Уолтер Миллер-младший - Дартселлер Страница 5

Да нет, – его гнев постепенно улетучился, пока он ехал, – она просто не подумала. Возможно, она вообще не вспоминает о прошлом.

Тоска опять одолела его. Ее образ, то, как она встала и улыбнулась ему, – все это стояло у него перед глазами. Мела… Мела…

Вместе они испытали и горе, и радость. Вторые роли и консервированные бобы в меблированных комнатах. Главные роли и бифштексы от Сарди. А любовь? Была ли она? Он думал об этом с неохотой. Взаимное восхищение, опьянение успехом, но навряд ли любовь. Любовь должна быть чем-то надежным, прочным и непоколебимым, за нее нужно платить ежедневной самоотдачей и готовностью к жертвам. А Мела платить не хотела. Она предала и его, и любовь. Она ушла к Смитфилду и, пожертвовав принципами, купила себе обеспеченное будущее. Среди актеров таких людей называли штрейкбрехерами.

Он встряхнулся. Бессмысленно думать о прошлом. Сейчас люди платили около девяти долларов, чтобы вместо Мелы видеть статую, которая была наделенную ее лицом и жестами, копирующую ее манеру. И кукла была все еще молодой, хотя сама Мела постарела на десять лет, годы, которые она безбедно прожила на проценты от сделки со Смитфилдом.

«Великие актеры обретают бессмертие», – это был один из рекламных лозунгов Смитфилда. Но сейчас, как сказал кладовщик, он прекратил производство манекенов Мелы Стоун.

Обещание относительного бессмертия было дополнительной приманкой. Профсоюз актеров до последнего боролся с автодрамой – ведь с самого начала было ясно, что малоизвестные актеры и исполнители вторых ролей станут никому не нужны. Поскольку изготавливались десятки и даже сотни копий ведущих звезд, для любой роли можно было подобрать самых лучших актеров, и манекен одного актера мог играть одновременно на сценах десяти или двадцати разных театров. Профсоюз боролся, но Смитфилд был кровно заинтересован в малом количестве исполнителей, те не могли долго противостоять искушению. Не только фантастические гонорары, но и обещанное «бессмертие» через серийное производство их манекенов заставляли актеров подписывать контракт. Писатели, художники, всевозможные творцы пережили столетия, а об актерах помнили лишь немногие, да и тем это было необходимо по долгу службы. Пьесы Шекспира переживут еще тысячу лет, а кто сейчас помнит о Дике Барбидже, который в шекспировские времена путешествовал по Англии с бродячим театром? Инструментами актера были его тело и его дух, а они не могли пережить человека.

Торнье было знакомо желание славы, и его ненависть к тем, кто продался, с годами утихла. Он и сам получил выгодное предложение от производителей автодрамы, но отказался. Отчасти из гордости, а отчасти из уверенности в том, что в конце тестов предложение будет взято обратно. Некоторые исполнители были «некибернетичны», они не поддавались прямому переводу на язык чисел. И это были как раз те, кто создал театру незабываемую славу. Они были портретистами, их искусство состояло в передаче внутреннего Состояния; они не играли, они жили на сцене. Никакая машина не была способна растиражировать их талант и передать его роботам. Торнье знал, что он из таких, он знал это всегда. Естественно, что он не мог терпеть автодраму.

На углу Восьмой улицы он вдруг вспомнил, что забыл про ленту. Если он вернется за ней, то репетиция затянется и Жадэ будет в бешенстве. Он обругал себя болваном и поехал ко служебному входу театра. Там он передал упакованный манекен рабочим сцены и помчался обратно на склад.

– А, это снова вы, – сказал кладовщик. – Звонил ваш босс, он недоволен.

– Кто? Д'Уччия?

– Нет… то есть, и он тоже. Он как раз был всем доволен, только ругался как сапожник. Я имел в виду мисс Ферн.

– О! У Вас есть ее телефон?

– Там, на стене. Она была близка к истерике.

Наморщив лоб, Торнье направился к телефону. Жадэ была неплохим человеком, и если из-за его рассеянности вся ее работа идет насмарку…

Торнье нервно набрал номер.

– Слава богу, – простонала Жадэ. – Нам нужна сцена с Андреевым. «Маэстро» запорол еще одну пленку Пелтье, и главная роль пойдет вообще без актерского сходства. Я не выживу!

– Извини, Жадэ, я знаю, что все это из-за меня.

– Ладно. Главное, чтобы ты привез новую пленку. И будь осторожен, поезжай без лихачества. Сейчас два, вечером спектакль, состав еще не укомплектован, и уже нет времени просить у Смитфилда замену.

– В общем-то ничего не изменилось, не так ли, Жадэ? – сухо спросил он. Он думал о вечной неразберихе, происходящей за кулисами, пока в зале не погаснет свет и тоща, словно по мановению волшебного жезла, хаос сменяется гармонией и порядком.

