Геннадий Семенихин - Лунный вариант Страница 40

«Но ведь все возвращались, — сказал он себе тотчас. — Один лишь Комаров… Но это такой случай. Доказано же, что по силам человеку совершить подобный облет, и разве я душою, разумом или телом дрогну?»

Слава?! Нет, он меньше всего сейчас о ней думал. Да и как о ней можно было думать, если земля стала вдвое дороже, оттого что прочно и властно вошла в его жизнь первая любовь? Он уже ясно представлял, что полет, который он так долго ожидает, сулит на деле сомнения, тревогу, опасности. В сущности, каждый час — да что там каждый час! — каждая секунда будет наполнена предельным напряжением нервов и мышц, риском, рождающим опасения.

За окном у подъезда гостиницы зашуршали шины автомобиля, потом быстрые твердые шаги раздались в коридоре, и, наконец, уверенный стук в дверь. Горелов рассеянно сказал «войдите» и удивился, когда увидел на пороге полковника Нелидова.

Павел Иванович снял с седеющей головы фуражку.

— Чего же не предлагаете гостю садиться?

Горелов усмехнулся:

— Не прибедняйтесь, Павел Иванович! Вы не гость.

Нелидов сел напротив Алеши.

— У-ух, и жарища! Не знаю, какая бывает в Термезе, но здесь сущий ад.

Алексей смотрел на замполита с деланным равнодушием.

— Наши там как? Отпрыгались?

— Костров и Субботин — уже. Когда уезжал, «антоша» повез Дремова и девушек.

— Еще бы, — повел плечом Горелов, — Жора Каменев будет их опекать. Там ведь Женя Светлова, его любовь.

Нелидов небрежно сунул в карман мокрый платок.

— А разве это плохо, если Каменев опекает любимую девушку?

— Я не сказал, что плохо, — покачал головой Горелов и подумал: «Если бы Лида прыгала, я бы ни на миллиметр не отошел». — Нет, я не сказал: плохо. Мир издавна так устроен, что в трудную минуту мужчине хочется прийти на помощь любимой. Аксиома.

Замполит, не вслушиваясь, заметил:

— Вы бы тоже, Алексей Павлович, опекали любимую девушку, попади она в сложную обстановку.

— Девушку? — уставился Горелов.

— Ну, женщину, — поправился Нелидов и спокойно перенес его подозрительный взгляд. — Любимую женщину.

В глазах Нелидова светились плохо спрятанные коварные огоньки, и у Горелова не оставалось никаких сомнений: знает. Он чуть покраснел и недовольно спросил:

— А откуда вам известно?

— Политработник — инженер человеческих душ. Еще Горький об этом говорил.

— Горький так про писателей говорил.

— Пускай про писателей, — охотно согласился Нелидов, — за точность цитаты, как говорится, не ручаюсь. Мне действительно кажется, Алексей Павлович, что вы увлечены женщиной.

Горелов сердито свел брови:

— Превратности маленького гарнизона. Стоило только однажды проехать в пригородном поезде с хорошим добрым человеком — и уже…

Нелидов убрал со стола загорелые руки.

— Алексей Павлович, вы меня огорчаете. Я к вам с открытым сердцем, а вы…

— Да нет, отчего же? — шумно вздохнул Горелов. — Я из своей жизни секрета не делаю, Павел Иванович. Тем более для вас. Да, мне понравилась женщина, которую вы, вероятно, подразумеваете? Так что же в этом противоестественного?

— Ровным счетом ничего, — поспешно согласился полковник, — но знаете… Как бы это получше сформулировать, чтобы вы не обиделись?..

Горелов не дал ему и минуты на раздумье:

— Говорите прямо.

— Хорошо. Скажу, согласился Нелидов и положил ладони на свои колени, туго обтянутые выцветающими от солнца брюками. — Вы вот сказали: понравилась. А как это надо понимать? Что такое понравилась? Познакомились, съездили вместе в город, назначили свидание. Может быть, воспользовались минутной слабостью, а потом сели в самолет и укатили из Степновска?

