Михаил Костин - Живое и мертвое. Ученик мага Страница 44

В отличие от ужина, номер у пристава оказался совместным с журналистом. Потому Санчес напал на сожителя, как только закрылась дверь номера.

— Может, хотя бы теперь расскажете, господин пристав, зачем вам понадобились эти фифы?

— Эти, как вы изволили выразиться, фифы — важные свидетели, — отозвался пристав. — Кстати, я хотел с вами побеседовать о вашей манере разговаривать. Если вы снова начнете провокации, я возьму вас под стражу и вы будете общаться о государственном устройстве и своем недовольстве политикой ОТК с нашим подопечным. И ночевать будете в фургоне. Уверяю, диван вам после этого покажется раем.

— Великолепно. В таком случае отправляйтесь-ка вы на диван сами.

Журналист прошел через номер и завалился на огромную кровать. Поверх покрывала, не снимая обуви.

— Санчес, вы обнаглели, — попытался возмутиться пристав.

— А зачем вам кровать? Вам и диван не нужен. Вы же нацелились спать в другом номере.

— С чего вы взяли? — опешил пристав, подтверждая подозрения журналиста.

— У вас это на лице написано.

— Это не ваше дело, — помрачнел Ниро.

— Да-да, — поддел белобрысый. — Так и написано: «Желание включено, способность мыслить выключена». Впрочем, что касается способности мыслить, это ваше нормальное состояние.

Ниро надулся, но все же отправился на диван: «В конце концов, можно хотя бы быть немного вежливее при дамах?»

Санчес не стал спорить. Вытянулся на кровати, прикрыл глаза и задремал под ворчание пристава и журчание воды в умывальной комнате.

Проснулся он от легкого пошлепывания по щеке. В комнате уже совсем стемнело. Склонившийся над ним пристав был чист, прилизан и благоухал как парфюмерная лавка. Санчес поморщился. Отчего мужики, не знающие с какой стороны подойти к женщине, собираясь на подвиги, заливают себя вонючим одеколоном и прилизываются, делаясь тошнотворно фальшивыми и омерзительными?

— Вы решили переблагоухать свою пассию?

— Поднимайтесь, мы идем ужинать, — не отреагировал на подначку Ниро.

Санчес сел на кровати, свесил ноги и потянулся, разминая затекшие конечности.

— Скажите, пристав, а зачем вам эти дамы? — полюбопытствовал Санчес и добавил, не давая ответить. — Нет, про важных свидетелей я уже слышал. Вы не мне скажите, вы себе ответьте. И постарайтесь сделать это честно.

Пристав открыл рот, но тут же его и закрыл. Вид у него стал задумчивым.

— А еще скажите, зачем вы им? С какой радости они с вами поехали в столицу?

— Вы на что намекаете?

— Ни на что, — честно пожал плечами белобрысый. — Просто размышляю и стараюсь хоть как-то вернуть эту способность вам.

Санчес говорил предельно мягко, но эта мягкость почему-то разозлила Ниро еще больше.

— Я представитель власти. Понятно? Они свидетели. Одна из них пострадавшая. И они не имели права отказаться. По закону.

— Какой закон в этом приграничном гадюшнике? Пристав, проснитесь.

— Я просил вас раз и навсегда прекратить провокации, господин О'Гира, — металлическим голосом произнес Ниро. — Прошу вас об этом последний раз. Нравится вам внутренняя политика Консорциума или нет, это ваше дело. Я не желаю дискутировать об этом. Меня все устраивает. Я на государственной службе. И будьте уверены, в другой раз я возьму вас под стражу. Вы меня поняли?

Санчес кивнул.

— В таком случае, идемте ужинать, Санчес, — примирительно сказал пристав.

Журналист покачал головой и грустно улыбнулся.

— Нет, господин пристав, я не стану с вами ужинать. Я очень хорошо вас понял.

2

Свет попадал в фургон через три небольших окошечка. Два из них, зарешеченные, располагались по боковым стенкам фургона. Они были настолько узкими, что протиснуть через них голову представлялось невозможным даже в отсутствие решеток. Третье оконце напоминало скорее щель и располагалось в двери фургона на уровне груди. А еще было холодно, жестко и трясло. В углу фургона валялся набитый соломой тюфяк. К стене крепился откидной столик. Ничего, кроме этого, в фургоне не обнаружилось. Лишь узкая дыра посреди пола в противоположном тюфяку углу. Судя по всему, для справления естественных надобностей. Этот импровизированный ночной горшок прикрывался крышкой, но, несмотря на это, из щели дуло и сквозило.

