Валерия Вербинина - Поезд на Солнечный берег Страница 40

И дверь за ними затворилась, оставив раздавленного Пробиркина наедине с его грустными мыслями, в то время как Сильвер за стеклом допевал последний куплет.

Сон двадцать девятый

Профессор Пробиркин не догадывался, что вирус, который он с такой любовью выращивал, пестовал, холил, лелеял и вообще опекал, оказался настолько неблагодарным, что с помощью доверчивого Гаргульи ускользнул из своей стеклянной тюрьмы. В обществе студента вирус наслаждался жизнью и с большой охотой поучаствовал в нескольких экспериментах совместно с приятелями – вирусами гриппа, после чего был благополучно водворен обратно в банку. Профессор, пришедший ночью, не заметил ничего подозрительного; вирус встретил его обычными издевками, и разозленный Пробиркин, поставив ему кляп, подверг радиоактивной обработке. Гаргулья не успел рассказать профессору о результатах экспериментов, так как ни с того ни с сего приболел, а вирус, пройдя обработку, и вовсе лишился дара речи. По расчетам ученого, его подопечный был теперь готов к воздействию на растительные ткани, и, порядочно помаяв генерала и финансиста, Пробиркин назначил час показательной демонстрации. Предвкушая неминуемый успех, он тем временем предавался упоительным мечтам о размерах государственной премии имени Дромадура, которую ему вручат, и о солидном особняке где-нибудь в районе Оазиса изобилия. Вуглускр обещал также назвать его именем звезду в только что открытой галактике, но Пробиркин звезд с неба не хватал и так далеко не заглядывал. Все его мечты рухнули, когда мутировавший вирус обнаружил все свое ничтожество. Утирая слезы, Пробиркин велел извлечь испытуемого Сильвера, сиречь Кактуса, из камеры и собственноручно обследовал его, дергаясь от отвращения. Несчастный Сильвер стонал и жаловался на головную боль. Он снова уронил глаз, и Пробиркин с неописуемым удовольствием раздавил его. Градусник Сильвера показал тридцать семь и две десятых.

– Все ясно – грипп, – заключил Пробиркин, когда Сильвер чихнул в очередной раз. – Уберите его, я не могу на него смотреть!

Сильвера взяли за шиворот и без всякого почтения спустили в окно, дабы он не марал своим присутствием храм науки. Пробиркин погрузился в размышления. Остатки волос на его голове стояли дыбом от умственного напряжения. После того как он перебрал все возможности, волосы его печально сникли, зато температура отчего-то поднялась.

– Не может быть, – сказал он. – Ни премии, ни особняка. Но как же так?

Кот Амадей сидел в кресле, заложив лапу за лапу, и с сочувствием глядел на уткнувшегося лицом в подушки Филиппа. Лаэрт просматривал отчет справочной системы Города.

– А может быть, ее зовут Аделина? Аделаида, Андромеда, Адальберта…

– Нет, – сказал Филипп, – как только я ее увидел, я сразу же понял, что ее зовут Ада.

Кот хмыкнул и покрутил лапой у виска, обозначив тем самым душевное состояние Филиппа. Лаэрт сделал вид, что ничего не заметил, и продолжал возиться, повторяя бесплодные поиски Филиппа.

– Старик, – сказал кот, – я скажу тебе по-дружески, то есть по-товарищески, как мужчина мужчине. Гхм! Ты находишься в состоянии хронической влюбленности. Это со всеми бывает, даже с двуногими. Но…

– Никакой Ады в Городе нет, – сообщил компьютер деревянным голосом. – И вообще, зеленый, ты мне осточертел со своими запросами.

Лаэрт побурел от возмущения. Кот пожал плечами и стал разглядывать ногти на лапах, длинные, острые, выхоленные и покрашенные в нежно-розовый цвет. Лаэрт украдкой покосился на свои лапы и закручинился, увидев, что они не так ухожены, как у кота. С досады он отстегнул одну руку и спрятал ее в вазу, затем отстегнул вторую и бросил ее назад, за плечо.

– А снаружи опять дождь, – сказал кот. – Невыносимое зрелище.

– Да, – согласился Филипп, – это невыносимо.

– Хочешь, я тебе анекдот расскажу? – предложил Амадей.

– Не хочу.

– А я все равно расскажу. – И он рассказал не один, а пять анекдотов, покатываясь со смеху. Однако на лице Филиппа не возникло даже подобие улыбки. Вампир и кот переглянулись.

– И что, он все время так? – громко спросил кот, словно Филиппа не было в комнате.

Лаэрт подпер голову лапами (тремя), четвертой почесал за ухом, остальные крепко переплел между собой и глубоко задумался.

– Да, – подтвердил он наконец.

– Тогда это не ко мне, – раздраженно заявил Амадей. – Очень приятно было вас видеть. До свидания, Филипп, и не грусти. Пока, упырь.

Зазвенел видеофон.

– Вам сообщение, – проворковал он. Филипп слетел с дивана.