— Да за кого вы меня принимаете? — вспыхнул Горелов и даже встал со стула. — Вот уж не ожидал, Павел Иванович. Да разве к такой, как она, с подобным пошлым репертуаром можно!

— Вот и я считаю, что нельзя, — подтвердил Нелидов сухо. — Не такая женщина Лидия Степановна. Она человек большой душевной чистоты. Перенесла огромное потрясение. Об этом все степновские старожилы знают. Она уже несколько лет живет вдовой — и ни одного флирта, ни одной интрижки. Есть люди, которые душевную чистоту и память о прошлом делают своими идеалами. Подозреваю, она из таких. А вы — «понравилась».

— С языка нечаянно сорвалось, — сдался Горелов, тронутый тем, что Нелидов восторженно отозвался о Лидии. — Я ее люблю по-настоящему, Павел Иванович.

— По-настоящему, говорите? — задумчиво повторил полковник. — А вы не боитесь этой настоящей любви?

— Почему? — опуская глаза, спросил Горелов.

— Вам не кажется, что эта любовь в какой-то мере не равная?

— Не понимаю вас.

— Это же очень просто, Алексей Павлович. Вы еще неопытный в житейских делах человек. Была ли у вас за плечами настоящая любовь? Думаю, нет. А Лидия Степановна уже многое пережила. Она отнюдь не розовая тургеневская барышня.

— Вы все стращаете. — Горелов задумался. Курчавые волосы посыпались на лоб, сразу постаревший от прорезавшихся морщинок. Твердой неделимой линией стали губы. — Вы все же как-то странно рассуждаете, Павел Иванович. Неравные отношения… Я, не знавший любви, и она, ее испытавшая, обремененная житейским опытом… Ну и что же! — выкрикнул он и сразу весь просветлел. — А если я ее люблю по самому-самому большому счету? Разве меня что-либо остановит?

— Полагаю, нет, — отступил замполит. — Только я советую все продумать.

— Продумать?.. А может, еще к Сереже Ножикову пойти, на колени перед ним встать: «Дорогой товарищ Ножиков, наш партийный секретарь. Член КПСС с шестьдесят второго года, летчик-космонавт капитан Горелов влюбился в женщину, ранее выходившую замуж. Благослови, владыко, и разреши с нею бракосочетаться». Так, что ли?

— Так, Алеша, — повеселел Нелидов, — именно так.

Горелов вдруг застыл посреди комнаты:

— Смех — дело хорошее, Павел Иванович, — но лишь тогда, когда под стать настроению. А вы на меня нагнали озабоченность. Да, мы приходим друг к другу с разным жизненным опытом. Лидия и я. Это верно. Вас нельзя опровергнуть. Тезис соответствует истине. Я должен воспитывать ее дочь, и воспитывать так, чтобы она меня считала настоящим отцом. Это нелегко. Павел Иванович, скажите мне… Вы опытнее и разумнее. А бывает же, что неравные на первый взгляд браки оказываются очень счастливыми?

Глаза Нелидова потеплели.

— Бывают, Алексей Павлович… Вы мою жену, наверное, видели?

— Видел, — неуверенно и несколько удивленно протянул Алексей. Он представил беленькую, очень стройную, высокую женщину, иногда встречавшуюся на асфальтовых дорожках их городка, ее светлые бровки над подвижными глазами. Вспомнил, как легко она бегала на лыжах в белых легких бурках. Однажды он видел зимой их вместе. Она держала Нелидова под руку, шла быстрыми танцующими шажками и казалась совершенно юной рядом с широколицым седеющим замполитом. И Горелову сначала даже подумалось, что не жена она ему вовсе, а сестренка младшая или племянница. Он даже сказал об этом Субботину. Тот грубо отрезал:

— Чудак, это же у него вторая. А разве второй раз на старухах женятся!

Потом он видел их летом на подмосковном пляже. Под знойным августовским солнцем лежал полковник на песке, и его тело с синевою мускулов у предплечий хотя и не потеряло еще упругости, но уже никак не могло быть названо стройным. А беленькая женщина резвилась, плескалась в воде. И снова появилась у Алексея мысль, что не жена она ему, доброму и немолодому Павлу Ивановичу, а младшая сестренка, о чем дотошный Субботин не знает.

