Кирилл Бенедиктов - Золото и кокаин Страница 4

Когда я вернулся из армии, мир вокруг изменился. Да и я сам изменился тоже — у меня уже не было желания доказывать кому-то, что я лучше других. Может быть, потому, что единственный человек, чье мнение было для меня важно, умер.

Мне казалось, что я живу, но на самом деле я просто плыл по течению. Течение вертело меня, как соломинку, и в конце концов вынесло туда, откуда и начинается эта история, — в однокомнатную квартиру на юго-восточной окраине Москвы.

Как пел когда-то «Наутилус Помпилиус» — в комнату с белым потолком, с правом на надежду, в комнату с видом на огни, с верою в любовь.

Хотя с последним как раз у меня были проблемы.

Глава вторая

1515 год

То был год золотых надежд, великих ожиданий, дерзких замыслов.

В тот год каравелла Педро де Сантильяны, удачливого завоевателя богатых земель к западу от Дарьена, обогнула поросший густыми тропическими зарослями мыс и вошла в безымянную бухту с белоснежными песчаными берегами. Навстречу морякам Сантильяны из зарослей вышел, пошатываясь, исхудавший и оборванный человек, в котором командир экспедиции не без труда признал своего земляка из Андалусии Энрике Хименеса. Два года назад Хименес завербовался в отряд, отправлявшийся на поиски источника вечной молодости у берегов сказочной Флориды. Отряд этот назад не вернулся, и Хименеса, как и всех его товарищей, считали погибшим. Но он был жив, хотя весь дрожал от жестокой тропической лихорадки, а тело его покрывали странные татуировки и ужасные шрамы.

Рассказ Хименеса поразил испанцев. По его словам, за зеленой стеной непроходимой сельвы прятались огромные города, построенные из белого камня. В этих городах жили индейцы, искусно обрабатывавшие золото, бирюзу и нефрит. Они были весьма воинственны и жестоки и постоянно вели войны, во время которых стремились захватить как можно больше пленных. Пленников приносили в жертву на вершинах величественных пирамид, вырывая им сердца.

Хименес прожил среди этих индейцев почти два года. Остальные его спутники погибли в боях с индейскими воинами, сраженные коварным оружием — отравленными шипами, которыми туземцы стреляли из духовых трубок, или были заколоты каменными ножами на залитых кровью алтарях. Хименесу же повезло: его посчитали избранником богов и оставили в живых. Его, как раба, держали при одном из языческих храмов, время от времени пускали ему кровь из жил и с ног до головы изукрасили варварскими татуировками. В конце концов ему удалось бежать с помощью одного из младших жрецов, с которым он подружился.

У Сантильяны было недостаточно людей, чтобы предпринять рейд сквозь джунгли. Но он продолжал двигаться вдоль побережья на север и в ста лигах от того места, где встретил Хименеса, увидел стоявший на холме город с белыми каменными стенами. Туземцы, обитавшие в жалких лачугах на берегу, называли его Тулум.

Сантильяна привез на Кубу поразительные известия. Оказывается, не все обитатели Индий, как тогда называли Новый Свет, были простодушными дикарями, единственное богатство которых составляли морские раковины и перья тропических птиц. В глубине континента лежали богатые страны, населенные народом, умевшим строить укрепленные города и обрабатывать золото и серебро. И золота и серебра, если верить Хименесу, там было больше, чем в казне испанского короля.

Когда двадцать три года тому назад генуэзец Колон[1] открыл новые земли на краю Моря-Океана, толпы искателей приключений ринулись туда в надежде на быстрое обогащение. Но на Эспаньоле и Кубе золота было совсем мало, и по-настоящему разбогатеть там сумели лишь те идальго, которые не гнушались добывать деньги из земли. Плантации сахарного тростника приносили неплохой доход, а издержки на содержание рабочей силы были крайне малы: туземцев, не имевших понятия о деньгах, заставляли гнуть спину просто за еду, а при малейшем неподчинении травили собаками. Меньше, чем за двадцать лет коренные обитатели райских островов вымерли от болезней и непосильного труда, и на плантации пришлось завозить рабов с западного берега Африки. Шли годы, а на открытых Колоном землях богатели только плантаторы и торговцы «черным деревом», как называли африканских невольников. Тем же храбрецам, кто презирал работорговлю и стремился добыть себе славу и богатство мечом, а не кнутом надсмотрщика, Индии предлагали незавидный удел — годы битв и лишений, бессмысленные сражения за бедные индейские деревушки, непременную спутницу жизни в тропических лесах — малярию, мучительную смерть от смазанного ядом туземного дротика или укуса змеи. Наградой же самым стойким чаще всего оказывалась пара горстей золотого песка или несколько уродливых медных фигурок, украшавших самую богатую хижину в индейской деревне.

