Эллен Датлоу - Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези Страница 5

Заблудившиеся пчелы исследуют цветы вокруг, носясь взад и вперед, как частицы в камере Вильсона. Одна из них садится на ужаленную руку Линны, которая покоится у женщины на колене. Линна, наверное, и не заметила бы легкого прикосновения лапок насекомого, если бы своими глазами не увидела пухлое бархатистое брюшко. Это классическая пчела: небольшая, в черную и желтую полоску, темные прозрачные крылышки аккуратно сложены. Она ощупывает воздух крохотными усиками, потом наклоняет головку и касается хоботком белого пятнышка на руке, как будто пробуя женщину на вкус. На какое-то безумное мгновение Линне кажется, что пчела сейчас схватит и сожрет ее, как Сэм сожрал ту пчелу, которая оставила ей свое жало там, в Сиэтле.

За спиной взвизгивает Сэм, это визг удивления и боли. Линна мигом бросается к нему и чувствует, как струя ее же мочи ударяет ей в колено, когда она встает, и тут же вспышка боли пронзает руку — пчела.

— Сэм? — Линна неловко шагает к псу, на ходу натягивая трусы. Не то от паники, не то от укуса, ее начинает трясти. Она знает, что Сэм умирает, но в сознании ее бьется: «Только не сейчас!» Слишком скоро.

Сэм хромает к Линне с забавной гримаской страдания на морде. Это мгновенно ее успокаивает. Такое выражение ей хорошо знакомо, и оно не имеет никакого отношения к ее самому большому страху.

Линна становится на колени подле пса (еще, кажется, не вполне осознавая, что делает) и смотрит на лапу, которую он поднимает. На бледной коже видна крохотная черная точка. Доставая пинцетом жала сначала из Сэмовой лапы, потом из своей руки, Линна вдруг понимает, что истерически смеется. Отец полицейского Табора знал, что делал.

Теперь Линна едет со скоростью не больше пяти миль в час, хотя здесь такие понятия, как миля и час, кажутся неуместными. Возможно, лучше или просто точнее было бы сказать, что она встретила на своем пути сорок небольших ущелий, тридцать из которых пришлось объезжать, пересекла двенадцать скалистых хребтов и два прекрасных луга, идущих под уклон ровно, как какое-нибудь кукурузное поле в Айове, и усыпанных маленькими голубыми цветочками, — время и расстояние здесь мерились единой мерой. Линне приходит в голову мысль, что она, должно быть, уже пересекла канадскую границу, но на это нет никаких указаний. Она израсходовала почти всю воду, и ее уже тошнит от мюсли, но с самого Нашуа ей не попалось ничего хотя бы отдаленно напоминающего город.

Линна едет по извилистой звериной тропе, не то коровьей, не то оленьей. Запасных колес у нее нет, и ей остается только надеяться на лучшее. Пока она едет на небольшой скорости, это срабатывает. Линна все время посматривает на место, куда ужалила пчела: кожа вокруг сочащегося сукровицей белого пятнышка, всего в полудюйме от первого укуса, воспалилась и опухла. Что такое полдюйма, если измерить это расстояние временем? Линна не знает, но озадачивается этим вопросом, как будто на него можно найти ответ.

После пчелиного укуса свет начал казаться Линне очень ярким, а руку обдавало то жаром, то холодом. Она размышляет о том, не стоит ли ей повернуть назад и попытаться найти какую-нибудь больницу. (Где? Как она может знать это, если сейчас для нее единственное мерило расстояний — происходящие события?) Но знаки, которые пчелы выписывают в воздухе, становятся все отчетливее. Линна чувствует, что вот-вот поймет их смысл, ей хочется довести это до конца.

«Субару» со скрежетом останавливается на дне глубокого оврага. Линна чувствует, как река говорит с ней: «Близко, уже так близко!» Она выносит Сэма из машины, и они продолжают путь пешком. Сэм идет очень медленно. Пчелы здесь повсюду, они, как брызги, разлетающиеся от горного потока. Они садятся Линне на руки, щекочут лапками лицо, но не жалят. Сэм внимательно наблюдает за ними и шумно фыркает на пчелу, которая жужжит в покрытых серебристым пушком листьях какого-то растения. Они пересекают небольшой скалистый гребень, потом еще один, и вот перед ними устье пчелиной реки.

Пчелы вливаются в заросшее травой углубление в земле. На глазах у Линны тысячи, миллионы пчел уходят туда, покидая реку, но река не убывает, и ни одна пчела не вылетает обратно. Река будто утекает прямо под землю, в какой-то неведомый океан.

Линна знает, что бредит, потому что у берега пчелиного пруда раскинут тент, украшенный по краям кисточками и бахромой. Белую шелковую крышу поддерживают шесть жердей, солнечный свет падает сквозь нее как-то особенно тепло и приветливо. А поскольку это только бред, Линна бесстрашно подходит к тенту. Сэм идет рядом, навострив уши.

