Аркадий Гердов - Рутинное пришествие Страница 4

— Поместится. Колбасу своим скормишь.

— Заморозим. В нем холодильный агрегат работает. Отключить?

— Нет, — отрезал сержант.

Аггел возлежал на бычках в томате и размышлял о суетности и греховности мира, в который он попал. Температуру в погребе он не чувствовал, но его угнетало и раздражало обилие возможных вариантов своего поведения, обилие собственных возможностей. Во всякое время он мог вознестись и заново начать свою миссию, отыскав иную посадочную площадку на планете. Мог избежать злоключений, став невидимым для этих непутевых созданий. Мог, наконец, позволить себе разок воспылать гневом и испепелить к едрене фене этого драчливого балбеса Федю. Опять же мог укрыться в какой-никакой норе, уйти в анабиоз и переждать сотню-другую лет, пока тут все не устаканится. Только вот устаканится ли тут все само без стороннего вмешательства? Аггел горестно вздохнул и скорбно покачал головой, пачкая светлые кудри солидолом с консервных банок. Не внимают, не вникают в суть, не веруют, смотрят, куда не положено, ну это ладно, но к тому же еще и воруют, и податей не платят. Грешат, одним словом. Непрестанно грешат и живут в грехе без покаяния. Нет, уклониться от своего предназначения он не мог. Не мог позволить себе выйти из образа Спасителя, из образа Мессии. Инструкция составлена и подписана самим Верховным Пастырем и завизирована всеми мужами Вселенского Престола. Не может он ее нарушать, не имеет права. Аггел так сжал пальцами консервную банку, что она лопнула, и из нее полезла какая-то рыбная гадость. Положено ему спасать грешников? Положено. Стало быть, нужно спасать. Старуха. Аггел вспомнил седую с крючковатым носом и золотым зубом женщину, по догляду которой тучный злой мытарь сунул его в этот тесный острог с рыбой в липких, впивающихся в бока банках. Разумеется, если бы он смог без помех поговорить с ней наедине, он непременно обратил бы ее на путь истинный. Обратил бы, и покаялась бы, и стала бы жить в любви к Господу. Баба, какая ни есть, всегда остается бабой. Тут проблем нет. Вот мытарь? Да, ментяра та еще сволочь! Но и от него отступиться нельзя. Не положено. На то он и послан сюда Спасителем, чтобы всякую дрянную душонку тут спасать. Мысли о Никодиме Петровиче взволновали аггела, и, чтобы успокоить душу, он придумал и вслух поведал себе притчу о том, как тучный мытарь пошел в лес прятать краденое, провалился там в болото, и его с потрохами сожрали тигры рыкающие. Вообразив зверей, пожирающих жирного аппетитного мента, аггел благостна улыбнулся, вытер липкие руки о тельник и стал думать о самозабвенной любви и вечных ценностях.

СМУТА.РУ

Софокл, Фома Кузьмич, однорукий бомж и простой мент Федя пили кагор и беседовали о чудотворце. Литератор, Фома Кузьмич и бомж черпали вино чашками. Федя лежал на земле и пил из лужи. Литератор, оттопырив мизинец, нюхал напиток и глотал не сразу, держал секунду во рту, смакуя букет. Бомж пил зал пом чашку за чаш кой и мрачнел. Фома Кузьмич смотрел на вино с недоверием, всякий раз, перед тем как выпить, проверяя окружающих, живы ли еще, а проглотив, прислушивался к своему организму. Федя изредка озирался и жадно алкал из лужи аки пес.

— Божественный напиток. Нектар! — с чувством произнес литератор, испив очередную чашку.

— Пожалуй, согласился бомж. — Худо то, что напор падает Надолго ли хватит? Надо бы запас сделать в канистру

— Рислинг иссяк через полчаса, а этот вторые сутки бьет и хоть бы что. Странно это. Настораживает, — с сомнением пробормотал Фома Кузьмич.

— Нет, это не гипноз, — прочувствовав порцию, убежденно оповестил окружающих Софокл. — Купаж гипнозу не подвластен.

— Пожалуй, — снова согласился бомж и добавил озабоченно — Нужно флягу от молока отмыть и наполнить, пока напор есть.

Фома Кузьмич понюхал чашку и взглянул на литератора с подозрением.

— Натуральная выдержанная «Массандра» купажированная «Изабеллой», — резюмировал дегустацию Софокл.

Все, кроме Феди, молча взглянули на дегустатора и уважительно кивнули.

