Пол Андерсон - Эутопия Страница 4

«За что я едва не заплатил жизнью и еще могу заплатить. Поэтому поспешим».

Он надел то, что было для него приготовлено, и выбежал из комнаты. Спустившись по лестнице вниз, Язон оказался в длинном каменном холле, откуда какой-то слуга направил его в помещение, которое занимал Воевода. Перед дверями ждали несколько человек со своими делами и жалобами, которые они хотели отдать на суд владыки, однако едва Язон велел объявить о своем приходе, как его тут же приняли без очереди.

Комната, в которую он вошел, несомненно относилась к самой старой части дворца. Потрескавшиеся от старости деревянные колонны, покрытые гротескными барельефами богов и героев, поддерживали низкую крышу. Из очага на полу к отверстию в крыше поднимался дым. К сожалению, часть его оставалась в помещении, и Язон быстро почувствовал жжение в глазах. Они легко могли бы дать своему владыке какое-нибудь современное помещение, подумал он, но, разумеется, не сделали этого, ибо коль скоро его предки заседали в этом сарае, то и он обязан делать то же самое…

Свет, падающий сквозь узкие окна, освещал сморщенное лицо Белы и расплывался в тени. Воевода был приземистым и седоволосым старцем, черты его лица выдавали изрядную примесь тиркерской крови. Он сидел на деревянном троне, завернувшись в одеяло, и голову его украшали рога и перья. В левой руке Бела держал скипетр, украшенный конским хвостом, а на коленях у него лежал обнаженный меч.

— Приветствую тебя, Язон Филиппо, — торжественно сказал он и указал Язону на стул. — Садись.

— Спасибо, мой господин. — Он с трудом заставил себя произнести эти слова — в его истории так не называли никого.

— Ты готов говорить правду?

— Да.

— Хорошо. — Воевода вдруг отбросил официальность, положил ногу на ногу и вытащил из-под одеяла сигару. — Куришь? Нет? А я закурю.

На его сморщенном лице мелькнула улыбка.

— Ты чужеземец, и я могу не продолжать эту проклятую церемонию.

Язон рискнул перейти на тот же тон.

— Это будет облегчением для меня. В Республике Пелопоннес церемоний мало.

— Это твоя родина? Я слышал, что дела у вас неважные.

— Действительно, моя родина хиреет. Мы знаем, что будущее принадлежит Вестфалии, и потому обращаем к ней свои взгляды.

— Вчера ты сказал, что прибыл в Норландию как купец.

— Да. Я прибыл, чтобы заключить торговую сделку. — Язон старался не лгать, если это было возможно. Нельзя открывать другим историям, что эллины изобрели парахрон, это изменило бы исторические системы, которые являлись предметом изучения, более того, дать понять людям, что другие достигли совершенства, было бы слишком большой жестокостью. — Моя страна покупает много дерева и мехов.

— Ага. Значит, Оттар пригласил тебя к себе. Это я понимаю — мы редко видим людей со Старой Родины. Но однажды он возжелал твоей крови. Почему?

Язон мог избавиться он необходимости отвечать, сославшись на право сохранения в тайне личных дел, но такая скрытность произвела бы плохое впечатление, а лгать было опасно: перед троном Воеводы говорили под присягой.

— В некотором смысле это и моя вина, — сказал он. Кое-кто из семьи Оттара — особа, впрочем, почти взрослая привязалась ко мне и… Что поделать, моя жена осталась на Пелопоннесе… Кроме того, все заверяли меня, что добрачные отношения в Данскаре очень свободны… Я не хотел никого оскорблять! Я лишь выказал этой особе немного сердечности. В конце концов Оттар узнал об этом и вызвал меня на поединок.

— Почему ты не принял вызов?

Не было смысла объяснять ему, что цивилизованный человек избегает таких решений, если имеются другие возможности.

— Подумай сам, мой господин, — сказал Язон. — Проиграв, я бы погиб, а если бы выиграл, это означало бы конец нашей торговли с Норландией. Сыновья Оттара никогда не приняли бы выкупа, верно? В лучшем случае нас выгнали бы из страны. А Пелопоннесу нужно дерево. Вот я и пришел к выводу, что лучше всего мне исчезнуть. А потом мои товарищи отказались бы от меня перед всей Норландией.

— Гм… Странное рассуждение. Во всяком случае ты человек лояльный. А чего хочешь от меня?

— Единственное, о чем я прошу, это дать мне возможность безопасно добраться до Стейнвика (Он едва не сказал «Неофины»). Там есть наш агент и корабль.

Бела выпустил клуб дыма и угрюмо уставился на тлеющий конец сигары.

