Михаил Елизаров - Библиотекарь Страница 49

Попавшая в ловушку читальня Симонян решилась на отчаянный прорыв. Сквозь заслон удалось пробиться пяти читателям, но от погони ушли только Гаршенин и Озеров. Теперь они считались вне закона, и всякая библиотека или читальня были обязаны их выдать.

Беглецы двинулись в Колонтайск. Читальня нового библиотекаря Веретенова сгинула. Гаршенин и Озеров застали хорошо скрытые приметы былого побоища. Из всех колонтайцев выжил лишь один — Сергей Дзюба. Его, беспамятного, похоронили в братской могиле на дне заброшенного котлована. Дзюбе повезло, что утилизацией занимались не профессиональные могильщики Совета — те всегда тщательно инспектировали тела и свидетелей не оставляли.

Дзюба рассказал, как их читальню выманил за город староста региона Терешников, но палаческую работу вершили совсем другие — в Колонтайск тайно вернулись павлики. Совет отдал на откуп мстительному Чахову также Воронеж, Пензу, Кострому и Ставрополь.

Нехитрая политика больших кланов была очевидна — чужими руками сломить удельные читальни, при этом невербинский договор о неприкосновенности формально соблюдался. Расчет был прост: кого-то из упрямцев перебьет Чахов — туда им и дорога, ну, заберут павлики очередную Книгу Памяти или даже Терпения — не велика потеря, а кое-кто из библиотекарей, увидев плачевные итоги независимости, сам откажется от Книги и понесет абонемент в Совет.

Вероятно, и широнинской читальне готовили такой же гуманный приговор в виде абонемента. Стоило ли его дожидаться? Тем более, что к нашей «Ниве» и мотоциклу неожиданно прибавился автобус колонтайской читальни, на котором приехали Дзюба, Гаршенин и Озеров. Для них было настоящим спасением обрести новую читальню, а мы полностью разрешили наши транспортные проблемы, да и коллектив пополнился тремя закаленными бойцами.

Внушительным эскортом на рассвете мы тронулись в путь.

СЕЛЬСОВЕТ

За райцентром дорога свернула в лес. Высокие кроны сомкнулись над автобусом, и ветки шуршащими вениками мели его покатую крышу. Через полчаса в конце сумрака вдруг ясно обозначился просвет. Деревья расступились. Мы вынырнули из чащи, и над нами раскрылось небо, высокое и бесцветное, в дымных разводах.

Автобус подпрыгивал и дребезжал на глубоких колдобинах, и легко было догадаться, в какое месиво превращается глинистый грунт в период затяжных ливней. Тут прошла бы только «Нива» Иевлева, но благо до райцентра с магазинами, почтой и больницей было всего километров двадцать.

Сразу за лесом раскинулся одичавший луг, поросший бурьяном и сухим чертополохом, потянулись черные изгороди с воротами, избы в наростах голубого древнего мха.

Мы остановились возле самой большой постройки в брошеной деревне. По-видимому, в лучшие свои годы там размещался сельсовет или подобный ему иной орган. На стене у двери виднелись следы административной таблички. Рядом же висела подставка для флага. Одноэтажный дом, в отличие от крестьянских изб, был построен с архитектурной претензией — на манер бедной помещичьей усадьбы. У входа имелись небольшие фальш-колонны. Широкое крыльцо расходилось подолом каменных ступеней. В трещинах мшистого фундамента зеленели пустившие корни деревца. Облезшие ставни и дверь были небрежно заколочены. Неподалеку от этого «сельсовета» топорщился соломенной кровлей невысокий, длинный сруб без единого оконца — бывший амбар или склад.

Внутри дома стояла затхлая духота. Седыми клочьями, похожая на старушечью пряжу, свисала паутина. Никакой мебели прежние хозяева не оставили. Кое-где на потолке и стенах обвалилась отсыревшая штукатурка, в местах потеков дощатый пол зеленел плесенью. Иевлев стукнул ногой, и огнившие доски сразу треснули. Гаршенин и Кручина полезли на чердак, чтобы до вечера залатать прохудившуюся крышу.

В доме имелись две печи — большая русская, проходящая сразу через две комнаты, и вторая, поменьше, — голландка. На вид печи были исправные, только очень грязные. Анна выгребла из каждой по ведру золы и проверила тягу подожженной газетой. Дым благополучно утянуло в трубу.

Электричества в деревне уже не было. Во дворе, подвешенная к столбу, скрипела открытой дверцей трансформаторная будка. К ней сразу подступились с инструментами Вырин и Сухарев.

Деятельный Тимофей Степанович, взяв шефство над новичками — Озеровым и Дзюбой, — организовал уборку двора.

