Максим Далин - Зеленая кровь Страница 5

— Это не меня, — сказал чужак грустно.

— Лучше бы Хозяин тебе мяса дал, — сказал Рамон.

— Я мяса не ем, — сказал чужак.

Рамон поразился так, что еще раз хорошенько чужака обнюхал. Просто для проверки — ведь наверняка врет. Не может настоящий зверь жить без мяса. Ноги протянешь.

Не козел же он, в конце концов! Вот уж чем от него точно не пахло — знаем мы, как пахнут козлята…

А чужак отстранялся и косился, будто ему не нравилось, что его нюхают. И мясом от него вообще не пахло.

— Что же ты ешь? — спросил Рамон, склонив голову на бок. — Одно молоко, что ли? Как сосунок? Или — одну траву, что ли?

— Нет. Вот еще. Я ем веточки.

— В смысле — грызешь?

— Ну, в смысле — сначала грызу, а потом съедаю. Ты мясо тоже сначала грызешь?

— Кости… но веточки… Ты что, хочешь сказать, что ты палки глотаешь?!

— Веточки, а не палки, — теперь у чужака сделался снисходительный вид. Рамон понял, почему: потому что Рамон никак не возьмет в толк то, что этот тип считает простой вещью. — Самые вкусные — ивовые. Молоденькие. Еще вот ольха… или, знаешь, свежие сосновые иголки, еще светленькие… а еще — вот это дерево. Яблоня.

Самое дикое, подумал Рамон, что не похоже на вранье. Так можно говорить только о еде. Но ведь невозможно…

— Как можно сосну грызть?! — пробормотал он потрясенно. — Она же колется! В нос! И горькая!

Чужак пожал плечами.

— Я же не спрашиваю, как можно мясо есть, — сказал он безумную вещь. — Мертвое. Вонючее. В крови. Которое раньше было живое.

У него на секундочку сделался такой неприязненный вид, что Рамон зарычал.

— Не кусайся, — сказал чужак. Миролюбиво.

— Почему? — сказал Рамон. — Ты драться не любишь?

— Не люблю. Я умею, ты не думай, меня папа учил. Просто не люблю. Мне папа говорил, драться можно только в двух случаях: когда нападают и из-за девочки. Но девочки я тут не вижу, а если ты нападешь… это будет нехорошо. Папа говорил: если нападают, надо убить. Или попытаться убить. А то тебя убьют.

Рамон задумчиво почесал бок и выкусил блоху. Чужак был серьезный парень. Но странный.

— Чего драться из-за девочки? — спросил Рамон с любопытством.

— Осенью. Девочкам сильные нравятся, — пояснил чужак.

Рамон усмехнулся. Сильные нравятся… тоже, новость. С сильными бороться интересно. А просто смотреть какой девочкам интерес?

— А играть? — спросил он.

Чужак улыбнулся. У него были крупные передние зубы и совсем не было клыков.

— Хочешь играть? Давай. В пятнашки. Или — бодаться. Кто сильнее.

— Как это — бодаться?

— Это лучше — когда перекинемся, — сказал чужак.

Рамону стало интересно. Это уже была совсем новая игра, в новую игру всегда забавно поиграть. Он перекинулся кубарем, чужак — осторожно и не спеша. И стал таким зверем, что Рамон помимо воли заскакал вокруг, заливаясь лаем.

А чужак смотрел на него сверху вниз девчоночьими темными глазами в длинных ресницах, стоя на тонких длинных ногах, нагнув горбоносую голову с крохотными рожками, встряхивая коротенькой светлой гривкой. Рамон был городской щенок — он еще никогда в жизни не видел лосят…

Задремавшего Рамона разбудил запах сырого мяса.

Он еще глаза не успел открыть, как струя этого запаха выбила слюну из-под языка и сжала желудок голодным спазмом. Сколько ж я уже не ел, подумал Рамон. Вторые сутки голоден — только воду хлебал. Мясо!

Он открыл глаза, встряхнулся и сел. Мэллу, в Старшей Ипостаси, обхватив руками колени, сидел напротив и презрительно смотрел на него из-за решетки. Человек в пропотевшем ватнике, чья душа еще жила, но уже начала загнивать, ухмыляясь, стоял около клетки. Он держал в одной руке электрошокер, а в другой — большую миску, наполненную кусками сырого мяса, политого сырым яйцом.

Рамон бессознательно вильнул хвостом.

— Вот и умница, — ухмыльнулся человек еще шире, показывая желтые испорченные зубы. — На, лопай.

Он открыл маленькую дверцу у самого пола клетки, не сводя с Рамона глаз и напряженно ухмыляясь, и втолкнул миску внутрь. Миска проехалась по полу до самого носа Рамона — и он остановил ее лапой. Человек плеснул в другую миску воды из ведра, втолкнул и ее тоже, расплескивая воду, скривился в странной гримасе и ушел.

Рамон облизался — и тут же услышал ледяной голос Мэллу:

— Бобик, забыл, что тебе говорили?

От голоса растерялся и обернулся, капая на бетон с языка.

Верхняя губа кота дрогнула, не столько злобно, сколько пренебрежительно.