– Да! Да! – крикнул он.

Экран прояснился, и на нем возникло лицо Вуглускра.

– Здравствуйте, Филипп, – сказал он.

Молодой человек закусил губу. Кот махнул ему на прощание лапой, бросил на себя последний взгляд в зеркало, которое его не отразило, удивленно шевельнул усами и исчез.

– Доброй ночи, Розенкрейцер Валтасарович.

– Вас не видно, – отечески пожурил его Вуглускр. – Вы больше не кажете к нам ни носа, ни прочих частей вашего тела. Вы случайно не больны?

– Я? Нет, не болен. Да, болен. – Филипп поднес руку к пылающему лбу. – Но это пустяки.

Лицо Вуглускра смягчилось.

– Рад слышать это, – сказал он. – Нам надо с вами встретиться, Филипп, и поговорить.

– О чем?

Магнат снисходительно улыбнулся:

– О счастье, дорогой мой, о счастье, которое ожидает вас… и мою дочь, разумеется. Как по-вашему, семь тысяч – это много или мало?

– Семь тысяч чего?

– Приглашенных, – осклабился Вуглускр. – Конечно, выходит почти что по-семейному, в узком кругу, так сказать. С другой стороны, я ратую за пышность, которая подразумевает неповторимость, а следовательно, единственность. В своем роде, конечно. Но я бы хотел знать и ваше мнение, дорогой.

– Да, – сказал Филипп, не понимая, чего от него хотят, и думая только о том, как бы поскорее завершить этот ненужный и тягостный разговор.

– Завтра в пять часов я жду вас, – сказал Вуглускр. – Постарайтесь быть точным, мой день расписан по минутам. Заметьте, ради вас я жертвую… впрочем, неважно. Всего хорошего, сынок.

– Да, – повторил Филипп. – Всего хорошего.

Финансист отключился. Вампир достал из вазы свою руку и задумчиво играл ею.

– В чем дело? – спросил его молодой человек.

– Ни в чем, – живо откликнулся Лаэрт.

Филипп сел на диван и устало провел ладонями по лицу.

– А все-таки?

– Я думаю, – сказал Лаэрт, косясь на однотомник Дюма, – я думаю, что Вуглускр довольно… э-э… влиятельный человек.

– И что из этого? – с досадой спросил Филипп.

– Ваша жизнь может осложниться, – тактично, как ему показалось, заметил вампир.

Филипп молчал.

– С другой стороны, она может и не осложниться.

– Свинья.

– Неправда, я всего лишь бедный вампир, хозяин. Я видел разное на своем веку, и мне не привыкать к нищете. Конечно, сейчас мне хорошо, и я не прочь, чтобы так было и впредь, но ведь не это главное, хозяин. Я не могу видеть, как вы страдаете.

Филипп нахмурился:

– Я не страдаю.

– Страдаете.

– Говорю же, нет! И потом, откуда тебе знать?

Лаэрт вздохнул:

– Хозяин, я когда-то тоже был человеком и помню об этом.

– Мне не нравятся твои воспоминания, – отрезал Фаэтон, отворачиваясь. – Замолчи.

Лаэрт позеленел: он предпочел бы, чтобы Филипп поколотил его, чем разговаривал таким голосом, уставившись в стену безжизненным взглядом. Зазвонил видеофон.

– Это опять он! – простонал Филипп. – Не надо, меня нет!

Монитор не прояснялся; затем что-то произошло, и на экране показались помехи, которые неожиданно слились в лицо Ады.

– Филипп, – произнесла она.

– Его нет, – сообщил видеофон, – что ему передать?

– Я здесь, я здесь! – крикнул Филипп, бросаясь к видеофону.

– Здравствуй, Филипп, – сказала Ада печально.

– Ты где? – спросил Филипп. – Почему ты не звонила? Я так ждал тебя! Что-нибудь произошло? Отвечай скорее!

Изображение на мониторе дрогнуло, по нему пробежали полосы.

– Ничего не произошло, – сказала Ада. – Просто я не могу больше встречаться с тобой.

Лаэрт в отчаянии обхватил лапами голову. Филипп не верил своим ушам.

– Почему?

– Я… не могу. Филипп, пожалуйста, не спрашивай у меня ничего.

– Это жестоко, – сказал молодой человек, улыбаясь посеревшими губами, – это… очень жестоко. Ты не любишь меня?

– Люблю. Нет, Филипп. Тебе грозит опасность, если ты… если я…

– Ты лгала мне, – покачал головой Филипп, – и лжешь теперь.

– Прости меня, – сказала Ада, – если сможешь.

– Ада!

Изображение задрожало, и весь экран залил белый свет с тысячью пляшущих черных точек. Видеофон отключился.

Лаэрт боялся вздохнуть. Филипп тяжело сел.

– Знаешь, – сказал он, – я сейчас подумал: как жаль, что Орландо сбросил рояль не на меня. Может быть, я был бы счастливее.

Лаэрт захлюпал носом.

– Не реви, – приказал Филипп.