Поищи в той норе.

— Так я и сделаю, — сказал Михаул. — А вы не…

— Никоим образом, — сказал Философ.

И Михаул МакМурраху пошел и сделал так, как ему было сказано, и под деревом на Горте-на-Клока-Мора он нашел кувшин золота.

— Да в нем — силища стиральных досок! — сказал он.

Посредством этого происшествия слава Философа стала еще больше, чем прежде, а еще по этой причине произошли многие другие события, о которых вы узнаете в свое время.

Глава IV

Вот как вышло, что лепреконы Горта-на-Клока-Мора не были благодарны Философу за то, что он послал Михаула МакМурраху на их поле. Похищая собственность Михаула, они были вполне в своем праве, потому что их птичку, без сомнений, убил его кот.

Теперь же не только их отмщение аннулировалось, но и кувшин золота, который их община собирала много тысяч лет, украли. Лепрекон без горшка золота — как роза без аромата, птица без крыльев или внутренность без внешности. Лепреконы решили, что Философ поступил с ними дурно, что действия его были злодейскими и недобрососедскими, и что пока с ним не рассчитаются сполна за потерю как сокровища, так и достоинства, между их народом и маленьким домиком в сосновом лесу не может быть других отношений, кроме войны. Более того, ситуация для них казалась невероятно сложной. Они не могли враждовать со своим новым врагом прямо и лично, поскольку Тощая Женщина с Инис-Маграта наверняка вступилась бы за своего мужа. А она принадлежала к Ши Крогана-Конгайле[6], у которых родственники были во всех эльфийских крепостях Ирландии, и которые были широко представлены в замках и дунах непосредственно по соседству. Лепреконы могли, конечно, собрать внеочередной сбор шеогов, лепреконов и клуриканов и вчинить Ши Крогана-Конгайле иск об убытках, но этот Клан наверняка снял бы с себя всякую ответственность за беспорядки в области, за которую не отвечает ни один из членов их братства, поскольку проступок совершил Философ, а не Тощая Женщина с Инис-Маграта.

Несмотря на это, лепреконы не намерены были так все это оставить, и то, что справедливость была им недоступна, лишь усугубляло их гнев.

Один из них был послан переговорить с Тощей Женщиной с Инис-Маграта, а остальные сосредоточились ночью у жилища Михаула МакМурраху, дабы попытаться вернуть себе сокровище, что оказалось затеей безнадежной. Они обнаружили, что Михаул, прекрасно знакомый с обычаями Земляного Народца, зарыл кувшин с золотом под терновым кустом, таким образом поместив его под защиту всех эльфов мира — в том числе и самих лепреконов — и пока руки человека не выроют кувшин оттуда, они обязаны чтить то место, где его спрятали, и даже гарантировать его безопасность своей собственной кровью.

Лепреконы поразили Михаула необычайным приступ ревматизма, а его жену — таким же злостным ишиасом, но стоны Михаула и его жены не доставили им большого удовольствия.

Лепрекон, которому поручено было посетить Тощую Женщину с Инис-Маграта, прибыл в хижину в сосновом лесу и заявил об их жалобе. Человечек плакал, рассказывая свою историю, и двое детей заплакали тоже от жалости к нему. Тощая Женщина сказала, что она искренне огорчена всем этим неприятным происшествием, и что ее сочувствие — на стороне Горта-на-Клока-Мора, но что она хотела бы отмежеваться от любой ответственности за это, поскольку виновен ее муж, а она не может вмешиваться в его мыслительную деятельность, которая, как закончила она, является одним из семи чудес света.

Поскольку муж ее как раз прогуливался в одной из отдаленных частей соснового леса, сделать в тот момент больше ничего было нельзя, и поэтому лепрекон отправился обратно к своим товарищам без добрых вестей, но пообещал вернуться рано утром на следующий день.

Когда поздно вечером того дня Философ вернулся домой, Тощая Женщина ждала его.

— Женщина, — сказал Философ, — ты уже должна быть в постели.

