Лазарь Лагин - Патент АВ Страница 46

— Совершенно точно, сударыня. Мы должны перед вами извиниться. Произошла ошибка. Мы похоронили его здесь же, на территории приюта, который ему так нравился. — Вандерхунт скорбно покачал головой, вздохнул. — Разрешите проводить вас к могиле нашего общего любимца.

Он бережно взял бедную вдову под руку. Они вышли из сторожки, свернули направо, прошли шагов тридцать и вышли на маленькую лужайку, посреди которой возвышался небольшой холмик, утопавший в цветах.

Будь госпожа Гарго в более уравновешенном состоянии, она, возможно, обратила бы внимание на то, что земля на холмике слишком свежа для могилы двухнедельной давности. Но госпоже Гарго было не до таких подробностей. Она упала на колени и замерла, прильнув к дорогому холмику. Так она провела несколько минут, потом встала и нетвердыми шагами, так и не попрощавшись с шокированным господином Вандерхунтом, направилась к воротам. В последний раз щелкнула калитка. Господин Вандерхунт облегченно вздохнул, на его тонких синеватых губах промелькнуло подобие удовлетворенной улыбки, и он вернулся к себе в кабинет.

А вдова Гарго, сама того не замечая, вместо того чтобы пройти по дороге, двинулась по траве, вдоль ограды. Она опомнилась только тогда, когда ее окончательно покинули силы. Тогда она, чтобы не упасть, вцепилась в железные прутья, отгораживающие приют от внешнего мира, и увидела в глубине парка, за довольно плотной стеной вечнозеленых деревьев, обширную поляну, на которой с криком и гамом играли в мяч десятка два мужчин и женщин в странных нарядах. В чем состояла необычность их одежды, госпожа Гарго не успела сообразить, потому что в этот момент один из играющих неудачно ударил по мячу, тот полетел далеко в сторону и упал совсем близко от стоявшей по ту сторону изгороди госпожи Гарго. За мячом, заливисто хохоча, помчался странно знакомый ей человек. Прошло не более двух секунд, и госпожа Гарго, пронзительно вскрикнув, упала без чувств: по ту сторону забора к ней бежал, по-детски раскрыв объятия, ее покойный муж.

— Мама! — крикнул он. — Мама!

Но она его уже не слышала.

Когда она очнулась, кругом царила тишина. На поляне никого не было. Она подняла с земли узелок с вещами бедного Педро и медленно поплелась в город. Ей казалось, что она сходит с ума.

В тот же день она уехала обратно в Бакбук.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, в которой рассказывается о докторе Лойзе и странной судьбе рыжего кота Меркурия

Когда в газетах промелькнуло сообщение, что в городе Бакбуке неожиданно и неведомо откуда появился свирепый тигр, наводящий панику на местных жителей, никто это заявление всерьез не принял. Больше того, наиболее искушенные в газетных делах люди потешались над убогостью фантазии автора этого сообщение: уж если выдумывать, так почему именно тигр? Почему не слон или бронтозавр? Хоть бы придумал, чудак, для придания достоверности, что этот дежурный газетный тигр удрал из зверинца, что ли.

Но нет, в сообщении, наоборот, тщательно подчеркивалось, что в Бакбуке никакого зверинца нет, что ближайший зоопарк находится в ста тридцати километрах, в городе Баттоге, и что из этого зоопарка не только тигр, но и мышь не может выскользнуть.

Посмеялись в Городе Больших Жаб и Баттоге и забыли об этой грошовой провинциальной выдумке. Тем более что именно к этому времени относится разгар увлечения муравьиными бегами, которое достигло такой небывалой степени, что врачами-психиатрами был пущен в ход новый медицинский термин — «формикопсихоз», что означает в переводе с латыни «муравьиный психоз».

Необходимо отметить, что даже в самом Бакбуке далеко не сразу поверили в этого тигра. То, что каждый столкнувшийся с этим хищником по-разному определял его размеры и что эти размеры с каждым днем становились все более внушительными, должно было не смешить, а, наоборот, заставить насторожиться, примять необходимые меры.

Правда, последние тигры, вернее — их саблезубые предки, разгуливали в этих местах миллионов за двадцать лет до того времени, когда развернулись описываемые нами события.

Только один человек с самого начала не сомневался, что слухи о тигре целиком соответствуют действительности. Это был доктор Лойз, известный уже нам старейшина местного общества врачей. И если он все же решил промолчать и хранит это молчание по сей день, то для того были и имеются весьма серьезные причины.