— Видел, — повторил Горелов тверже.

— И что же вам бросилось в глаза?

— Как будто бы она вас моложе.

— Не как будто бы, а на целые восемнадцать лет.

Горелову на мгновение стало неловко от мысли, что он некстати задел больную струну в душе своего собеседника. Поднял глаза на замполита, но ни тоски, ни огорчения, ни боли не прочел на его лице. Наоборот, лицо этого много повидавшего человека было согрето мягким ясным светом. Будто вспомнил Нелидов о чем-то самом дорогом и не хочет с этим воспоминанием расставаться.

— Смешно, если разобраться, Алексей Павлович, — заговорил полковник после некоторого колебания, — как иной раз меняются наши убеждения. Когда мне было двадцать пять, человек, женившийся на женщине, лет на десять его моложе, казался мне чуть ли не преступником. А вот поди ж ты, сам попал в такое положение, да еще и похлеще иных. Хотите знать, как это вышло? — спросил он быстро и, не дав Горелову ответить, продолжал: — В сорок восьмом году был я уже майором. За плечами война, на груди ордена, под командованием — авиационный полк. Служил я в то время на Крайнем Севере, был женат на артистке. Фамилии ее называть вам не стану, возможно, она вам и известна. Скажу лишь, что выступала моя жена примерно с тем же репертуаром, что и Клавдия Шульженко, только уступала ей, конечно, во многом. Но успехом пользовалась немалым, и не на одной только сцене, — усмехнулся он криво. — Что я могу сказать о своей жене? Она не давала мне явного повода для обвинений в неверности. Но когда начинает рушиться семья, есть сотни незримых примет, по которым мужчина узнает об изменах жены. Несколько раз я встречал Ларису в обществе других мужчин в самое непредвиденное время. «Это наш режиссер», — говорила она. «Это наш новый тенор», «Это наш новый ударник». И кончалось тем, что в их обществе я шел в ресторан или вечернее кафе, чокался, пил. Словом, имел дело с целым духовым оркестром, если процитировать пошленький анекдот. Вы, может, захотите меня спросить, почему я ни разу не взорвался, не стукнул ее или кого-нибудь из ее любовников кулаком? Всему причиной — внешне неуязвимая ее ложь. Ничто так не повергает в тупую равнодушную тоску, как эта женская ложь. Моя Лариса возвращалась домой нередко далеко за полночь и невозмутимо говорила: «Обсуждали неудачи сегодняшнего концерта. Знаешь, как горячо спорили! Ты не веришь? Позвони Лидке Соломоновой». И я не мог что-либо возразить, хотя знал прекрасно, что все от начала и до конца — ложь… Потом нас перевели еще дальше на север, и новый суровый гарнизон оказался моей Ларисе не по душе. Хныкала, хныкала, а потом собрала чемоданы и уехала. Не мог я ее удерживать, Горелов. Разумом и сердцем не мог. А прикрикнуть — голоса не хватало. Может, если бы прикрикнул, все осталось по-прежнему. Только к чему? Через полгода прислала Лариса длинное слезное письмо, в котором просила не осуждать сурово за то, что вышла она замуж за какого-то режиссера, поддержавшего ее дарование… Скучнейшая, банальнейшая история. Теперь даже вспоминать не хочется. А тогда я отнесся к своей беде далеко не бесстрастно. Самое трудное время выбрала Лариса для своего предательства. В полку осваивалась новая реактивная техника. Неудачи одна за другой. Того и гляди, снимут с должности и в запас отправят. Сразу семь бед обрушилось на меня. Тоскливо, муторно было — тебе не понять. Все же пересилил я себя. Товарищи поддержали. Взял в руки, волю напряг, и дела стали выправляться. Весною летчики наши перехватили иностранный самолет-нарушитель, сесть его принудили. Им — орден, а мне — снятые выговора и звание подполковника. А к концу года полк по всем статьям в передовые вышел. Вызывает меня командующий и награждает путевкой на Черноморское побережье.