Кирилл Бенедиктов - Золото и кокаин Страница 40

Глава четырнадцатая

Дон Эстебан

Было нестерпимо жарко.

Солнце еще только начало взбираться к зениту, но знойное марево уже колыхалось в воздухе. Бетон, на котором стоял «Кит», был раскаленным, как адская сковородка. Я чувствовал это даже через подошвы кроссовок.

— Экватор, — объяснил Петя, — что ж ты хочешь.

— Ясности бы хотелось, — сказал я.

— Все просто, товарищ. Мы улетаем в дальний путь, а ты остаешься здесь. Как бы за старшего. Твоя задача — дождаться нашего возвращения в целости и сохранности. Не утонуть в океане, не обожраться до смерти ананасами, не упиться кашасой. В общем, два дня приятного ничегонеделания. Которые, кстати, будут оплачены тебе как рабочие. О чем это говорит?

— О том, что Кэп мне не доверяет, — мрачно ответил я.

— Дурашка. О том, что и у нашей работы есть свои положительные стороны. Ну чем тебе не курорт? — Петя обвел рукой окружавшую аэродром пальмовую рощу. — Найди себе здесь юную мулатку-шоколадку и развлекайся, сколько душе угодно. Ну?

— Слушай, — сказал я, — а если вы, к примеру, не вернетесь? Так, чисто гипотетически? Что мне тогда делать? Я ведь даже не знаю, в какой точке экватора нахожусь…

Трофимов задумался.

— Хороший вопрос. Начнем с того, что это все-таки не совсем экватор. Километров двести к югу. Представляешь себе карту Бразилии?

— Так мы в Бразилии?

— В ней, родимой. Залив Сан-Маркос, если тебе это о чем-то говорит.

Я напряг память.

— Дельта Амазонки?

— Эрудит, — похвалил меня Трофимов. — Тебя в «Что? Где? Когда?» играть не приглашали? Зря. Ну, в общем, ты прав. В двух днях пути отсюда на север — город Белен. Если что, доберешься до него, там есть все признаки цивилизации, включая телефон и Интернет. Свяжешься с нашим московским офисом, тебя вытащат. Но это, как ты понимаешь, самый крайний вариант…

— Погоди, погоди… а почему я не могу связаться с Москвой отсюда?

Петя улыбнулся.

— Отсюда — не можешь. Это бывший армейский аэродром, официально он уже лет десять как не существует. Да не волнуйся ты, через два дня мы тебя заберем.

Он хлопнул меня по плечу и пошел к трапу — высокий, нескладный, словно журавль.

«Кит» уже разогревал турбины, готовясь к взлету. Я закинул на плечо свой рюкзак и направился к приземистой бетонной коробке, примыкавшей к белой башенке диспетчера.

Там играли в карты двое охранников — негров. Возможно, правда, это были не негры, а мулаты с преобладанием африканской крови или даже самба — потомки от смешанных браков негров и индейцев.

— Привет, — сказал я по-испански. Охранники уставились на меня, как на привидение. — К сожалению, я не говорю по-португальски. Вы понимаете испанский?

Один из негров что-то пробормотал, но я не разобрал ни единого слова. Я попробовал обратиться к ним по-английски — с тем же успехом.

— Мне нужна посада «Эмеральда». — Я вытащил из нагрудного кармана листок, который дал мне Трофимов, и протянул охранникам. — Па-у — са-да «Э — ме-раль-да», comprende?[35]

Читать они, кажется, тоже не умели, но моя попытка повторить название по слогам оказалась удачной. Лица охранников просветлели (насколько это вообще возможно при их цвете кожи).

— А! — радостно воскликнул один из них. — «Эмеральда»!

И они, перебивая друг друга, принялись объяснять мне, где находится искомая посада, то есть маленькая частная гостиница.

Располагалась она не так уж и близко — километрах в пяти к юго-востоку от аэродрома, но дорога к ней была настолько живописна, что я нисколько не пожалел о потраченном времени. Впервые в жизни я очутился в настоящем тропическом лесу, где солнца почти не было видно из-за нависавших ярусами переплетений ветвей, где прямо перед моим лицом перелетали с дерева на дерево огромные яркие птицы, а в кустах возилась какая-то мелкая живность. Я едва не наступил на переходившего тропинку броненосца; он сердито зашипел и свернулся в чешуйчатый шар.

Потом лес неожиданно кончился, и я вышел на берег океана. Могучие волны набегали на пустынный пляж. Вокруг не было ни единой души — только вода и песок. Вдали, на холме, в окружении усеянных розовыми цветами деревьев, виднелся белый дом с коричневой черепичной крышей. Это и была посада «Эмеральда», в которой мне предстояло провести ближайшие два дня.