— Я бы хотел знать, почему Оттар впал в такой гнев. Это на него не похоже. С другой стороны, если дело касается его дочери, он не мог простить. — Воевода наклонился к Язону. Для меня, — резко сказал он, — самое важное то, что вооруженные норландцы пересекли границу моего государства, не спрашивая разрешения.

— Это было серьезное нарушение твоих прав, Воевода.

Бела выругался, как старый кавалерист.

— Ты не понимаешь меня! Границы святы не потому, что так хочет Аттила, если даже шаманы и говорят такие глупости. Они святы потому, что только благодаря им можно сохранить мир. Если я не выражу своего возмущения официально и не накажу Оттара, однажды какой-нибудь авантюрист повторит его попытку. А сегодня у каждого есть ядерное оружие!

— Но я не хочу, чтобы из-за меня дошло до войны! — в страхе закричал Язон. — Тогда уж лучше отправь меня в Норландию!

— Не говори глупостей. Оттара я накажу именно тем, что не дам отомстить тебе, независимо от того, прав он или нет. И ему придется проглотить это.

Бела встал, положил сигару в пепельницу, поднял меч — и мгновенно переменился. Казалось, что говорит не человек, а какой-то языческий бог:

— С этой минуты, Язон Филиппо, никто в Дакоте не смеет тебя тронуть! Ты останешься под охраной нашего щита, поэтому зло, причиненное тебе, будет злом, причиненным мне, моему дому и моему народу. Клянусь Троицей!

Язон потерял над собой контроль, он рухнул на колени и сквозь рыдания принялся выкрикивать слова благодарности.

— Перестань! — буркнул Бела. — Нам лучше заняться подготовкой твоей дальнейшей дороги. Ты полетишь на самолете, с военным эскортом. Разумеется, сначала я должен получить разрешение у правительств стран, над которыми ты будешь пролетать. Это потребует времени. А теперь вернись к себе и от- дохни, я вызову тебя, когда все будет готово.

Язон вышел, все еще чувствуя дрожь во всем теле.

Он провел несколько часов, бродя по замку и его двору. Юноши из свиты Белы делали все, чтобы понравиться человеку со Старой Родины. Нельзя было не удивляться их красочным состязаниям в верховой езде, стрельбе и решении задач. Неясные чувства вызвали у него рассказы о путешествиях по огромным равнинам, по непролазным чащам и через бурные реки к стенам сказочной метрополии — Уннборгу. Песни барда переносили слушателей во времена более давние, чем история, во времена плотоядных обезьян — предков человека.

«Но ведь именно от этих соблазнов отвернулись мы в Эутопии, отказавшись от своего звериного прошлого. Мы — люди одаренные разумом, и в этом сущность нашей человечности.

Я возвращаюсь на родину. Возвращаюсь домой. Домой».

В этот момент какой-то слуга коснулся его плеча.

— Воевода хочет тебя видеть. — В голосе его звучал страх.

Язон задрожал. Что могло случиться? На этот раз его не отвели в тронный зал, Бела ждал его на стене замка. За ним стояли два рыцаря, их лишенные выражения лица скрывались в тени шлемов, украшенных плюмажами.

Взгляд, которым окинул гостя Бела, не предвещал ничего хорошего. Воевода сплюнул Язону под ноги.

— Оттар звонил мне, — сказал он.

— Я… Он сказал…

— Я-то считал, что ты хотел просто переспать с девушкой, ты же почти уничтожил дом, подаривший тебе дружбу!

— Господин!

— Можешь не бояться — ты заставил меня поклясться Троицей… Много лет пройдет, прежде чем я рассчитаюсь с Оттаром за зло, причиненное ему.

— Но…

— Спокойно! Этого и следовало ожидать.

— Ты не полетишь военным самолетом, но эскорт у тебя будет. Машину, которая тебя заберет, придется потом сжечь. А сейчас жди на конюшне, возле той кучи навоза, пока мы не подготовимся.

— Я не хотел никого оскорблять! — воскликнул Язон. — Я не знал…

— Уберите, пока я его не убил, — приказал Бела.

Стейнвик был старым городом. Эти узкие, мощеные улочки, эти мрачные дома видели еще корабли, украшенные изображениями драконов. А с Атлантики дул тот же ветер, соленый и свежий, и именно он прогнал с души Язона остатки горечи, мучившей его до сих пор. Посвистывая, он пропихивался сквозь толпу пешеходов.

Житель Вестфалии или Америки сломался бы после стольких неудач. Разве он, Язон, не потерпел полного поражения? Разве не требовалось теперь заменить его кем-то, кто — по крайней мере, официально — не имел бы ничего общего с Землей? Но в Эутопии отлично понимали причину его неудачи: он совершил ошибку, но его вины в этом не было. Он не совершил бы ее, если бы его лучше проинструктировали; это естественно, ведь на ошибках учатся.