— Должна? — переспросила Тощая Женщина. — Хочу, чтобы ты знал, что я ложусь, когда мне нравится, и встаю, когда мне нравится, не спрашивая разрешения ни у тебя, ни у кого другого.

— Это не так, — сказал Философ. — Ты засыпаешь, нравится тебе это или нет, и когда ты просыпаешься, у тебя тоже никто не спрашивает разрешения. Как и многие другие обычаи — такие, как пение, танцы, музыка и театральные представления, сон попал в почет у людей как часть религиозной церемонии. Нигде так легко не засыпаешь, как в церкви.

— Ты знаешь, что сегодня приходил лепрекон? — сказала Тощая Женщина.

— Никоим образом, — ответил Философ, — и невзирая на бессчетные столетия, что пролетели с тех пор, как первый спящий — вероятно, с огромным трудом — погрузился в свой религиозный транс, сегодня мы можем спать во время религиозной церемонии с легкостью, которая стала бы для этого доисторического служителя культа и его последователей источником богатства и славы.

— Ты будешь слушать, что я тебе говорю про лепрекона? — спросила Тощая Женщина.

— Никоим образом, — ответил Философ. — Были предположения, что мы отправляемся спать по вечерам потому, что становится слишком темно, чтобы заниматься чем-либо другим; однако совы, кои являются народом почтенным и мудрым, не спят ночью. Летучие мыши — также народ с весьма ясным умом; они спят среди бела дня, и делают это совершенно очаровательным образом. Они цепляются за ветку дерева лапами и висят вниз головой — позиция, которую я считаю исключительно удачной, поскольку приток крови к голове, происходящий от этого перевернутого положения, должен порождать сонное состояние и определенную слабость ума, который должен либо заснуть, либо лопнуть.

— Да наговоришься ли ты когда-нибудь? — воскликнула Тощая Женщина в сердцах.

— Никоим образом, — отвечал Философ. — В некотором смысле сон полезен. Это отличный способ слушать оперу или смотреть синематограф. Что же касается занятия для тихого часа днем, то я не знаю ничего, что могло бы сравниться со сном. Как достижение, сон весьма благодатен, но как манера проводить ночь — невыносимо смешон. Если ты собиралась что-то сказать, любовь моя, то говори сейчас, но помни, что всегда надо думать прежде, чем сказать что-либо. Тишина есть начало добродетели. Молчание прекрасно. Звезды не производят шума. Дети всегда должны быть в постели. Это серьезные истины, которым невозможно противоречить; поэтому их подобает чтить в молчании.

— Твоя каша — на полке, — сказала Тощая Женщина. — Положи себе. Я и пальцем не пошевелю, даже если ты будешь умирать с голоду. Надеюсь, что в ней осталось мясо. Лепрекон с Горта-на-Клока-Мора был здесь сегодня. Тебе достанется от них за кражу их горшка с золотом. Ах ты ворюга! длинноухий, кривоногий жирноглаз!

И Тощая Женщина прыгнула в постель. Из-под одеяла она острым злобным глазом выглянула на своего мужа. Она пыталась устроить ему ревматизм, зубную боль и вывих челюсти одновременно. Если бы она удовольствовалась каким-либо одним из этих мучений и смогла бы сосредоточиться на нем, ей удалось бы поразить своего мужа тем, чем ей хотелось, но этого она сделать не смогла.

— Завершение есть смерть. Совершенство есть завершение. Ничто есть совершенство. В ней осталось мясо, — сказал Философ.

Глава V

На следующий день, идя через сосновый лес, лепрекон встретил неподалеку от домика двух детей. Он поднял раскрытую ладонь правой руки — таково приветствие у эльфов и у ирландцев — и прошел бы мимо, но тут его остановила одна мысль.

Сев перед детьми, он долго смотрел на них, а они — на него. Наконец, он спросил мальчика:

— Как твое имя, вик виг[7] о?

— Шеймас Бег, сэр, — ответил мальчик.

— Это маленькое имя, — сказал лепрекон.

— Так меня зовет мама, сэр, — сказал мальчик.