Алла Дымовская - Вольер (сборник) Страница 4

Тим стоял и глядел в окно. И ничего не видел. Хотя разноцветные, плавающие в неподвижном воздухе фонари мягким светом озаряли пространство вокруг. Вот купол Колокольни Времени, и огромный блестящий часовой круг, который видно отовсюду, куда бы ты ни шел. Вот Соборная Площадь – ее угол выступал в просвете соседских домов, – ласковая, вечно зеленая трава, сколько ее ни топчи, наутро вырастает снова, и так до первого снега. Направо – Зал Картин, самый красивый в поселке, где на прозрачных стенах каждый вечер, а зачастую и днем показывают удивительные истории про чужие жизни и счастливую любовь. Жаль только, всегда одинаковые. Впрочем, никто в поселке, за исключением Тима, не жаловался на однообразие. А дальше налево Лечебница, дом, откуда приносят детей, и в ней родился он, Тим, и Аника, и Сим, и тетушка Зо, и его, Тима, отец, и отец отца, и почти все жители поселка «Яблочный чиж». Кроме Фавна, который загадочным образом родился неизвестно где, и кроме Яго, не так давно прибывшего по обмену из дальнего селения «Беспечная малиновка». Еще в Лечебнице есть «колдун», удивительная сверкающая штука, которая сама говорит, что и отчего у тебя болит, и сама же дает снадобье или заползает тебе вовнутрь щекочущими щупальцами и делает все для того, чтобы боль прошла. И вообще, чудное это местечко, их поселок, и здорово, что Радетели устроили его так мудро и замечательно полезно, иначе людям бы вышло совсем без их забот пропасть, и надо быть благодарным. Вот только ВЫХОД…

Он и не заметил, как уснул, привалившись бочком на низенький подоконник, склонив отягощенную мятежными мыслями голову на скрещенные, исцарапанные руки. Волдыри давно уже сошли, сгинули без следа, как и мучительная чесотка, он вытерпел – было чего расстраиваться прежде. Но Тим позабыл и об этом. Он видел сны.

Фавн и бродяга

Утро, как назло, случилось дождливое. Однако Тим проснулся в хорошем настроении. Он вспомнил о своем намерении непременно навестить по-соседски Фавна и также по-соседски в неспешной беседе разузнать, что же такое эта ИНСТРУКЦИЯ, а может, не что такое, а кто такая. С чего он вообще взял, что слово на приграничном столбе указывало на неодушевленный предмет? Вдруг это имя некоей прекрасной богини из Радетелей, которая выполняет все просьбы, если к ней как следует обратиться. Другой вопрос, зачем? И чего Тиму, собственно, надо? О чем он собирается просить? Тут он вспомнил про ВЫХОД, и настроение его из хорошего превратилось в гнетуще-неприятное. Но Тим скоро утешился простым соображением – кто сказал, что он замыслил нарушить запрет и воспользоваться этим самым выходом? Тем более он понятия не имел, как осуществить сие рискованное и злонамеренное предприятие, и уж совсем не представлял себе, что он станет делать после, когда выход и впрямь откроется. Пойдет искать призрачное озеро за холмом, неизвестно, есть ли оно в действительности? Или ловить тонущее солнце? Это и вообще преглупейшая глупость. А то еще, упаси его судьба, Радетели не в шутку разгневаются, что он лезет не в свое дело и мешает их мудрому порядку, возьмут и поразят его громом. Или того хуже, отправят прежде срока в Дом Отдохновения. Куда берут только дряхлых стариков, от которых отказался «колдун». И где душу разделяют с телом, и тело превращают в пыль, а бесприютную душу спускают дальше, на оборотную, темную сторону земли, чтобы она спала во мраке и в покое вековечным сном. Но Тим не хотел спать в покое, он еще не устал от нынешней жизни, и вообще вечно спать было страшно, даже с самыми сладкими сновидениями.

Отец уже сидел в столовой за завтраком, наискосок рядом с ним остывала и порция Тима. М-м-м, красота! Молочная рисовая каша с виноградным изюмом, и грушевый компот, и воздушные, пористые булочки с патокой. Объедение! В поселке считалось, что завтрак даже на каждый будничный день – он разный. И что умная «домашняя нянька» – плоский шкаф с одной-единственной дверцей, которую нипочем нельзя открыть снаружи, – никогда не повторяется. А вот Тим знал, что это не так. Просто череда кушаний в их многих сочетаниях слишком длинна и рассчитана на долгие-долгие дни вперед, поэтому запомнить было слишком сложно. Да никто и не пытался, вот еще! А когда Тим говорил, ему не верили. Или беспечно отмахивались, подумаешь, детские выдумки, не проверять же, в самом деле! «Яблочный чиж» слыл солидным поселком с доброй репутацией, чтобы размениваться на подобные мелочи.

