Владимир Михайлов - 2012 Страница 5

А вот жадности быть не должно. И она до сих пор у Артёма ничего не просила. И не принимала. Почти. Ну, там, хорошую косметику, колечко… Но деньги – никогда.

Сначала казалось – проходной эпизод. Не более. Раз он к тому же из каких-то дальних мест. Куда её разве что по суду можно было бы заполучить. Да и для него тоже – столичное развлечение, рядовое приключение, солдат в краткосрочном отпуске, как сам он говорил. Помял московскую девицу – будет о чём вспоминать где-то у чёрта на рогах, на досуге, самодовольно ухмыляясь.

Но уже почти сразу отношения их пошли как-то, ну, нестандартно.

Первый день был ещё нормальным. У неё вот уже года полтора никого не было, перед тем, порвав с мужчиной по имени Тим, то есть не то чтобы окончательно порвав, но научившись избегать его, динамить (благо – он всегда так занят, так занят!..), полностью разочаровавшись, она решила: порезвилась – хватит, надо заниматься делом. Взяли её в так называемый штаб Котовского. Времени на переживание не осталось. Но, оказывается, желание копилось. И на этот раз она не стала сдерживаться – именно потому, что человек был совершенно со стороны – уедет, и забудешь навсегда. Поэтому первый день был, как бы сказать, праздником тела. Она получала, и отдавала не меньше. И у неё дома. И на Клязьминском водохранилище, чуть ли не у всех на глазах. И… Голодное тело насыщалось большими, жадными глотками. И его – тоже.

Но уже на второй день как-то всё больше стало возникать разговоров. Вернее, темы стали меняться, потому что болтаешь ведь всегда – в промежутках. Так, ни о чём, просто чтобы дух перевести, дать плоти время восстановиться. А тут вместо болтовни стало возникать всё больше других тем. Даже и на политические темы, хотя как раз они, похоже, интересовали нового знакомца меньше, чем, скажем, наука или искусство.

Как сказал в своё время хороший поэт – «что люблю, что читаю, что мечтаю в дороге найти»[1]…

И где-то в середине недели выяснилось вдруг, что говорить им даже интереснее. Важнее. Она удивилась было: провинциальный лейб-гусар оказывался куда более сведущим и в музыке, живописи, театре, и мало чем уступал в литературе. Правда, в киношных темах она оказалась куда сильнее. И в политике тоже – да иначе и быть не могло: она, как-никак, принадлежала к «штабу Котовского», хотя находилась там более на ролях «подай – убери». Но главным, пожалуй, было то, что Артём даже и об этих делах слушал с неменьшим удовольствием, чем рассказывал сам. Не старался подавить, пусть деликатно, но всё же напоминать время от времени, как Тим: «Женщина, знай своё место, оно всегда – второе». Короче – оказалось, что секс-игры – не главное между ними. Нужное, приятное, но не оно определяет.

Поэтому она не очень удивилась, когда на излёте отведенной ему службой недели, уже как бы начиная прощаться, он сказал:

– Люблю ясность. И хочу, чтобы она и у тебя была.

Она только кивнула, предчувствуя.

– Значит, так. Восприми со всей серьёзностью: предлагаю отношения продолжить навсегда. Обещаю: кроме тебя – никого, никогда. Оформление – любое, по первому твоему слову. Перспектива: к себе не зову. Тебе там делать нечего. Но если у тебя хватит терпения на… ну, не более года, думаю, что меньше – улажу всё, как надо. Предупреждаю: пока я там, связь будет с затруднениями, разве что через спутник – такие места. Но о себе буду докладывать при любой возможности. У тебя будет возможность отвечать. По-моему, я сказал всё. Итак?

– Нет, – сказала она, и добавила торопливо, чтобы он не успел понять неправильно. – Ты не сказал главного.

Артём соображал не менее двух секунд.

– Прости. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю. И ты мне нужна для жизни. Иначе не стал бы…

– Всегда начинай с этих слов. Тогда у меня хватит не только терпения. Я вообще-то не из терпеливых. У меня хватит и веры. И надежды. И любви.

…Такие вот разнообразные мысли и воспоминания приходят в голову, когда перед зеркалом приводишь себя в порядок. Замечая при этом, что флакончики и баночки уже почти пусты – как бензобак в машине.

Надо быть в полном порядке. Даже если собираешься туда, где все тебя знают достаточно давно. Нет, не «даже», а «тем более». Для этого придётся поработать ещё минут сорок. Малейшая торопливость неуместна. Женщина перед трюмо так же не имеет права ошибиться, как разряжающий мину специалист по борьбе с терроризмом. И даже ещё меньше. Потому что сапёр, ошибившись, больше ничего чувствовать не будет. А ты – будешь. Долго. Болезненно.