На тюфяке Пантор провалялся весь день. Сидеть, а тем более стоять при движении было невозможно. Пол ходил ходуном, фургон мотало и кренило то на одну, то на другую сторону. Так что он завалился на тюфяк и просто пролежал на нем весь день в мрачных мыслях, качающихся в голове в такт фургону.

Остановились только под вечер. Сперва мобиль замедлил ход, потом фургон качнулся финальным аккордом, долбанув Пантора головой о стенку, и замер. Он ждал, что дверь откроют, войдет пристав и выпустит его хоть ненадолго. Но ничего подобного не случилось. Где-то вдалеке, видимо, в мобиле, к которому прицепили фургон, завозились. Оттуда же донеслись шаги, звуки открывающихся и закрывающихся дверей, отголоски разговора. А потом все стихло, и Пантор понял, что остался один. Видимо, выпускать его никто не собирался. Если еще и кормить до Вероллы не станут, то в столицу в фургоне привезут хладный труп.

Пантор поднялся на ноги и в несколько шагов обошел внутренности фургона. Количество шагов можно было пересчитать по пальцам одной руки. Причем с запасом. Наклонившись, ученик Мессера выглянул в щель в двери. Местность показалась незнакомой. Скорее всего, это была та часть дороги, которую они с Винсом усердно объезжали лесами. При воспоминании о рыжем в груди сжалось. «Винсент-Винсент, как же ты был прав. Надо было бежать сразу. Ни к чему было ждать. Нечего и незачем. Как так получилось, и что вообще случилось?»

Ответов у молодого мага не было. Оставалось только понимание того, что ждал он совсем другого.

Случившееся не лезло ни в какие ворота. С другой стороны, оно и не требовало понимания. Зачем понимать что-то в причинах, когда последствия прозрачны и очевидны. Его везут в Вероллу, а там отправят под суд и на острова. Это было предрешено, и изменить что-либо казалось теперь невозможным. Все попытки были напрасными. Видимо, такова судьба. Судьба любого, кто нарушает закон. Консорциум работает, как мясорубка. Все, что попало в сферу деятельности этой мясорубки, перемалывается. Сопротивляться бесполезно.

Он сделал еще пару шагов и плюхнулся на тюфяк. Что делать? Бежать? Куда? Как? Фургон был хоть и потрепанный временем, но сделан на совесть. И внутри него почти физически ощущалась тоска и отчаяние десятков заключенных, беспомощных магов.

О чем он думает? Из-под стражи приставов не сбегал еще ни один маг. Разве что Ионея, но это все слухи. С этой магессой, взявшей себе псевдоним «Лазурная», вообще все было странно и непонятно. И если бы приставы так активно не вели на нее охоту, он скорее поверил бы в то, что само ее существование — миф, придуманный жаждущими свободы магами.

Пантор мотнул головой. Причем здесь эти сказки? Все ложь. Нет никакой Ионеи. А если и есть, то совсем не такая, о какой говорят. Потому что не может один человек противопоставить себя всему Консорциуму. Нет никакого закона и никакой справедливости. Потому что, если бы они были, ему не пришлось бы бежать с самого начала. Все это вранье. И политика ОТК, и сказки про великую родину. И тогда вполне логично, что в завравшейся, насквозь прогнившей и лживой стране нет никакой любви, одно предательство. Какие уж тут светлые чувства, если все вокруг одна сплошная мрачная паутина. Эта мысль пришла столь неожиданно, что Пантор испугался. Что-то внутри противилось, не хотело принимать ее, но настолько вяло, что, подумай ученик Мессера об этом еще пару минут, сдался бы. Наверняка бы сдался.

На беду или к счастью, этой пары минут ему не дали. В дверь фургона тихонько, но настойчиво постучали. Пантор поднялся с тюфяка. Неужто пристав вернулся и все же решил его выпустить? Но пристав бы отпер дверь, а тот, кто стоял снаружи, открывать не торопился, наоборот, постучал вторично, настойчиво привлекая к себе внимание. Пантор подошел к двери и осторожно заглянул в щель, что образовалась между краем рамы и съехавшей от тряски створкой, закрывавшей окошко. Человек по ту сторону стоял так, что разглядеть его лицо было невозможно. Он расположился достаточно близко, чтобы не быть узнанным, и достаточно далеко, чтобы изнутри до него нельзя было достать, буде у пленника возникнет такая бредовая мысль. По тому, что ученик мага смог разглядеть, сказать с уверенностью можно было только одно — по ту сторону двери стоит мужчина. И этот мужчина достаточно наблюдателен, раз обратил внимание на щель.

Незнакомец молчал. Наконец, не выдержав, постучал третий раз.

— Кто там? — спросил Пантор.

— Проголодался? — отозвался незнакомец.

Нет, это точно был не пристав. У пристава голос был совершенно другой.