Юрий Брайдер - Жизнь Кости Жмуркина Страница 47

Дама с ангельским ликом и мятущейся душой несостоявшейся валькирии, покровительница всех молодых авторов, Маргарита без Мастера, Гала без Дали, Жозефина без Наполеона — «Помни о семейных узах». (Напутствие заведующей ЗАГСом молодоженам.)

Досталось на орехи и более мелкой сошке.

Дабы не вызвать подозрения разобиженных семинаристов, Вершков налепил дразнилку и на свою дверь — «Осел, козел и косолапый мишка…» Такое название носил спортивный репортаж о крайне неудачной игре нашей хоккейной сборной.

В постель оба они легли с чувством выполненного долга и сразу уснули как младенцы.

Разбудила их брань Бубенцова, раздававшаяся из-за полуоткрытой двери.

— Какая это тварь постаралась? Узнаю — прибью!

— Ты их шашечкой, шашечкой, — невинным голосом посоветовал Вершков. — А что, кстати говоря, случилось?

— Поклеп на нас навели! Обозвали самыми распоследними словами!

— Интересно бы послушать.

— Нате, сами читайте, — вернувшись в комнату, Бубенцов швырнул Вершкову смятую полоску газетной бумаги. — Осел, козел и косолапый мишка… Прямо как у Крылова. Ну, положим, мишку я принимаю на свой счет, — он критически глянул на свои ноги, имевшие ярко выраженную кавалерийскую конфигурацию. — А уж осла и козла — извините! Делите между собой.

— Ты кем хочешь быть? — поинтересовался Вершков у Жмуркина.

— Гомо сапиенсом, как и прежде, — ответил тот. — Плевал я на всякие клеветнические измышления. Завтра, к примеру, на дверях напишут, что я кашалот. Что же мне тогда — в море за кальмарам" нырять?

— Чем мне нравятся менты, так это устойчивостью своей психики, — похвалил Костю Вершков. — Кто за первые пять лет службы не рехнулся, тот со временем может стать вторым Спинозой или Гегелем… Кстати, ты не забыл, какая у нас сегодня основная задача?

— Помню. Посещение заколдованной пещеры на дверях которой написано «Деньги мафии».

— Вот-вот… Морду сполосни, причешись и побрейся.

— Бриться-то зачем? — удивился Костя, уже успевший проникнуться духом творческой вольницы.?

— Катька — девка привередливая. С собою привезла два чемодана вечерних платьев. Дай ей волю, она всех нас во фраки и бальные туфли обрядит. Голубая кровь, ничего не попишешь.

— Так она еще и аристократка! — Костя потрогал колючую щетину, которая росла на его лице не сплошь, а островками.

— Знающие люди говорят, что ее папаша не то бывший курляндский барон, не то польский шляхтич.

— Аристократка, а связалась с таким чучелом, как Верещалкин, — посетовал Костя.

— Ты на себя лучше глянь… Верещалкин не так прост, как кажется. А потом — деньги. Она его за драхмы полюбила…

Большинство язвительных девизов было уже сорвано, только возле некоторых номеров, обитатели которых еще изволили почивать, околачивались гогочущие зеваки.

— Последние потомки гетмана Мазепы! В точку! Интересно, чьих это рук дело? — переговаривались они.

— Ребята, я вам скажу, но только под большим секретом. — Вершков приложил палец к губам. — Просыпаюсь я ночью от какого-то шороха под дверью. Думаю, а вдруг это Элеонора решила наконец мне отдаться. Вскакиваю, распахиваю дверь. А за ней бабушка Крестьянкина. В одной руке пачка каких-то бумажек. В другой — мокрое мыло. Как увидела меня, сразу смешалась и бежать, словно уличная воровка. А на двери нашлепка осталась. Дескать, здесь живут осел, козел и косолапый мишка.

Никто Вершкову не верил, но все смеялись. И чего бы им не смеяться, плотно позавтракавшим, опохмелившимся, талантливым.

На восьмом этаже, где проживала всесильная Катька, ковровые дорожки были побогаче, фикусы посвежее, а двери номеров отстояли друг от друга не на четыре метра, а на все десять.

Прежде чем войти, Вершков вежливо постучал, что на него было совсем не похоже.

— Говорить буду я, — шепнул он Косте. — Катька меня кое-как терпит. А ты лучше помалкивай да прикидывайся казанской сиротой.

— Войдите, — за дверями, на которых еще сохранилось пятно от мыла, раздался спокойный серебристый голос. В представлении Кости именно так должны были разговаривать феи.

Сразу за порогом оказалась небольшая прихожая, а дальше открывалась целая анфилада роскошно обставленных комнат, в первой из которых, изящно разместившись в мягком кресле, пребывала Катька, одетая и причесанная, как на великосветском рауте. Слева и справа от нее высились груды рукописей.