Насколько я понял из лаконичных объяснений Трофимова, здесь у экипажа «Кита» было нечто вроде перевалочной базы. Аэродром, хоть и числился несуществующим, функционировал исправно. Во всяком случае, стоило только нашему самолету приземлиться, как откуда-то появилась машина-заправщик, и «Кит» принялся жадно глотать горючее.

— В «Эмеральде» спросишь сеньору Мануэлу, — напутствовал меня Петя. — Скажешь, что от русского капитана Леонида. Это для нее лучшая рекомендация — она Кэпа очень уважает.

Сеньора Мануэла оказалась сухонькой старушкой с коричневым морщинистым лицом и удивительно прозрачными, словно бы детскими, голубыми глазами. Мне показалось, что она и без всяких рекомендаций обрадовалась бы постояльцу, но упоминание о Кэпе привело ее в настоящий восторг. Мы общались на странной смеси испанского и английского языков, но ее это совершенно не смущало. Сеньора Мануэла была чрезвычайно говорлива. Половину того, что она мне рассказала в первые же десять минут нашего знакомства, я не понял, но все же сумел сделать вывод, что в настоящий момент в посаде живет всего лишь два человека; я буду третьим и могу выбирать себе любую из шести пустующих сейчас комнат.

Я выбрал просторную светлую комнату с видом на океан. Вся мебель состояла из большой кровати под балдахином, низенького журнального столика и плетеного кресла-качалки, которое я тут же вытащил на балкон. Внизу, на террасе, сеньора Мануэла накрывала на стол — я появился в «Эмеральде» как раз к обеду.

Позже я не раз вспоминал время, проведенное в маленькой посаде на берегу Атлантики, как самые спокойные дни в своей жизни. Делать мне было решительно нечего; я купался в океане, насколько можно назвать купанием постоянную борьбу с волнами, норовившими сбить с ног и протащить по песку; загорал на белоснежном кварцевом пляже, а по вечерам пил на террасе кашасу с сеньорой Мануэлой и двумя другими постояльцами. Людей этих я больше никогда не встречал, и все же они остались в моей памяти: пожилой бельгийский священник Люсьен Февр, приехавший в Белен навестить своего бывшего однокашника по иезуитскому колледжу, и молодой австралиец по имени Колин (фамилии своей он не назвал), путешествовавший по свету без особой цели.

С Февром мы общались на испанском, с Колином — на английском, хотя его австралийский акцент поначалу очень мешал взаимопониманию. Однако с каждой новой рюмкой кашасы языковые барьеры стремительно рушились.

Вообще-то кашаса — это тростниковая бразильская водка, но напиток, который выставляла на стол сеньора Мануэла, по вкусу напоминал скорее хороший виски. По словам хозяйки «Эмеральды» — в переводе полиглота Февра, — то была настоящая «кашаса сердца», то есть напиток для знатоков и ценителей. А еще была штука под названием кайпиринья — крепчайший коктейль, состоящий из трех ингредиентов — кашасы, лайма и большого количества тростникового сахара. Очень рекомендую, хотя должен честно сказать, что по-настоящему его умеют делать только в Бразилии…

Вот там-то, в маленькой гостинице на берегу Атлантического океана, я впервые отчетливо понял, что не хочу возвращаться домой. Москва, с ее серым, задымленным небом, с ее грязными улицами и бесконечной зимой, казалась не просто очень далекой — она казалась нереальной. Некстати вспомнилось, что я пока нахожусь на испытательном сроке — и если Дементьев или Пжзедомский по каким-то причинам решат, что я им не подхожу, мне придется лететь обратно в Москву. И если еще два дня назад я воспринял бы такую перспективу философски, то теперь при одной мысли о возвращении меня бросало в дрожь.

И еще меня одолевало любопытство. Я чувствовал, что экипаж «Кита» занимается каким-то опасным и незаконным делом, но не был до конца уверен, что речь идет о транспортировке наркотиков. Возможно, мне просто не хотелось в это верить, потому что мне нравился Трофимов. Да и Кэп, при всем его умении внушать антипатию к себе, все же казался настоящим мужиком. Но, как бы то ни было, я должен был проникнуть в их тайну.

У меня было достаточно времени, для того чтобы обдумать ситуацию, в которой я оказался. Я валялся на пляже, сидел на балконе, разглядывая незнакомый узор южных созвездий, и думал, думал, думал…

Два дня проскользнули незаметно. На утро третьего дня я расплатился с доброй сеньорой Мануэлой (счет за проживание и еду был настолько копеечным, что я прибавил к нему еще столько же — просто чтобы не ронять марку), попрощался с Февром и Колином и отправился через тропический лес обратно на военный аэродром.