Проснувшиеся после дебютного возлияния старожилы свалки потянулись к фонтану с разнообразной посудой в руках. Благообразный старец е пылающей обожженной cолнцем лысиной и неухоженной седой бородой нес двумя руками бюст всенародного старосты Калинина. Старец перевернул Калинина головой вниз и подставил литьевое отверстие бюста под падающую струю. Емкость старосты была никак не меньше ведра, и, наполнив его под завязку, фонтан вдруг иссяк. Аборигены растерянно переглянулись и кинулись наполнять принесенную тару из лужи. Но лужица быстро истаяла, впитавшись в грязную рыхлость свалки. Купажированная «Изабеллой» халява исчезла, и помойный народ пригорюнился, посуровел и возроптал.

И тут к свалке резво подлетел старенький замызганный «фольксваген», и из него выпрыгнул красноглазый плюгавый мужичок с канистрой. Увидев, что кагорного фонтана нет, он злобно сплюнул, но потом, прислушавшись к ропоту аборигенов, закинул канистру в машину и споро полез на мусорный отвал. Забравшись на самый верх, красноглазый оглядел страждущих и вознес над собравшимися длань.

— Товарищи!

Все примолкли и окружили мусорный холм. А старец, нежно обняв всенародного старосту, спешно поволок его по земле подальше от назревающей смуты. Дама со шрамом на щеке грохнула оземь пустую цветочную вазу и выкликнула:

— Говорите, товарищ! — потом оглядела толпу и вдруг возопила: —Долой!!!

Похмельные аборигены подхватили клич, и он эхом разнесся над мусорными холмами:

— Товарищи! — повторил плюгавый. Он сунул большие пальцы рук в проймы жилета и устремил вперед острую рыжую бороденку. — Масоны, их приспешники и примкнувшие к ним политические проститутки перекрыли милость Господа простому народу. Вам, товарищи. Отняли то, что принадлежало вам по праву. Недра этой земли и бивший оттуда фонтан принадлежали вам, и только вам, товарищи. Вас ограбили, и сейчас архиважно понять этот требующий возмездия политический факт. Призываю отнять и разделить награбленное.

— Грабь награбленное! — яростно завопила дама со шрамом, и все накинулись на благообразного старца с ведерным бюстом товарища Калинина. Всесоюзный староста не выдержал народного напора, хрустнул и дал течь. Кагор излился из него, и все, кто смог, приникли к кровавой луже вина, быстро уходящей в недра свалки. Покончив с бюстом, аборигены торопливо отметелили старца и заозирались в поисках вождя. И тут из того же «фольксвагена» вышел кудлатый парень в пенсне на цепочке. Он, как и плюгавый, воздел над похмельными массами длань и повел их на приступ особняка старухи Извергиль. Аборигены послушно остервенели и, подстрекаемые кудлатым пенснюком, изготовились громить властную вертикаль. Особняк защищали три убогих бугая и Никодим Петрович. С воплями «Долой!!!» массы волнами накатывали на особняк, но всякий раз отступали, убоявшись гневного взгляда и неприличных слов сержанта. Только совсем поздним вечером, когда Никодим Петрович утомленный нецензурной риторикой задремал, сидя на ступенях крыльца, особняк старухи был взят. Победный штурм возглавил пенснюк. Распахнув парадную дверь резного дуба, он ворвался в прихожую, аза ним в дом повалили массы.

Разрушив вертикаль, плюгавый, пенснюк и простой мент Федя создали правящий триумвират «Николина Гора и ее окрестности». Указом триумвирата Извергиль была низложена, отстранена от власти и заточена до поры в чулан вместе с плененным Никодимом Петровичем. Социально близких бугаев после победного штурма не нашли и пленять до поры не стали. Другим указом триумвират реквизировал в пользу народа ящики с ливерной колбасой, складированные за домом, и всех бычков в томате. Аггел был извлечен из подвала и без колебаний приобщен к победившим массам, как социально полезный служитель культа.

Опасаясь таящихся в массах агентов мирового сионизма, плюгавый жил и боролся под псевдонимом Аксакал. Пенснюк выбрал себе грозный псевдоним Тайгер. Федя тоже хотел псевдоним, но ему не разрешили. Для конспирации Аксакал и Тайгер позволили ему содрать погоны, замазать камуфляж ваксой и нацепить конфискованные у старухи очки.

Завоеванное царство свободы закружило головы труженикам помойки. Дней пять аборигены ликовали. А на шестой карета «скорой помощи», скорбно и страшно завывая клаксоном, увезла Элеонору Бушприт в горбольницу номер 230 с пищевым отравлением. Еще через день в больницу попали уже три аборигена. У одного открылась язва желудка, у двух других приключились печеночные колики. Приученный старухой к трехразовому горячему питанию победивший контингент загрустил. Повар и прочая обслуга свергнутой королевы удрали, прихватив с собой бывшие в доме припасы, ливерная колбаса протухла окончательно, а бычки в томате поддержать пафос победителей не могли. Кураж аборигенов сменился унынием.