Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Бездна Страница 41

— Из этого следует, что мы с тобой — Боги?

Она не отвечает. Я думаю, что когда она молчит, то это знак отрицания.

Я встаю рядом с ней и смотрю на то, что не заметить невозможно, — как очень медленно набухает темная капля на большом пальце правой ноги человека, висящего на кресте. Набрав вес, капля зависает и через мгновение падает. Я провожаю её взглядом, пока она не падает на залитый кровью пол, разбросав десятки мелких красных брызг. Подняв взгляд, я более внимательно смотрю тело. Из ран, оставленных забитыми гвоздями и колючим венком на голове, из множества порезов на теле, сочится кровь, кажущаяся на бледном фоне кожи пятнами смертельной болезни, разъедающей плоть.

— Я думал, что этот человек воскрес и вознесся на небеса, — задумчиво говорю я.

— Нелегкая это доля стать посредником между Создателем и людьми. Помеченный Богом, он вечно пребывает здесь. А чудо воскрешенья — это фокусы Всевышнего, который играет с нами, давая призрачную надежду на вечную жизнь.

— Мне кажется, что он смертельно болен.

— Да, и уже давно.

— Почему Бог ничего не делает для того, чтобы остановить мучения этого человека?

— Он полагает, что страдания укрепляют веру. Чем дольше и мучительнее агония, тем ближе он к Отцу, — она говорит с уверенностью в голосе, и я вдруг понимаю, что в моей жизни много сомнений и неверия. Иногда я верю в то, что не имеет смысла, и порой отрицаю очевидную истину.

Богиня поднимает руку и показывает на лицо Страдальца:

— Вот, смотри, сейчас он…

Я вижу, как опущенная голова чуть-чуть приподнимается. Хрипло вдохнув воздух, он снова роняет её на грудь. Кровавая пена на губах и тишина.

— Он дышит, но редко.

— Как думаешь, сколько он здесь? — спрашиваю я, не сводя глаз с лица Иисуса.

Она пожимает плечами.

— В этом Храме понятия времени и места исчезают. Я нахожусь здесь в течение шестидесяти Его вдохов, и на пол упало двадцать четыре капли Его крови. Совсем недолго, если считать частоту Его дыхания критерием времени.

Левый глаз открывается. Может, и правый тоже, но этого я не могу увидеть — засохшая кровь и длинные волосы скрывают правую часть лица Христа. Верхнее веко приподнимется совсем немного, но вполне достаточно, чтобы висящий на кресте человек смог увидеть. Он смотрит несколько долгих секунд и… глаз снова закрывается.

— Я могу его вылечить, — говорю я неожиданно для самого себя, и менее решительно, с сомнением в голосе добавляю, — ну, или могу попробовать вылечить.

— Он выглядит обычным человеком. У него красная кровь. Ему больно. Даже если у меня не получится, я должен попытаться помочь, — размышляю я так, словно хочу убедить себя.

Слабый свет свечей отбрасывает колеблющиеся тени на иконостас. Лики Святых, казалось, смеются над тем, кто, придя в храм, хочет изменить волю Бога.

Святой Петр, сморщив лицо в ухмылке, поднял очи вверх, — посмотри, Господи, смертный, возомнив себя Богом, пришел в твой Храм и, не помолившись и не вкусив святого причастия, имеет смелость пойти против Твоего решения.

Святой Николай, на лике которого пугающее отсутствие каких-либо эмоций, смотрит на меня с правой части иконостаса, и только в глазах можно заметить веселые искорки, — я буду следить за тобой, и смеяться над бесплодными попытками пойти против Бога.

Богоматерь с укоризной бросает на меня взгляды, словно знает, что пустые надежды рождают долго не утихающую боль. А малыш на её коленях смотрит с недетским удивлением на того, кто считает себя выше Бога.

Задумчивые ангелы с рипидами в руках, на которых шестикрылые Серафимы расправили крылья, готовы взлететь, чтобы сверху узреть кощунственные действия пришельца.

— Помоги ему, — твердым голосом говорит Богиня.

Я делаю первый шаг, неуверенный и короткий, к распятью.

— Я знаю, ты сможешь, потому что ты — Бог.

Раздается гулкий хохот Святого Петра, поддержанный другими Святыми, Великомучениками и Страдальцами за Веру, которые всю жизнь шли к этому месту рядом с Богом.

Сначала мне кажется, что снять тело с креста невозможно. Большие ржавые гвозди, торчащие из ступней, вросли в человеческую плоть, став одним целым. Деревянный крест, пропитанный кровью и временем, стал камнем. А к истощенному телу страшно прикасаться, — кощунственно будить того, кто вечно пребывает во мраке своего страдания.