Потом – одеться. Уложить в сумку всё, что может понадобиться для предстоящих после штаба двух дней жизни на отцовской даче, на пленэре, так сказать, – с купаньем, с прогулками по лесу. Запереть квартиру. Бросить сумку в машину. Доехать до заправки. Попросить мужика заправить машину, чтобы самой не пропахнуть бензином. Те самые пять литров, что стоят сто пятьдесят рублей.

Оттуда – в штаб. Если там ничего срочного – за руль и к отцу. За город. Там он творит в своём шалаше – один, как уже много лет, словно бы не думающий о том, что вот понадобится, чтобы кто-нибудь подал стакан воды, – и некому будет. Уповает на Господа.

К сожалению, возможное удовольствие будет сильно подпорчено. Потому что Тим не далее как вчера позвонил откуда-то и предупредил, что хочет встретиться. Для серьёзного, мол, разговора. Дескать, в его жизни происходят – или уже произошли? – очень значительные перемены к лучшему, «и поскольку ты, Анастасия, знаешь о моём отношении к тебе…» – и так далее.

Фу. Зануда. А главное – предотвратить его появление нельзя. Не вызывать же милицию. Да она всё равно не пришла бы. Наверное, он и в самом деле влюблён. Если только вообще способен на такие чувства. Но те месяцы, что мы общались, говорят о другом. Я ему нужна была для престижа – всюду таскаться с ним и надувать щёки. Повышать его рейтинг. Таков нынче мир. Служить у него вывеской. Странно: мне ведь это нравилось – поначалу. Вращаться в кругах. Производить впечатление. Получать предложения – явные или чуть замаскированные – на пересып. И удивление: почему отказ? Что, вовсе уж глупа?

Ну ладно, хочет полной ясности – пусть получает. Перспективы у него! Видала я его перспективы в белых тапочках. Да пусть его хоть президентом избирают – мне-то что? А ведь его вполне могут куда-нибудь избрать – или назначить. Время такое… смутное. Ясно ощущается: растёт сильное беспокойство, носится в воздухе. И слухи. Как вот этот, только что услышанный из достаточно серьёзного источника: вокруг Котовского снова возникает какая-то возня. Что, решили навесить ещё одно дело, какое оно будет по счёту – третье? Или наоборот – кто-то решил наконец прекратить грязную комедию и выпустить людей, виновных разве что в том, что оказались разворотливее прочих, но ухитрились при этом совести не потерять? Тёмыч, колонель, куда ты, к чёрту, подевался? Сейчас, как никогда, хочется чувствовать рядом крепкую опору. Не ловкача, не карьериста, а… Уже месяц, как ни словечка. Почувствуй: мне всё хуже становится без тебя. Сделай что-нибудь! Быстро!

…Ну, кажется, всё в порядке. Глаза, и так от природы достаточно большие, материнские, теперь, благодаря искусству, кажутся и вовсе огромными, бездонными, таинственными. Чёрными, длиннейшими, мохнатыми стали ресницы, потемнели брови, гладкой, матовой сделалась кожа. Можно выходить в свет.

Машина. Сумку небрежно швырнуть назад. Сесть. Опустить стекло. Тёмные очки. Ключи. Стартёр берёт со второй попытки. Надеты автомобильные перчатки. Врубить первую. Сигнал поворота. Снять с ручника. И – поехали.

И – приехали.

К заправке, как и было намечено. Однако на этом планы и исчерпались.

Хотя по дороге всё было вроде бы нормально. Пробки имели место, но время на них было заранее рассчитано, так что тут отклонений не возникло – по крайней мере не более пяти минут. Неприятности начались на колонке. Неожиданные и серьёзные. Для Анастасии, во всяком случае.

Во-первых, очередь на заправку оказалась неожиданно большой. По меньшей мере странно. Заправка была не магистральной, а далеко в стороне, маленькой, и никогда тут больше двух-трёх машин не скапливалось. А сейчас их было не меньше дюжины.

Но это была ещё не беда. Что дела обстоят хуже, чем показалось сначала, она поняла лишь бросив взгляд на табло с прейскурантом. Цена выросла сразу процентов на тридцать. Хотя ничего такого, похоже, не предполагалось, даже слухов, обычно предшествующих событию, не возникало. А теперь получалось, что если брать всё те же пять литров – а меньше никак нельзя было, – то придётся обойтись хлебом и водой всю предстоящую неделю.

…Когда подошла, наконец, её очередь и давно знакомый заправщик по имени Отец Фёдор кивком поздоровался с постоянной клиенткой, она не удержалась, выразила обиду:

– Вы же вроде не с большой дороги, что же вдруг занялись грабежом?

Фёдор не обиделся, но и не усмехнулся – а обычно он всегда разговаривал с этакой ухмылочкой, как мудрец, всё знающий, с несмышлёнными человечками. Слегка пожал плечами, свинчивая пробку, и проговорил серьёзно и даже с некоторой озабоченностью в голосе: