Дмитрий Григорьев - Кровь или семьдесят два часа Страница 45

Прошлые слезы смешались с настоящими. Дича посмотрел на обмякшее тело жены, в котором теплилась едва осязаемая жизнь, поддерживаемая бездушным аппаратом.

— Давай-ка вернемся в прошлое, и только попробуй не проснуться! — решительно прошептал он и, откинув уголок одеяла, склонился и обнял свою любимую. Прижавшись щекой к щеке, он стал тихо покачиваться и шептать ей на ушко про ежика и дырочку в колючем боку. С отчаянной безнадежностью он ждал, что вот сейчас ее опавшие руки обнимут его и все в их жизни будет снова хорошо. С ее волос на подушку стекали прозрачные капельки. Влажное пятно на наволочке разрасталось, а чуда все не происходило. Дича не сразу почувствовал, что его ухо стало мокрым, и поначалу не придал этому значения. Когда же он наконец выпрямился, буйная радость охватила его. Он не верил своему счастью. Из левого глаза Вичи текли слезы.

«Неужели получилось!? — возбужденно думал он. — Она чувствует! Мозг работает!» — Сестра! — позвал он. — Ей, наверное, больно! Давайте сделаем обезболивающее! Медсестра не возражала. Сделав инъекцию, она вызвала дежурного реаниматолога. Пока ждали врача, у Вичи начали вытекать накопившиеся слезы и из носа. Дича склонился над ней и, промокая ей лицо салфеткой, радостно приговаривая: «Видишь, я не тру твое личико. Все как ты учила».

Жена не раз говорила ему, что нельзя тереть лицо полотенцем. Конечно, он поддакивал, но продолжал вытираться, как привык. Но во время сериалов не забывал повозмущаться вместе с ней. Когда Вича видела, как очередной мачо немытыми руками теребит лицо своей возлюбленной, она с гневом говорила: «Убила бы за такое!» — Не успела бы! — вторил Дича. — Я бы порешил его раньше.

— Дай пять! — смеялась она и поднимала руку для символического хлопка.

Дича повернул ее безжизненную ладошку к себе и слегка хлопнул по ней: «Давай, родная, просыпайся, а то как же мы будем любоваться твоим прекрасным личиком?» Затем, оставив два пальца в ее ладони, попросил: «Вичинька, если ты меня слышишь, сожми мои пальцы».

Но ее рука даже не шелохнулась.

— Давай, малышка, возвращайся к нам. Тэдди уже соскучился и плачет без тебя.

Поднятая волна воспоминаний унесла его обратно, в то горько-радостное время.

Был день выписки. Вичу отпускали домой. До назначенного часа Дича успел обернуться и купить ее любимые розы. А еще, следуя местным традициям, он раздобыл воздушный шарик и мягкую игрушку. Увидев медведя, осунувшаяся, но счастливая жена вцепилась в него как маленький ребенок. Мохнатый мишка был небольшим, однако на фоне хрупкой девушки он казался огромным.

— А как его зовут? — совсем по-детски спросила Вича.

— Как и всех мишек в Америке, его зовут Тэдди.

— Ну вот, Тэдди. Сейчас поедем домой, и я покажу тебе, где ты будешь жить.

С тех пор медвежонок поселился у них в спальне. Каждое утро Дича выбирался из объятий жены и подкладывал вместо себя Тэдди, чтобы Виче не было одиноко…

— Жалко, что в реанимацию нельзя брать мягкие игрушки. А то бы Тэдди тебя обязательно навестил.

Вича слушала его, и ее слезы исчезали, чтобы вновь появиться, но уже на глазах у Дичи.

«Ничего, — успокаивал он себя. — Не все сразу. Главное, что уже есть сдвиг!» Двадцать седьмой час Пришедший врач не разделял оптимизма мужа больной, и после короткого осмотра отрывисто выпалил: — Больную — на томографию мозга! Срочно! Прибывшая транспортная команда долго переключала пациентку со стационарного дыхательного аппарата на портативный. Когда все было готово, ее прямо на кровати повезли в рентгеновское отделение. Мужчина последовал за ними.

— Вам идти не обязательно, — сказали ему. — Мы вернемся через каких-нибудь двадцать минут.

А вдруг она придет в себя и испугается? Да и по-английски она изъясняется не так чтобы очень, — и тоже зашел в лифт.

Скоростной лифт резко нырнул, и на мгновенье создалось ощущение летящих вниз качелей.

