Андрей Дашков - Маска Сета Страница 4

Шестеро младших членов секты по знаку некроманта подняли саркофаг и понесли его к темному зеву, из которого торчал стальной язык. Или – согласно традиции – Голова Змеи. Голова и Хвост были определены раз и навсегда, хотя мало чем отличались друг от друга. Никто никогда не пытался провести саркофаг в обратном направлении. Даже Грегор допускал, что существуют вещи, которым лучше вечно оставаться погребенными под покровом темных пророчеств и бессознательного ужаса…

Сектанты установили саркофаг на Монорельс и удалились из пещеры. Ночь новолуния перевалила через свой апогей. Среди застывших в немоте гор под тусклыми чужими звездами пустился Преподобный Ансельм в свое последнее путешествие.

Первый сон настиг его на южной излучине Монорельса, когда Луна приоткрыла свой диск больше, чем на две четверти. Да и был ли это сон? Лазарь не задавал себе подобных вопросов. Просто в неописуемости небытия вдруг забрезжило что-то: обрывки видений, которые он воспринял вполне безразлично. В них он оставался бесплотным соглядатаем, подсматривавшим за чужой жизнью; у него еще не было собственных чувств. Ни зависти, ни надежды.

Он созерцал то, что никогда не снилось при жизни ни одному из его ингредиентов. Сновидения принадлежали другим людям, но лазарь еще не испытывал ни удивления, ни ужаса при мысли о собственном распаде. Он был тенями, наложенными друг на друга и слившимися воедино. С помощью стеклянной призмы можно разделить свет на разноцветные лучи, но что могло разделить тени?..

Ему снился дворец, в котором он никогда не был. Опочивальня, погруженная в сумрак, колышущийся балдахин, мягкое мерцание золота, туманные пятна гобеленов… Судя по роскоши убранства, королевские или герцогские покои. Из-под балдахина выглядывало выбеленное лицо мужчины, очевидно, приготовившегося к ночи любви, но при этом лицо выражало настороженность, если не испуг.

Кто-то (наверное, спящий) опустил взгляд, и лазарь увидел свои руки. Нет, не руки, а лапы. Широкие, покрытые короткой серой шерстью, с блестящими треугольниками когтей. Волчьи лапы.

Волк в опочивальне – что бы это значило? Возможно, демоны Селены, раздающие людям сны, перепутали местами кошмары…

Со всех сторон повалил дым, затягивая предметы темной пеленой. Вскоре лазарь потерял зрение внутри дымного столба, а слуха и обоняния у него не было до сих пор. Его окружала чернота, в которой теплилось недоразвитое сознание. Тонкая грань между явью и сном…

Когда дым рассеялся, он увидел ту же картину, только с другой точки зрения, находившейся значительно выше. Кровать подплыла ближе – кто-то сделал несколько шагов. Теперь лазарь мог рассмотреть мужчину под балдахином. Тот был холеным, но не изнеженным. Всего за несколько секунд черты его лица глубоко запали лазарю в память, если только суждено сохраниться такой хрупкой и непредсказуемой вещи, как память… Мужчина улыбнулся подрагивающими губами; лазарю показалось – облегченно.

Он протянул к лежавшему руку (теперь уже действительно руку, а не лапу). Слишком тонкие и хрупкие пальцы. Красивая, утонченная рука. Перстни на трех пальцах и длинные розовые ногти… Это была, вне всяких сомнений, женская рука. Она вытягивалась, пока не коснулась щеки мужчины. После этого лазарь завертелся на черно-белой карусели и пережил новую смерть. Тихую и неощутимую. Он просто равнодушно расстался со своим сном.

Второе видение посетило его в полнолуние, но лазарь, конечно, ничего не знал об этом. За слюдяным окном была только невысыхающая земля и тончайшие узоры из капель крови. Погребенный не дышал и не шевелился. Однако к исходу той ночи земля в саркофаге начала медленно, едва заметно пересыпаться…

А снился ему монастырь посреди леса. Заброшенные руины, вызывающие неизъяснимо сладкую печаль. Впервые лазаря настиг призрак чужого чувства. Деревья старого сада беззвучно пошатывались под натиском неощутимого ветра. Быстрые изломанные тени на сером фоне неба были встревоженными птицами. Потом он увидел и причину их тревоги.

Высокий человек в плаще с грязно-белым мехом, обернутым вокруг голой шеи, пробирался между развалинами. Выше рта его лицо было скрыто под жутковатой маской, сделанной из передней части неправдоподобно огромного черепа. Нижняя челюсть черепа и верхние зубы отсутствовали, на их месте были видны бескровные губы и обтянутые лиловой кожей скулы незнакомца. Человек был ранен или измучен долгим переходом; он пошатывался, но не потому, что был пьян. Он держал в руках какой-то темный предмет. Не оружие, однако что-то очень опасное.

Какую-то книгу.

