Линор Горалик - Выживальцы Страница 5

Днем он работал, всегда голодный, на заводе давали только обед — сероватая юшка, в которой плавают редкие капустины. Вечером мама собирала на стол, ели всегда при закрытых шторах, потому что мама прятала за балкой банку с медом, это было преступлением. Оккупанты потребовали в первый день снести все припасы на площадь и забрали почти все, что можно было забрать. Из дома Вальди забрали купленное впрок зерно, два мешка с картошкой, консервы, вяленое мясо, еще всякую снедь. Ходили из дома в дом, в каждом доме устраивали обыск, забирали деньги, драгоценности, забрали мамино бриллиантовое колечко, которое она носила не снимая — подарок Вальдиного папы. Папу Вальди не помнил, но мама и Фред рассказывали о нем много и наперебой, и у Вальди иногда слезы навертывались на глаза, но не от горя, а как-то наоборот, оттого, что они так хорошо о нем рассказывали. Фрид был лучшим папиным другом, еще со школы, и помнил папу таким, какой Вальди был сейчас, знал такое, чего даже мама не знала, и Вальди жадно впитывал эти рассказы и сравнивал себя — и папу. Когда Фрид рассказал ему, что папа в 10 лет вытаскивал зимой из проруби котенка, Вальди пошел, залез в ледяную октябрьскую воду и простоял в ней полчаса, чуть не потерял сознание, а то бы наверняка утонул. Потом он долго болел и едва не умер. Мама, к его вящему удивлению, совершенно его не ругала, только сказала: «Не бойся, ты очень похож на папу», — и Вальди был ей благодарен. Иногда он ловил себя на том, что ему хочется быть похожим и на Фрида, что он пытается ходить, как Фрид, и, как Фрид, постукивает пальцем по среднему пальцу левой руки. У Фрида на этом пальце был перстень, у Вальди, конечно, никакого перстня не было, но он все равно так делал.

Они ели мокрый, вязкий хлеб, и намазывали на него мед- для вкуса, как говорила мама, тоненько-тоненько. Однажды Вальди спросил: «А что будет, когда мы съедим мед?» Мама беспомощно посмотрела на Фрида, а Фрид сказал: «Появится что-нибудь другое», но Вальди понял, что спросил что-то, чего спрашивать не надо, и больше никогда не спрашивал о еде. Меда, кстати, оставалось совсем немного.

Когда война только началась, Вальди и другие дети умирали от любопытства. Они слушали радиосводки, смотрели телевизор, а потом шли и дотемна играли в войну, и звонкие детские голоса выкрикивали: «Бах! Бах! Тра-та-та-та-та-та-та!». Когда пришли оккупанты, взрослые перестали пускать детей играть на улицу. Ходить друг к другу было никак — Вальди заканчивал смену в 7, а в 7:30 начинался комендантский час, — только успеть добежать до дому. Телевизор при обыске забрали, на площади поставили столб, который глушил радио каким-то жутким улюлюканьем. Забрали даже Вальдиного робота, а какой-то офицер взял большого плюшевого зайца. Вальди не плакал, а стоял насупившись, сложа руки на груди, и смотрел, как чужие люди в пятнистой одежде хозяйничают в его комнате. Когда офицер взял зайца, Вальди аж рот открыл — офицер вдруг улыбнулся зайцу, и его лицо стало очень добрым. Он погладил зайца по голове, но тут Вальди шевельнулся, и офицер снова стал угрюм — как лампочку погасили. Вальди потом сказал маме: «Я знаю, он думал о каком-нибудь другом мальчике. У них есть дети?» — «Есть, к сожалению», — сказала мама, и Вальди смутно понимал, почему «к сожалению», но до конца понимать боялся.

Играть было не с кем, можно было только рисовать или смотреть в окно. Бумаги не было, и мама разрешила Вальди рисовать на стенах. Сначала он рисовал целыми днями, он еще не работал тогда, и все стены в комнате покрылись пиратами и солдатами. Потом, когда фломастеры кончились, он стал мучительно скучать, но долго это не продлилось, так, пару дней, потому что оккупанты установили «возрастную норму», и Вальди и большая часть его друзей пошли на завод.

Осенью должны были идти в школу, Вальди перешел в четвертый класс, но школу не разрешили, и Вальди продолжал ходить на завод шесть раз в неделю. Один раз к нему попала по конвейеру кривая банка — она была похожа на хитрую улыбающуюся морду, большая царапина на боку была как рот. Вальди стал придумывать страну веселых банок, и тут его осенила мысль, да такая, что он даже перестал работать на секунду. Несколько банок проехали мимо по конвейеру, и надзиратель подскочил и дал ему подзатыльник, обругав на чужом языке. Вальди поспешно принялся наверстывать упущенное, но думами был далеко. Он даже не замечал, как работал, и с удивлением услышал гудок — конец смены. К этому моменту он уже был королем Валдении.