– Отправляйся назад и не философствуй! – оборвала она и повесила трубку.

Управляющий вручил ему пакет с пленкой.

– Будьте осторожны с этим, – заметил он. – Это последняя, что есть у нас на складе. Заказанный дубликат придет только через несколько дней.

Торнье уставился на пакет. Последняя пленка Пелтье? Он вспомнил о своем плане. Теперь его было просто осуществить. Конечно, план этот был всего лишь фантазией, бредом, порожденным желанием мести. Он не мог так поступить: если спектакль провалится, это будет предательством по отношению к Жадэ.

– Мисс Ферн попросила еще пленку Вильсона-Гранже и несколько трехдюймовых химпакетов. – он услышал свой собственный голос как бы со стороны.

– Гранже? – удивленно переспросил кладовщик. – Он же не участвует в постановке. Торнье покачал головой:

– Наверное, она хочет сделать пробу для следующей пьесы.

Кладовщик пожал плечами и пошел за заказом. Торнье судорожно сжал и разжал кулаки. Разумеется, он не доведет это дело до конца. Это всего лишь вывих фантазии, не больше.

Кладовщик вернулся.

– На пленку я должен выписать отдельную накладную.

Торнье неловко расписался и отправился к автокару. Он проехал три квартала, припарковался и осторожно открыл коробки перочинным ножиком. Он аккуратно отклеил полоски клейкой ленты, так, чтобы потом можно было незаметно приклеить их обратно, достал обе катушки с перфорированной лентой из металлических кассет, удалил контрольные ярлычки и временно приклеил их к приборному щитку. Затем он размотал первые двадцать сантиметров пленки Пелтье.

Этот отрезок был неперфорирован и содержал инструкции, фабричный номер и опознавательный код. К счастью эта пленка не была новой; Торнье видел царапины и другие следы использования. Вряд ли кто-то заподозрит что-нибудь неладное, если увидит, что ее резали.

Он отрезал язычок с опознавательным кодом ножом и отложил кусок в сторону. Потом сделал то же самое с пленкой Гранже.

Гранже было за пятьдесят, он был толстый и жизнерадостный комик, и его манекен играл преимущественно комические роли. Пелтье был молод, худощав и угрюм – интеллектуальный фанатик, вполне подходящий на роль Андреева.

Руки Торнье делали все как бы сами по себе. Он взял один из запечатанных химпакетов и разорвал нитку, что вызвало бурную химическую реакцию. Он отсчитал пятнадцать секунд, открыл пакет и вложил туда концы пленки Гранже и опознавательного язычка Пелтье так, чтобы они соприкасались, и закрыл пакет. Когда дымок перестал идти из пакета, он снова открыл его и обследовал спайку. Она была чистой, едва заметной на гладкой поверхности пленки. Личность Гранже, обозначенная кодом Пелтье. Он свернул пленку и вставил катушку в кассету. Наконец он закрыл упаковку так же аккуратно, как и вскрыл, и приложил к ней соответствующую накладную. Пленку Пелтье, опознавательный язычок Гранже и вторую накладную он засунул в другой пакет.

Отъехав, он помчался на бешеной скорости, лавируя в потоке машин. На мосту он выбросил упаковку с пленкой Пелтье в реку. Путь назад был отрезан.

Жадэ и Фириа сидели в оркестровой яме и смотрели последний акт с дефектным Андреевым. Когда к ним подошел Торнье, Жадэ вытерла со лба несуществующий пот.

– Слава богу, наконец-то! – прошептала она, когда он показал ей пакет. – Будь так добр, отнеси его сейчас же Рику. Торни, я чуть не умерла…

– Прости. – Он поспешил уйти, испугавшись, что чем-нибудь выдаст себя. Он прошел за сценой и отдал пакет в операторскую. Рик сидел нагнувшись над «маэстро». Увидев Торнье, он слабо кивнул ему.

Торнье поплелся назад по старым мрачным коридорам, мимо неиспользующихся костюмерных внутренней сцены. Сейчас они были завалены костюмами и всякой рухлядью – остатками прежней театральной жизни.

Ему следовало взять себя в руки, унять нервное напряжение. Он шел мимо заброшенных помещений, открывал скрипучие двери и заглядывал в темные затхлые комнаты, где когда-то давно готовились к выходам на сцену и звезды первой величины, и никому не известные участники массовок. Сейчас здесь валялись пыльные ящики, слепые зеркала, старый реквизит, списанные манекены. Его шаги гулко раздавались в безжизненных коридорах. Со сцены сюда проникал лишь глухой шум – истеричные вопли Марки, топот революционных гвардейцев, отзвуки музыки. Внезапно Торнье повернул обратно. Не стоило прятаться. Нужно было вести себя нормально, выполнять свою обычную работу. Подмененная пленка проявит себя только после первой пробы, когда Рик вставит ее в «маэстро» и подготовит машину ко второй репетиции. До этого не следовало себя ничем выдавать, а потом…