* * *

Их самолет приземлялся в Пулково-два. После выписки Вича быстро набралась сил и наперекор черным сестрам летела на родину. Конечно, день рожденья Яны они пропустили, но зато попадали в разгар дачного сезона. Вид дымчатого горизонта постепенно исчез из иллюминатора. Его место заняло море зеленых полей, в котором радостно купалось летнее солнышко. Глядя на ласковую природу, Вича уже не так боялась посадки. Она добровольно шла на риск, но чувство страха от этого не пропадало. Из-за перепада высоты, а вместе с ней и атмосферного давления, ее ненадежное легкое могло в любой момент снова порваться. Весь полет она была готова к худшему, но сейчас ее беспокойство сменилось волнением скорой встречи с родными.

Да и плавное снижение было не так опасно, как стремительный набор высоты. После мягкой посадки Родина их встретила жестким девизом «Рубль всему голова». Тележки для багажа выдавались только за рубли, причем нового образца. Картинки на тех купюрах, с которыми Дича и Вичей уезжали два года назад, пришлись не по вкусу эстетам от казначейства, и они в срочном порядке напечатали другие, поцветастее. Новые произведения искусства еще не успели завестись в кошельках у прилетевших, поэтому Дича тащил все вещи на себе, претендуя на приз рубрики «А вам слабо?» Дома они окунулись в свою недавнюю юность. Летом Ванда жила на даче, и бывшая комната молодых была в их полном распоряжении. Лежа прижавшись друг к другу на своей старой кровати, они смотрели в знакомый до каждой трещинки потолок, как будто и не было этих лет в Америке. За окном щебетали птицы. За стенами у кого-то орал телевизор и где-то громко топали соседи. Невдалеке постоянно хлопали дверью, отчего в серванте нежно дребезжали фужеры. В общем, ничего не изменилось, и все-таки чего-то не хватало…

С первым укусом озверевшего питерского комара картина родных пенатов была завершена. Их ностальгические настроения длились не долго. Яна приготовила насыщенную увеселительную программу, так что наслаждаться воспоминаниями было некогда. Первым пунктом в списке стояли белые ночи. Еще не успев перестроится на местное время, Дича с Вичей выглядели самыми бодрыми среди гуляющих по ночному Питеру людей. И не удивительно. У них-то за океаном был еще ранний вечер. Давний друг семьи, который совсем недавно навещал их в Балтиморе, вызвался быть водителем-экскурсоводом. Бывший автогонщик, он как бешенный носился по набережным в погоне за разводящимися мостами. В открытые окна врывался влажный невский ветер, и они с наслаждением подставляли лица дыханию одетой в гранит реки. Потом был визит в Петродворец, где Вича с племянницей Дианой фланировали в нарядах придворных дам. Они довольно долго не появлялись из палатки проката средневековых одеяний, но терпение ожидавших было с лихвой вознаграждено.

«А не царских ли кровей у меня Вича?» — думал муж, глядя на свою преобразившуюся половину.

Дича стоял какое-то время ошарашенный, начисто позабыв о намерении запечатлеть для истории любимую королевишну и юлившую рядом принцессу. Поднимая фотоаппарат он окликнул жену, но Вича, не отрываясь, смотрела вдаль Финского залива. Над голубыми волнами шумно носились чайки. Ей было невыносимо душно в этом тяжеленном бархатном платье. Она

рвалась на волю, к тем белоснежным птицам, что кружились за окном. Ей хотелось так же беззаботно парить над башнями замка и упоенно кричать этим приземленным людишкам о том, как прекрасна жизнь. Но вместо воздушных перьев она из последних сил натягивала на себя грузную парчу, стараясь порадовать своего любимого. Он стоял рядом и не сводил с нее восторженных глаз. Дерек знал, что Венди тяжело, но пытался расшевелить ее. Она и так проводи льшую часть дня на пыльном соломенном матраце и все реже оставляла свое ложе. Ей нужно было двигаться, и Дерек таскал к ней платья придворных дам.

В их многочисленных складках любили селиться платяные вши, и благородные девицы время от времени присылали свои наряды придворному лекарю для обработки китайским корнем стемоны. Освобожденные от вшей туалеты с нетерпением дожидались хозяек во «вшивой комнате», как они с Дереком прозвали кладовую с платьями. Мудрые дамы за нарядами не спешили и заставляли мужей раскошеливаться на обновы. Но платья не скучали. Их часто навещала хрупкая девушка, которая с удовольствием влезала в них, несмотря на разницу в размерах. Ее присутствие наполняло огромную кладовую радостью и светом.

Венди расхаживала в чужих нарядах перед своим кавалером, и блаженная улыбка не сходила с его восторженного лица. С приходом осени худеющая прямо на глазах модница стала появляться все реже, а вскоре и вовсе пропала. Теперь обеспокоенный юноша носил наряды к ней в кухонную кладовую. Помощница кухарки покорно мерила шикарные убранства, но ее взор больше не лучился тем счастливым озорным огоньком, который платья так полюбили. У утомленной переодеваниями девушки больше не было сил шевелиться. А ее куда-то упорно тянули.