Это была громадная страна, больше родного Серена, в ней жили сто человек, не меньше. Вальди вспомнил старую сказку о пряничном домике, и в Валдении все дома стали пряничными. Люди ели, просто отламывая куски от стен, а стены тут же выращивали на этом месте новый свежий пряник. Там текла молочная река-кисельные берега, и все приходили вечером на берег и ели кисель, запивая молоком. Там повсюду были разбросаны консервы в банках, и никто не следил, уносишь ли ты их домой.

Вальди засыпал очень быстро, а спал тяжело. Всю ночь ему снилась какая-то чушь, наутро он ничего не помнил, но просыпался разбитым и заплаканным. Сейчас ему снилась зима, он бежал ночью по незнакомому городу, от холода и усталости все тело ныло, холодный воздух резал легкие. Он бежал уже очень долго, может, триста лет, и ему было уже совсем близко, вот сейчас за угол. Оттуда здесь подворотня? Здесь никогда не было подворотни, он точно это помнил. Вальди страшно: неужели он заблудился? Мешкать нельзя, и он вбегает в подворотню, и первый же его шаг отдается страшным грохотом под пропахшими мочой сводами. Бум-бум-бум-бум!

Бум! Бум! Вальди рывком сел в постели и сморщился от боли в виске. Грохотали в дверь, он слышал испуганные голоса мамы и Фрида, потом щелкнул замок, и до Вальди донеся голос толстого Рауля, торговца, державшего в поселке лавку. Говорили, что, когда пришли оккупанты, Рауль говорил им, у кого что можно отобрать. Вальди не очень верил, Рауль всегда улыбался и угощал Вальди в лавке, правда, Вальди очень этого не любил.

Он сунул ноги в старые тапки Фрида, которые Фриду были больше не нужны, и побежал в коридор. В дверях действительно стоял Рауль, за спиной у него раскачивались тени двух оккупантов.

— Через пять минут быть на площади. Всем. — сказал Рауль, развернулся и ушел, как будто видел их в первый раз.

На площади собиралась толпа, которую оккупанты строили в кольцо вокруг маленького фонтана, засыпанного снегом. Вальди, топая валенками, шел рядом с Фридом и думал: вот у меня мерзнут руки даже сквозь рукавицы, и я тру их одну о другую. Что, если у Фрида тоже мерзнут руки? Тут ему стало так жалко Фрида, что он чуть не заплакал. Вот бы у человека заново вырастали ноги, — подумал он. С этого момента дела в Вальдении обстояли именно так.

Ждали долго, Вальди чувствовал, что его ноги просто промерзают, он так себе и представлял — как они превращаются в ледышки, сначала ступни, потом выше, выше… он представил себе, как у него будет промерзать голова, сначала заледенеет подбородок, потом губы… Тут он подумал, как глаза превратятся в две серые ледышки, и ему стало страшно. Он попытался думать о чем-нибудь другом, но все время представлял себе, как у него промерзают глаза, и от ужаса его бросало в пот на морозе.

Кольцо людей стояло молча, в середине стояли несколько оккупантов с винтовками, тоже плотным кольцом, спиной друг к другу. Изредка где-то в морозном воздухе повисал плач ребенка шиканье матери. Внезапно раздался звонкий, громкий лай, такой неожиданный, что оба кольца вздрогнули и зашелестели, каждое на своем языке. Большой лохматый пес Вессеров прибежал на площадь от их дома и теперь радостно тявкал, пританцовывая перед хозяином. Господин Вессер шепотом ругал его, повторяя: «Тихо, тихо! Сидеть, Паг, сидеть!», и косясь на оккупантов. Один из людей с винтовками медленно повернулся, аккуратно — так Фрид целился в тарелочку в тире — навел мушку, грохот, и Паг лежит, спокойный, темной точкой с тонюсеньким красным хвостиком между двумя кольцами людей, как на картинке в учебнике математики. Кто-то закричал, и Вальди понял с удивлением, что кричит мама. Толстяк в кольце посередине медленно перевел дуло в направлении мамы, лениво так и неспешно, давая понять, что вот прямо сейчас он, конечно, не выстрелит, но и ждать долго не будет. Вальди даже не понял, что произошло за этим, но почему-то он стоял перед мамой одной рукой cхватившись из-за всех сил за ее рукав, а другой зажимая ей рот. Мама cхватила его и изо всей силы прижала к себе, так, что холод металлических пуговиц ее шубки проник сквозь плотное вязание шапки Вальди в висок. Оккупант движением дула показал — стань, мол, на место. Мама за руку оттащила Вальди на место и так стояла, не выпуская его руки и глядя на утоптанный снег.

Внезапно в том месте, где на площадь выходила улица Лотта, произошло какое-то движение. Растолкав стоящих винтовками, на площадь вышли двое, за ними с заплывшим багрянцем глазом шел мэр и еще двое людей. Одного Вальди знал — его звали Дутер Лаграсс, до войны Фрид ходил играть с этим человеком на бильярде, они и Вальди тоже учили, у него неплохо получалось. Второго Вальди по имени не знал, но часто видел возле мэрии садящимся в автомобиль. Автомобиль был самый новый в их городе, черный и блестящий, как ботинок. Замыкали шествие еще два оккупанта и Рауль.