Потом Линна не сможет сказать, было создание, которое ждало ее под тентом, женщиной или пчелой, но то, что это была королева пчел, для нее так же очевидно, как смерть или солнечный свет. Линна знает, что глаза и волосы у нее (если видеть ее как женщину) были цвета меда с серебристыми прожилками. Фасетчатые глаза пчелы (если видеть ее так) были глубокими, как гагат, а голос переливался множеством тонов.

Но проще, пожалуй, представлять королеву пчел как женщину. Ее кожа пламенеет медовым цветом на фоне белого одеяния. Длинными тонкими руками с миндалевидными ногтями наливает она чай и раскладывает пирожные по тарелкам, украшенным розочками. На какое-то мгновение Линне представляется, что над столом орудуют длинные черные лапки насекомого, но она поспешно моргает, прогоняя неприятное наваждение, чтобы снова увидеть руки. Да, воспринимать ее как женщину определенно легче.

— Прошу, — говорит королева пчел. — Присоединяйся.

В тени навеса стоит несколько складных стульев, покрытых белыми салфетками с бахромой. Линна опускается на один из них, берет чашку с тонкими, как яичная скорлупа, стенками, и отпивает. Это, без сомнения, чай, теплый, но в то же время освежающий и сладкий, он внезапно наполняет сердце счастьем. Линна смотрит, как королева пчел ставит блюдце с чаем на землю перед Сэмом (его морда отражается в тысяче темных граней фасетчатых глаз — но нет. Это просто золотые глаза, пойманные в сеть добрых, тонких, как ниточки, морщинок, они улыбаются псу). Он жадно пьет и улыбается женщине.

— Как его зовут? — спрашивает она. — И тебя?

— Сэм, — отвечает Линна. — А я Линна.

Женщина не называет своего имени, но указывает вниз, туда, где обвиваются вокруг лодыжек полы ее одежд. Там, у ног королевы, сидит небольшая кошка с длинной серой с белым шерстью и изумительными голубыми глазами.

— Это Белль.

— У вас есть кошка. — Из всего, что Линна повидала за сегодняшний день, это почему-то кажется самым удивительным.

По жесту хозяйки Белль направляется к гостям, чтобы обнюхать их. Густая шерсть не может скрыть ее ужасной худобы. Линна видит каждый позвонок на остро выступающем хребте.

— Она уже очень старая. Умирает.

— Я понимаю, — тихо говорит Линна. Она встречает взгляд королевы, видит свое отражение в черных с золотом глубинах ее глаз.

Между ними повисает тишина, полная неумолчного гула пчелиной реки и аромата шалфея и травы, согретой солнцем. Линна пьет чай и пробует пирожное, золотистое и сладкое. Напротив ярко сверкает в приглушенном шелком солнечном свете пчелиное тело.

Линна показывает королеве ужаленную руку:

— Это вы сделали?

— Дай-ка, я все поправлю.

Женщина касается руки Линны там, где горят огнем два укуса, старый разбужен новым. Боль дергается под чуть трепещущими, как усики насекомого, пальцами — и вот ее уже нет.

Линна внимательно осматривает руку. Белые пятнышки исчезли. Ее сознание ясно и прозрачно, как воздух, но она знает, что это иллюзия. Пчелиный яд наверняка еще продолжает действовать, иначе все это — тент, женщина, пчелиное озеро — уже исчезло бы.

— А вы не можете так же исцелить вашу кошку?

— Нет. — Женщина наклоняется и берет Белль, которая сворачивается клубочком в тонких черных лапках насекомого и, прищурив голубые глаза, заглядывает королеве в лицо. — Я не могу остановить смерть, могу лишь задержать ее на время.

У Линны пересыхает во рту.

— Вы не могли бы исцелить Сэма? Чтобы он снова мог бегать? — Она нагибается, чтобы потрепать Сэма по загривку. К голове резко приливает кровь, и на мгновение все вокруг становится красным.

— Это возможно. — В интонациях мелодичного голоса королевы ясно слышится жужжание, но этого Линна предпочитает не замечать.

— Я надеюсь, мы с тобой сможем немного побеседовать. Прошло уже много лет с тех пор, как я с кем-то разговаривала, с тех пор, как приходил тот человек, который принес мне Белль. Она не могла есть. У нее был рак челюсти. — Кошка мурлыкает и трется головой о черную пчелиную грудь. — Его старая машина не выдержала дороги, и последний день своего пути он шел, неся Белль на руках. Мы поговорили, а потом он отдал мне ее и ушел. Давно это было.

— Как его звали? — Линна думает о брезентовой сумке с самыми что ни на есть правильными вещами, которая осталась в «субару».