— Здравствуйте, Катерина Карловна, — жизнерадостно поздоровался Вершков. — Как ваше драгоценное здоровьице? Головка после вечеринки не болит?

— Ты же знаешь, я не пью, — ответила фея, глядя на гостей огромными прозрачными глазами.

— Я знаю, что вы со мной не пьете. — Вершков продолжал усиленно строить из себя дурачка. — Так ведь есть люди и подостойнее. Какой-нибудь принц Ольденбургский, к примеру.

— Нет здесь принцев. Да и некогда мне пить. Кто же тогда будет читать ваши творения? — носком узенькой туфельки она тронула ближайшую папку, на которой было крупно выведено — «Галактика всмятку. Роман-эпопея».

— Мы к вам, собственно говоря, по делу, — сказал Вершков, продолжая ухмыляться во весь рот.

— Догадываюсь, — милостиво кивнула она.

— Прокольчик вчера вышел. Пока белые люди на банкете гудели, я с дружком прогуляться вышел. Подышать свежим воздухом и полюбоваться ночным светилом. Встретились нам девочки…

— Ваши жеребячьи подвиги меня не интересуют, — едва заметно нахмурилась Катька.

— Не было никаких подвигов, Катерина Карловна! Клянусь! — Для вящей убедительности Вершков ударил себя кулаком в грудь. — Только девочки оказались нехорошими — стибрили наши бумажники, и поминай как звали.

— Где же ваши бумажники лежали?

— Как и положено, в брюках, — смиренно ответил Вершков.

— Каким же образом эти ваши… девочки… овладели ими?

— Ну вы прямо как следователь, Катерина Карловна, — потупился Вершков. — Стыдно признаться… Ведь мы брюки-то к тому времени уже сняли.

— А я здесь при чем? — и взгляд Катьки, и речь по-прежнему оставались совершенно спокойными. Или она была такой всегда, или берегла свою страсть для каких-то особых случаев.

— Выручайте. Окажите материальную помощь. В уставе творческого объединения про это записано.

— На прошлом семинаре мы уже оказывали тебе материальную помощь. В размере ста рублей. Тогда, кажется, ты выронил бумажник, катаясь на фуникулере?

— Нет, Катерина Карловна. У меня его слониха из рук выхватила, а потом сожрала. Голодная, видно, была. Это когда мы зоопарк посещали. Кстати, ваша была идея.

— Невезучий ты. Вершков.

— Какой уж есть! Таким уродился, — он исподтишка подмигнул Косте.

— Ладно, пишите заявления… Кстати, твой друг член семинара?

— Чего? — Вершков изобразил на лице глубочайшее удивление. — Про какой член вы говорите, Катерина Карловна? Даже у такого матерого зверя, как наш семинар, может быть только один член! И мне кажется, что он находится где-то неподалеку.

— Не хами, Вершков, — в обычной своей невозмутимой манере произнесла Катька. — Заявления оставьте здесь. Результат будет зависеть от того, какую резолюцию наложит директор.

— А где он сейчас? — Вершков оглянулся по сторонам с таким видом, словно искал какую-то свою вещь, забытую здесь накануне.

— Отдыхает, наверное, — ледяным тоном ответила Катька.

— Вы перед ним словечко за нас замолвите, Катерина Карловна. Ладно?

В это время в соседней комнате раздался какой-то загадочный звук (Костя мог поклясться, что это заскрипела кровать), а затем оттуда показался долговязый человек в просторных сатиновых трусах.

Физиономия у Верещалкина опухла так, что узнать его можно было только по бороде. Тело директора ТОРФа покрывали подозрительные отметины похожие на трупные пятна.

— Привет, мудаки, — бодро просипел он и поздоровался за руки со всеми, включая Катьку. — Выпить не принесли?

— Сами маемся, — с достоинством разорившегося аристократа ответил Вершков. — Вот пришли за материальной помощью.

— Есть у нас деньги в кассе? — Верещалкин обратился к Катьке, несколько смущенной таким поворотом событий.

— Найдутся, если надо, — уклончиво ответила она.

— Ну? — Верещалкин перевел свой мутный взор на просителей. — Сколько?

— Рублей по двести, — быстро ответил Вершков, явно готовый к торгу.

— Вот и хорошо, — еще быстрее согласился Верещалкин. — Я вам выпишу по четыреста. Только, чур, половину вернете назад. Одному влиятельному человеку из Главлита нужно сделать подарок ко дню рождения, а все фонды израсходованы.

— Мы понимаем. — Вершков изобразил на лице скорбь. — Все-то вы о нас печетесь, все хотите как лучше сделать…

— Ты мне мозги не компостируй. — Верещалкин болезненно скривился. — Я тебе не Элеонора. На фуфло меня не купишь, брехун.