И в каждом новом селении старейшины, которых с пристрастием допрашивали испанцы, рассказывали о том, что по-настоящему богатые земли лежат еще дальше — к востоку, западу, югу или северу. И уж там-то белые люди непременно отыщут несметные сокровища…

Постепенно завоеватели поняли, что эти рассказы имеют лишь одну цель — увести их подальше от того или иного поселка. Старейшины были готовы наобещать им все золото Земли, только бы испанцы оставили в покое их родную деревню.

Это всерьез пошатнуло веру кастильцев в богатства Нового Света, тем более что в это же время каравеллы их соперников — португальцев, плававшие в настоящую Индию длинным и опасным путем вокруг Африки, возвращались с трюмами, полными пряностей и золота. И вот, когда колонизация западных земель стала казаться бесперспективным и дорогостоящим предприятием, на Кубу вернулась экспедиция Педро де Сантильяны.

Вести, привезенные экспедицией, всколыхнули не только колонии на Кубе и Эспаньоле, но и саму Испанию. Повсюду от Кадиса до Памплоны — в портовых кабаках, в домах богатых негоциантов, во дворцах могущественных грандов — золотые россыпи Индий вновь стали главной темой для разговоров и сплетен.

В тот год многие авантюристы Андалусии и Эстремадуры, Кастилии и Леона, Каталонии и Страны басков решили испытать свое счастье за Морем-Океаном. Среди них были бедняки, крестьяне, пастухи и свинопасы, батрачившие на богатых землевладельцев; такие, наслушавшись рассказов о чудесах Нового Света, бросали свои дома и нехитрый скарб и нанимались на уходившие на закат каравеллы, соглашаясь на самую черную работу. Были профессиональные солдаты, закаленные в бесконечных войнах между итальянскими княжествами и боях с алжирскими пиратами. Эти собирались в отряды-бандейры под руководством хорошо знакомых им командиров, везли с собой испытанное в битвах оружие — мечи, арбалеты, а иногда дорогие и редкие аркебузы. Особняком держались бедные, но гордые идальго — младшие сыновья знатных семей, которым не досталось в наследство ни родового замка, ни приносящих доход земель. У этих дворян, потомков бесстрашных воинов, освободивших землю Испании от ига мусульман, не было ничего дороже их чести. Их героем был великий Сид Кампеадор, они готовы были склонить колени лишь перед Богом и королем, но даже от короля не потерпели бы оскорблений. Они были гордыми одиночками, голодными и жестокими волками империи, и хотя некоторых из них связывало между собой подобие дружбы, единственным товарищем, который никогда не предавал их, оставался острый толедский клинок. Они искали в Новом Свете золота и славы, в которых им было отказано на родине, и не боялись платить за них собственной жизнью.

Одним из этих отчаянных искателей приключений был Диего Гарсия де Алькорон, родившийся в городе Саламанка в тот год, когда генуэзец Кристобаль Колон отправился в свое великое путешествие.

Рукопись, названная «Манускрипт Лансон» (о том, при каких обстоятельствах она попала мне в руки, я расскажу позже), представляет собой пять объемистых тетрадей из очень хорошей плотной бумаги в общем переплете из отлично выделанной телячьей кожи. Судя по всему, Диего Гарсия де Алькорон работал над ней уже на закате своей жизни, но при этом многие эпизоды его хроники выглядят так, будто он описывал события, происшедшие с ним буквально накануне. Я полагаю, что он пользовался гораздо более ранними дневниковыми записями — в противном случае приходится признать, что он обладал поистине феноменальной памятью.

Язык «Манускрипта Лансон» — староиспанский, некоторые отрывки написаны на латыни (которую Диего изучал в университете Саламанки и знал превосходно). При переводе я старался избегать как архаизмов, так и чересчур навязчивого осовременивания текста.

Первая тетрадь рукописи охватывает довольно короткий промежуток времени и описывает события, предшествовавшие путешествию Диего в Индии. К ней также прилагается некий документ, не относящийся напрямую к «Манускрипту Лансон», но, безусловно, дорогой сердцу его автора.