— Понюхай это мясо, дурак. Хорошенько понюхай, если у тебя есть какие-нибудь ноздри.

Рамон понюхал. Мясо восхитительно пахло, так пахло, что у Рамона голова закружилась — но тончайшее обоняние ищейки уловило еле заметный оттенок незнакомого химического запаха, который сознанию хотелось игнорировать изо всех сил.

Рамон заскулил, топчась на месте, и беспомощно взглянул на кота.

— Отрава, — сказал Мэллу. — Стимулятор, бобик. Чуешь?

Младшей Ипостаси было невыносимо плохо. Младшая Ипостась хотела забыть обо всем и впиться зубами в кусок мяса, она не могла думать о будущем, когда ее мучил голод. Рамону пришлось радикально с ней бороться — он перекинулся и отошел от миски.

— Ничего, — мурлыкнул Мэллу одобрительно. — Еще ничего. Еще есть какие-то мозги… а то вы же все безмозглые, псы. Вам лишь бы брюхо набить.

— Я же на службе, — хмуро сказал Рамон. — Я легко могу не есть… Просто я очень голодный сейчас, а это — мясо…

— Конечно, — сказал Мэллу. — В этой клетке до тебя жил один барбос… Я ему говорю — не жри, дурак, издохнешь, а он мне — заткнись, мол, кошка. Урод. Ну и все. Два боя выжил, только выл и на решетку кидался. А потом сдох, от заражения крови, наверное. Он не вылизывался, забывал. Спятил. Вонял напоследок, как падаль…

Рамон встал на четвереньки, опустил нос и понюхал бетонный пол.

— Я не чувствую.

— Давно, — сказал Мэллу безмятежно. — Потом его унесли жечь, а тут все вымыли хлоркой.

Рамон кивнул. Потом облизнулся и спросил:

— Что ж мне делать? Я же с голоду помру. У меня даже болит в животе… ты говорил, что мне надо будет драться — какой же я боец, голодный? Меня сытый с ног собьет.

Кот поднял миску, стоящую в углу своей клетки. Рамон потянулся носом. В миске лежали коричневые катышки дешевого корма для животных.

— На, погрызи, — усмехнулся Мэллу, поднося миску к решетке. — Я все равно столько съесть не могу… этой дряни. Обветривается.

Рамон, отгоняя от мыслей запах мяса, взял катышек двумя пальцами. Жесткий. Пахнет костной мукой, аптечными витаминами, жиром…

— Давай-давай, — фыркнул кот. — Привыкай. Только запить не забудь — а то заворот кишок будет.

Рамон зачерпнул горсть катышков, сунул один в рот и принялся жевать. Голод придал суррогатной жратве какой-то намек на вкус — проглотив один комок, Рамон набил рот остальными.

Мэллу задумчиво наблюдал.

Рамон съел довольно много, но не наелся, только почувствовал, как раздулся живот, будто его набили песком. Хотел попить, смыть привкус суррогатного жира с клыков — но наклонившись к воде, учуял тонкий и острый химический запах.

— Кот, — сказал с тоской. — Я пить не могу. Тут тоже… это…

Мэллу уже привычно подтолкнул ему свою миску.

— Смешные вы, все-таки, — сказал он, глядя, как Рамон черпает воду пригоршней. — Смешные… Хорошо, что ты еще не жалкий. Слушай, если нажрался. За тобой придут через час. Отдыхай.

— Я никуда не пойду, — оскалился Рамон. — Я тут порву кого-нибудь.

— Лучше иди, — сказал Мэллу. — Они будут тебя шокерами в клетку на колесах загонять. Это больно.

Рамон вздохнул и сел.

— Молодец, — сказал кот. — Глупо выпендриваться зря. Надо думать, если хочешь пожить подольше. Слушай дальше. Драться тяжело. Там, в зале, всегда полно мертвяков или наполовину мертвяков. Не обращай внимания. Перекинься, как только клетку откроют. И постарайся сразу убить.

— Нашего товарища по несчастью?

— Да, дурак, да. Нашего полоумного товарища, обожравшегося наркотой. Иначе он тебя убьет. Не жди, не рычи, не лай, не нюхайся — я знаю, вы, полудурки, все так делаете. Будешь ждать — он кинется, и привет.

Слышать это было так дико, что хотелось по-щенячьи скулить с тоски. Кот понял и боднул его в плечо через решетку.

— Ты ведь не боишься, дурень, да? Жалеешь здешних бобиков? Жалеешь?

— Они мне ничего не сделали…

— Так сделают, — Мэллу снова боднулся. — Забудь свои дурацкие собачьи правила. Хочешь жить — забудь. Я бы никогда в жизни не стал так с тобой ласкаться, но ты мертвяка отогнал, когда он меня жрал, поэтому — я тебе начистоту говорю, как своему. Ты — ничего, я не хочу, чтоб тебя притащили за ноги в кровище, а завтра, если не сдохнешь, вмазали морфием в сердце. Мне, знаешь, тоже приятно пару лишних дней чуять зверя рядом, живого зверя, а не отравленное чучело…