Книгу ЕГО судьбы.

Лазарь ощутил страх. Неясный, неотвязный, липкий…

И опять – дымное облако и незаметное перемешивание участников сна. Он сидит в кресле и видит свои ноги, обутые в сапоги. На его плечах и груди лежат пряди длинных седых волос. Он поглаживает их еще не морщинистыми руками…

Лазарю становится не по себе. Он заполняет собой пустоту, оставшуюся после того, как над этим несчастным поработали лишения и безграничное одиночество.

Он – одна из иллюзий душевнобольного, призрачная личность, поселившаяся внутри седоволосого человека. Если бы тот до сих пор осознавал себя как человека по имени Ансельм, то все его представления о мире и Боге оказались бы перевернутыми с ног на голову. К счастью для него, Преподобный умер. Вскоре исчезли и иллюзии, вызванные к существованию кратковременным сочетанием света и тьмы.

Саркофаг замирает в одном из хрустальных гротов. Впереди – долгий спуск и загадочная излучина Монорельса, знаменующая собой Луну, идущую на убыль.

Потом случилось то, чего не мог предусмотреть даже Грегор, слишком занятый погребенными в земле, чтобы обращать внимание на небесные письмена.

Лунное затмение началось в самую глухую пору ночи. Тень наползла на сияющий серп и превратила его в пепельный след. В саркофаге зашевелилась земля. Никто не знал последствий случившегося. Земля вздрагивала; под нею болезненно корчилось то, что уже не было трупом. Его безмятежные сны сменились кошмаром…

Мастер Грегор проснулся за много лиг от того места. Ему вдруг стало неуютно и тревожно. Дыхание сектанта было прерывистым. Какие-то удушающие миазмы расползались в воздухе. Это не было болезнью тела или души. Это означало какое-то искажение судьбы, предначертанной Грегором для своего создания. Он понял, что никогда не узнает, в чем заключается искажение, а если и узнает, то уже ничего нельзя будет изменить.

В ту ночь мучительной бессонницы Грегор впервые усомнился в возможностях некромантии.

…И наконец – время узкого серпа. Упадок. Приближение новолуния.

Рельеф земли в скользящем гробе непрерывно меняется, как будто в заточении томится маленький крот. Между ее поверхностью и прозрачной крышкой образовался значительный зазор, и это означает, что труп уменьшился в объеме. Но куда девается вещество из наглухо запечатанного саркофага? Убывает и прибывает, превращаясь в свет?

Ответы на эти вопросы не знает даже Грегор. Он просто ждет. К концу лунного месяца мастер возвращается из своей горной обители в Долину Мертвых, чтобы увидеть лазаря своим единственным глазом. Но прежде – еще один бесцветный сон в бесстрастном потоке, пронизывающем содержимое саркофага.

На этот раз лазарю снились люди, жившие в щелях под тусклой свечкой маленького солнца. Он смотрел на них тысячью глаз из темноты, словно сам был субстанцией враждебного космоса, который обволакивал и изолировал их. Он даже как будто слышал заклинающие его голоса и обращенные к нему невнятные молитвы. Никто не понимал его сущности, и ему самому не была доступна эта тайна. Кем он был – демоном, призраком, сторожевым псом, кошмаром, сотканным из проклятий и проникающим во все головы одновременно?.. Нет ответов. Существа приходят к нему, проводят с ним время, отведенное для жизни, и умирают, так и не получив от него ничего, кроме временного пристанища…

Иногда в нем открывались коридоры, по которым перетекала колдовская сила. Он не отождествлял себя с нею. Он был тем, что позволяло этой силе течь. Он существовал вечно вне этого краткого сна. Великий. Необходимый. Прикованный к вечности тяжелыми цепями чужих молитв…

Когда закончилось и это видение, он уже мог слышать далекие гулкие звуки, доносившиеся сквозь толщу земли, – содрогания планетной коры. Это, как и приливы, судорогой пробегавшие по телу Луны, причиняло ему некоторое неудобство. Вроде прикосновений, которые заставляют спящего вздрагивать.

Итак, женщина, мужчина, бесполый дух… Еще не появилось мотивов, чтобы думать об этом. Еще не появилось и самих мыслей. Но скольжение по Монорельсу подходило к концу, и существо в саркофаге было готово пробудиться ото сна.

Грегор и сопровождающие его сектанты вошли в пещеру, почти неотличимую от той, которая находилась в двух днях пути отсюда. От входа задувал поющий осенний ветер. Была ночь новолуния, и темная повязка с монетой прикрывала левую глазницу мастера. Потускневший металлический диск с рельефным портретом Императора скрывал насекомое лучше, чем искалеченное операцией веко. В безлунные ночи Грегор нуждался в защите, как простой смертный, и даже более. Занятия магией требовали жертв. Для плотной материи вроде оружия не оставалось ни времени, ни сил.