С Дежневым и Луцисом мы обошли окрестности. Всюду стояла глухая мертвая тишь, но мне не удавалось отделаться от мысли, что из битых окон кто-то рассматривает нас, подозрительно и враждебно. Процесс разрушения шел непрерывно, все опадало, скрипело, отваливалось, капало, звякало, на ходу становясь прахом. При взгляде на запустение в груди росла тоскливая неуверенность, как здесь обустроить жизнь…

Мы осмотрели все двенадцать изб. Люди покинули деревню давно и вывезли почти все полезные предметы. В изобилии можно было разжиться лишь досками, листами старого шифера и прохудившимися жестяными бочками для дождевой воды.

В черных коробах колодцев не было ни ведер, ни цепей. В глубине неподвижно плескалась масляная ряска. Сразу за деревней у церковных развалин начиналось сгнившее на корню кладбище.

Пока мы ходили по деревне, женщины кое-как прибрались в доме, вымели годовую пыль, сняли паутину. Весь хлам, листву и мусор свалили в овраг. Анне удалось растопить печь — дом надо было хорошенько прогреть, чтобы истребить поселившуюся плесень.

Первый ночлег был неудобный и безрадостный. Разместились мы в автобусе. Будущее по-прежнему рисовалось мрачным. Заснуть я не мог от ревматической вяжущей боли в ноге. Из-за холода и дискомфорта затянувшаяся штыковая рана разнылась. Я ворочался и прислушивался к ночным шумам. Из лесов доносился протяжный вой, цепенящий, унылый, и наши собаки заливались в ответ тоскливым лаем.

За ночь промозглая мгла набухла сыростью, даже волосы стали мокрыми и липкими. В автобусе каждая тряпка отсырела и отяжелела.

Невыспавшийся Луцис угрюмо сказал:

— Ну чего нас понесло в эту проклятую глушь? Остались бы лучше в городе…

— Ага, а там бы нас всех и шлепнули, — возразил севшим голосом Игорь Валерьевич.

— Правильно сделали, что уехали. На природе оно и помирать приятнее, — двусмысленно пояснил Тимофей Степанович.

С утра был густой туман. Когда взошло солнце, он растаял, осел по прогалинам. Над влажной почвой клубилась испарина. В лощинах застоялась теплая влажность и сладко пахло густой увядающей травой. Высокое бесцветное небо виднелось как сквозь тускловатую водяную толщу, и ветер гнал дымные разводы осенней хмари.

В течение дня мы исследовали границы нашего поселения. На север и восток лес отличался непроходимостью. Деревья росли плотно, каждый шаг пружинил, и чувствовалось, что под ногами до полуметра слоя опавшей за бесчисленные годы листвы, в которой нога могла утонуть по колено, если не попадался невидимый корень. Рядом с лугом недалеко от леса стояли раскидистые березы, склонившие почти до земли плакучие желтые шапки.

На западном склоне обнаружился глубокий, с крутыми спусками, овраг. По его репейно-терновому руслу мы неожиданно вышли к реке. Она пролегла между глинистых скользких берегов. Мутно-бурая промозглая вода несла лиственный сор и бересту. На болотистом мелководье гнили почерневшие ветки, в сером песке застряли остовы стволов.

С юга холмы щетинились колючим ельником. Из рыхлых склонов лезли древние узловатые корни. Там же иногда попадались крупные белые валуны. Мы прошли ложбиной, загроможденной рухнувшими деревьями, и поднялись наверх к глухой кирпичной стене, огибающей задний двор нашего «сельсовета». Лес обступил деревню с четырех сторон.

Постепенно мы обживали новое жилище. Остро пахло столярным клеем, краской и лаком. Сухарев, Кручина, Иевлев и Гаршенин сколотили топчаны, широкий обеденный стол и длинные лавки. Я тоже помаленьку осваивал плотницкое ремесло и соорудил просторную будку мохнатой Найде. Дряхлая Латка ночевала в сенях.

Стараниями женщин дом принарядился. Дощатый пол украсили половички и дорожки. На еще не застекленных окнах развевались занавески.

Вся следующая неделя была посвящена укреплению подворья. Приютивший нас сельсовет частично окружала двухметровая кирпичная кладка и невысокие чугунные оградки, как на могилах. Мы раскатали шесть ближних изб и соорудили из позаимствованных бревен плотный частокол, захвативший дом и стоящий неподалеку хозяйственный сруб, который после ремонта вполне мог служить гаражом «Ниве» и мотоциклу.

С каждым днем креп стылый ветер, и к ночи звезды покрывала изморозь. Надо было готовиться к зиме, запасать продукты. С отоплением проблем не было. Дровами мы были обеспечены на ближайшие годы. Трухлявая деревня сама служила нам складом.