После завтрака отец раскурил свою гладкую, вишневого цвета трубку, в этот раз набитую удушливой смесью с ландышевым запахом, потрепал Тима по плечу, подмигнул, да и отправился на двор к соседу Марту играть в городки-перевертыши. Отец был в поселке из первых чемпионов и на праздничных состязаниях почти всегда выигрывал главный приз – поздравительное послание от здешнего опекуна-Радетеля: легкую железную пластину с портретом и золотистыми завитушками. Таких пластин в доме висел уже десяток, но отцу все было мало. Потому он частенько после завтрака ходил на крытый двор к Марту, который, хоть сам играть не играл, но зато помогал отцу советами.

Тим не сразу следом отправился по своему делу. Ему было боязно. Поэтому он сначала посидел в столовой, раскинувшись удобно на мягком подвижном стуле, и понаблюдал, как проворный «домовой» собирает посуду со стола. Как несет ее дальше к сливному баку, в котором чашки, ложки, суповые миски и квадратные тарелки растворяются вместе с объедками в одну тягучую, горячую массу, засасываются внутрь, чтобы потом появиться уже за обедом, с иным затейливым рисунком и ароматными кушаньями из «нянюшкиного» окошка. Шел оранжевый час. Когда Тим, наконец, вышел из дому, он прошел уже наполовину. Надо было спешить, иначе Фавн мог взять, да и уйти в Зал Картин смотреть дневную серию о крошке Мод и непослушном босяке, присланном на перевоспитание. Чушь кромешная, и для самых маленьких. Но почему-то Фавн всегда ходил смотреть именно эту историю, и никакую другую, хотя по вечерам в Зале показывали вещи куда занятнее.

Все же Тим не опоздал. На веранде Фавна раздавались привычные, уютные звуки: вжик-вжик-вжик! Это он вырезал никому не нужные игрушки, и Тим подумал, что непременно возьмет одну или даже две штуки, если, конечно, Фавн скажет ему что-нибудь, хоть сколько полезное.

Фавн сидел в кресле-«качалке» и ножиком-саморезом строгал березовую чурочку, у ног его шустро сновал «домовой», тщательно подбирая летящие опилки, и монотонно гудел – наверное, занятие хозяина ему не слишком нравилось. Дождь моросил по-прежнему, в воздухе пахло тяжелой сыростью и свежим деревом. Фавн морщился, то и дело не слишком довольным взглядом осматривал свое изделие и вздыхал.

– Привет, – поздоровался с крылечка Тим, – что это у тебя на сей раз?

– Пока не знаю, – ответил ему Фавн и опять вздохнул, – думаю, будет белый крыс, смешной и с ушами. А если не выйдет, то переделаю в елочку.

Тим заранее мог предсказать, что не выйдет никакого крыса, ни смешного, ни грустного, а получится очередная безобразная елка, вон их полверанды – расставлены в углу, неуклюжие и кособокие поделки, крашенные совсем не в елочные цвета, синие, пурпурные и фиолетовые.

– Можно, я посижу немного с тобой? – спросил он у Фавна, одновременно, не дожидаясь разрешения, поднялся по ступенькам.

– Чего уж там, можно, – охотно согласился Фавн, ему было скучно в одиночестве, с ним редко кто водился по доброй воле, а если и заговаривали, то лишь по праздникам, когда его неудобно выходило не замечать или по необходимости.

Тим сел рядом, в соседнее плетеное кресло, сплошь обложенное пестрыми подушками. Они немного помолчали. Тим не знал, с какого боку правильно начать разговор, чтобы после намеренно свести расспросы к единственно интересовавшей его вещи. Поэтому он вдруг, ни с того ни с сего, заговорил о луне, о вчерашнем ночном размышлении у открытого окошка. Это хотя и не имело прямого отношения к его делу, зато все же было достаточно необычно и не похоже на прочие повседневные неспешные беседы в поселке «Яблочный чиж». Фавн слушал его молча, не перебивал, иногда лишь размеренно покачивал головой, будто бы сомневаясь в услышанном, и ни на миг не прекращая строгать свою чурочку. После того как Тим пересказал свои впечатления от наблюдений за бродягой, он процедил сквозь сомкнутые плотно губы:

– М-да, луна! – пожевал беззвучно воздух и неопределенно взмахнул рукой, а заодно зажатым в ней ножом-саморезом.

– Такие дела, – откликнулся Тим. Надо было сказать что-то еще, и он спросил, не слишком надеясь на ответ Фавна, да и откуда тому ведом ответ? – Интересно, почему бродяга всегда разная? То круглая, то щербатая, то вообще ее не видно. Наверное, небесные духи проказничают и бросают на луну тень. Или черное покрывало, или какую-нибудь штуковину в таком роде. Но раз уж Радетели не беспокоятся о ней, то и нам ни к чему.

– Да, ни к чему, – эхом отозвался Фавн, на миг отложил свою чурочку и задумался. И вдруг, словно в полусне, глаза его подернулись мутной поволокой, морщинистое лицо скорчилось, будто от внезапной боли или нестерпимо яркого света, и Фавн неожиданно сказал: – Тень. Тень… – потом повторил еще раз: – Тень…