Я прикасаюсь рукой к левой стопе висящего на кресте человека. Смертельный холод. Невозможна жизнь в теле, которое имеет такую температуру и, может быть, именно эта температура тела сохраняет слабую жизнедеятельность в истекающем кровью больном организме. Пока в мыслях хаос, рука привычно пытается найти пульсацию сосудов. Безуспешно. И это хорошо. Повернувшись к Богине, я объясняю:

— Централизация кровообращения. Организм перестает снабжать кровью те части тела, которые не имеют значения для сохранения жизни.

— Ты сможешь ему помочь?

— Думаю, да, — киваю я. Прикоснувшись к ледяной конечности, я нашел жизнь в почти мертвом теле.

Ухватившись за шляпку гвоздя, тяну его на себя. Ничего не получается, он даже не шелохнулся. Святые Лики с иконостаса, замерев на мгновение, снова захохотали, увидев бессмысленную попытку вытащить гвоздь.

— Тут не силой надо действовать, — говорит Богиня.

— Я это понял, — вздохнув, отвечаю я, — давно не пользовался своим даром, так что не знаю, получится ли?

— Получится, именно у тебя всё получится, — она поддерживает меня уверенным голосом, в котором я слышу гордость.

Сжимаю обеими руками пробитую гвоздем стопу и закрываю глаза. Представляю в сознании смешанный в одно целое конгломерат из человеческой плоти, железа и дерева, и начинаю медленно разделять их. Боль, — человек не смог бы выдержать её, не человек ничего бы ни почувствовал. Железо, интимно сроднившееся с костями стопы, сосуды, питающие каменистой плотности дерево, плоть, ставшая деревянной. Это было невозможно, нереально и безумно.

— Ему больно, — слышу голос за спиной, — он открыл глаз и смотрит.

— Значит, он — человек, и он жив.

Там, где произошло полное сращение, я рву ткань, отделяя от дерева и железа. Там, где только пустые сосуды проникают в дерево, отодвигаю в сторону. Там, где железо стало костью, ломаю.

Когда понимаю, что все три составляющие конгломерата больше не соединены, я легким движением пальцев беру гвоздь и отбрасываю его. Ржавый металлический предмет со звоном падает на пол в полной тишине, — лики Святых на иконостасе больше не смеются, ангелы вернулись на свои места, малыш на коленях Богоматери улыбается.

Дальше пошло быстрее. Я знаю, что надо делать, поэтому второй гвоздь из правой стопы упал на пол практически сразу. До поперечной перекладины креста и прибитых рук далеко, поэтому, оглядевшись в полумраке Храма, освещаемого несколькими свечами, я подтаскиваю какое-то покосившееся от старости деревянное сооружение, которое при ближайшем рассмотрении оказывается то ли кафедрой для чтения проповедей, то ли лестницей, ведущей в небо. Я залезаю на него. Лицом к лицу со Спасителем, глаз которого неотрывно наблюдает за мной. Вытаскиваю гвоздь из правой руки. А затем — из левой. Обе руки безжизненно падают вдоль тела.

Ничего не произошло. Человек больше не прибит к кресту, однако он по-прежнему висит на нем.

— Почему? — спрашивает Богиня удивленно.

Глядя в глаз человека, я беру его за бока. Услышав руками очень редкие удары сердца, я улыбаюсь — приветствую тебя, человек, несущий свой крест вечно. И прочитал в глубине глаза ответ — здравствуй, человек, получивший дар божий в безумное время.

— Он несет крест на себе.

— Как это?

— Дерево деревянного столба стало частью его позвоночника. Надо разделить это сращение, чтобы снять его с креста.

Я говорю, а руки в это время сдвигают в сторону длинные волосы и стирают кровь. Когда открывается правый глаз, я не верю тому, что вижу. Или я просто не хочу верить. Или сознание отказывается верить тому, что таится в глазах человека, висящего на кресте.

Сухие потрескавшиеся губы Страдальца раздвигаются и еле слышно произносят:

— Руах элохим.

Отшатнувшись, я неловко спрыгиваю вниз, потому что не могу удержаться на шатком скрипящем сооружении.

— Что он сказал?

— Он сказал — руах элохим.

— Ну и что? Почему ты так испугался?

— Я не испугался, — говорю я, — просто увидел будущее.

В Храме сгущается полумрак. Я смотрю на Богиню и повторяю внезапно охрипшим голосом:

— Я видел, что будет.

— Ну и что, — пожимает плечами Богиня, — я тоже много что вижу, но это не значит, что этого надо бояться. Когда ты знаешь, что тебя ждет, ты можешь подготовиться к этому. Ты лучше скажи, можешь ты снять с креста и помочь ему?

— Кто бы мне помог, — задумчиво говорю я и смотрю на гаснущие свечи. Одна за другой горящие огоньки исчезают, поглощенные тьмой, и Храм медленно, но верно, стал скрывать свои тайны.