Дело в том, что еще утром четвертого сентября, то есть на другой день после загадочного покушения на молодого Бероиме, доктор Лойз, прогуливаясь в числе других любопытных мимо обуглившихся развалин дома Стифена Попфа, неожиданно заметил неподалеку от подъезда две довольно большие пробирки, наполненные полупрозрачной желтоватой жидкостью. Они валялись на мокрой после вчерашнего ливня земле, тускло поблескивая из маленькой лужицы. Надо полагать, они выпали из кармана Синдирака Цфардейа, когда тот накануне вечером забирался в кабину автомобиля, чтобы поскорее оставить город.

Доктор Лойз сразу догадался, что это за пробирки, но виду не подал, хотя его морщинистое лицо, похожее на скорлупу грецкого ореха, мгновенно налилось кровью. Старик замешкался, отстал от своего собеседника, извлек носовой платок, нарочно уронил его в лужу и, замирая от мысли, что кто-нибудь это заметит, поднял заодно с платком и пробирки. Вопреки простейшим правилам гигиены, он спрятал пробирки в карман, так и не стерев с них обильно налипшую грязь.

Минут десять после этого никем не замеченного события престарелый доктор прогуливался еще взад и вперед возле сгоревшего коттеджа с задумчивым лицом и глазами, опущенными вниз. Но, убедившись в тщете дальнейших поисков, он спешно направился к себе домой, заперся в своем кабинете и провел довольно много времени в одиноком раздумье. Перед ним лежали на столе обе найденные пробирки. Теперь они были начисто вымыты. На них белели аккуратные бумажные наклейки с расплывшимися, но вполне различимыми надписями: «Эликсир Береники 1-а».

В свое время доктор Попф, показывая господину Лойзу лабораторию, сказал: «Кубический сантиметр моего препарата — и животное вырастает как на дрожжах».

В обеих пробирках было, по крайней мере, полтораста кубических сантиметров. Если привить их полуторастам телятам… У господина Лойза дух захватывало от этой перспективы. Он был очень жаден, этот морщинистый старичок, стоявший уже одной ногой в могиле.

Но удобно ли ему здесь, в Бакбуке, на виду у всех, покупать телят, приобретать для них корм, нанимать людей, которые бы за этими телятами ухаживали? Прежде всего у бакбукцев возникнет законный вопрос: откуда у доктора Лойза эликсир? Потом всех удивит: как же это он, так недвусмысленно выступавший в местной газете против препарата доктора Попфа, сам решился применить эликсир?

Нет, было ясно, что здесь, в Бакбуке, доктору Лойзу ни в коем случае не следовало использовать свою драгоценную находку. Но ради такого выгодного дела не грех на время и уехать куда-нибудь подальше от этих мест, даже в совсем другой конец страны. Тем более, что госпожа Лойз вместе с их единственным сыном очень кстати отправлялась пятого сентября на курорт и собиралась вернуться в Бакбук не ранее середины ноября.

Казалось, все говорило в пользу такого плана, и все же прошло свыше полутора месяцев, прежде чем доктор Лойз решился начать проводить его в жизнь. Надо было придумать причину, заставляющую его покинуть город; надо было, не возбуждая ничьего любопытства, по частям набрать в банке нужную сумму денег; надо было, наконец, самолично проверить действие препарата. Правда, доктор Попф его несколько раз проверял, но ведь с тех пор прошло немало времени и эликсир мог испортиться.

Вставал вопрос, как проверить действие эликсира, если ни в коем случае не удобно приобретать ни теленка, ни ягненка, ни поросенка. А без проверки доктор Лойз не решался тратиться на поездку и на покупку телят.

Неизвестно, сколько еще пробыл бы доктор Лойз в состоянии нерешительности, если бы ранним утром двадцать третьего октября он, возвращаясь из ванной комнаты, не услышал многоголосого писка, возвещавшего о том, что кошка, коротавшая свой век на кухне семейства Лойз, благополучно разрешилась от бремени.

С несвойственной ему резвостью доктор поспешил на кухню. Он поразил кухарку: господин Лойз не баловал кухню своими посещениями. Но то, чему кухарка стала вслед за этим свидетельницей, показалось ей просто-напросто наваждением: господин Лойз почтил своим вниманием кошку! Господин Лойз погладил ее по шерстке и даже промолвил: «Кис-кис!» Это было невероятно! Господин Лойз промолвил: «Кис-кис!», опустился на корточки и озабоченно стал разглядывать всех шестерых новорожденных, слепеньких, жалких, дрожащих от холода, но с похвальным усердием сосавших свою ласковую мамашу. Два котенка были беленькие, с редкими черными пятнышками, три были безупречной черной масти и один — рыжий, с темными, почти черными поперечными полосами.