Мария Галина - Заплывая за буйки Страница 5

- Что?

- Ну, Наполеон отменил крепостное право, просто росчерком пера, взял и отменил, и крестьяне взяли вилы и... Нет, не то. Опять получается то же самое... Или вот...

- Вы знаете, - сказал он, - это мне приходило в голову. Но это как-то слишком глобально. Я не... не умею думать общими понятиями. Не представляю их. Только что-то частное, детали, подробности. Это да...

- Подробности, - я задумался, - вот вы говорили, что подробности тоже могут...

Мы сидели в кафе "Росинка" над морем и пили пиво. Немолодая, лет тридцати, женщина за стойкой нарезала бутерброды. Сквозь нейлоновую блузку проглядывал бюстгальтер, лишь чуть прикрывавший темные круги вокруг сосков. Я отвернулся.

Он сказал:

- Я думал, только сумасшедший мне поверит.

Я молчал, чувствуя, что краска заливает мне шею, щеки, виски. Потом с трудом выговорил, потому что молчание уже было просто невыносимым:

- Это был просто нервный срыв...

- Ах, вот оно что... - он неловко покрутил головой, - это вы потому бросили институт?

- Да, - сказал я, - да, отчасти. У нас был студенческий кружок, и они...

- А! - он понял. Люди его возраста такие вещи понимали быстро.

- Так вы попробуете?

- Ну что же я могу сделать? - он снял очки и как все близорукие люди сразу приобрел беспомощный вид, - ведь даже если что-то и меняется, то трудно предугадать, как и что именно! Кстати, теоретически уже должны быть какие-то изменения, разве нет? Если "Юный Вертер" и Наташа с Соней...

Буфетчица подошла к нашему столику, и я заказал еще "Жигулевского".

- Вроде, никаких. Но я все равно завтра что-нибудь вам подберу... такое... Просто, чтобы... ну, проверить, а вдруг? Понимаете?

- Да, - вздохнул он, - понимаю. Только завтра я не могу. Работа.

- Ну после работы? На этом самом месте.

Он надел очки, опять снял их, протер, снова надел.

- На этом самом месте, - сказал он. - Хорошо.

* * *

- И оказалось, что эта та самая бабка, которую я обложила в трамвае, прикинь? - оказывается, она тем временем что-то рассказывала, оживленно размахивая свободной рукой. - И она нам все баллы скостила... Ты что, не слушаешь?

Винный отдел в продуктовом еще не успел закрыться, и мы купили пыльную бутылку шампанского "Юбилейное". На берегу уже никого не было; мы устроились под скалой, похожей на спящего тюленя. Шампанское показалось мне совсем невкусным, я подумал, что представлял себе все как-то иначе.

- Почему, слушаю. Вам дали третье место.

- Ну, да, из-за той заразы. Ну откуда я знала, что она член комиссии?

Тем временем она взяла мою руку и положила ее себе... ну, в общем, на ней даже не было трусиков.

Я подумал - какого черта, она сама хочет! И тут луч света ударил мне по глазам.

- Оп-па! - сказала Лиля.

Камни на песке отбрасывали синие движущиеся тени и среди этих теней стояли две фигуры с автоматами.

- И что это мы делаем в пограничной зоне после десяти вечера? - лениво спросил один.

- Понятно, что, - сказала Лиля и одернула платье.

- Тоже мне, нашли место, - кисло сказал пограничник, - ну пошли, что ли?

- Мы ничего не нарушали, сержант, - оправдывался я, - мы только...

Пограничник тем временем разглядывал мой паспорт.

- Караванов Альберт Викторович, - сказал он, - понятно. А вам известно, что пребывание после десяти в пограничной зоне карается пятнадцатью сутками исправительно-трудовых работ?

- С каких это пор?

- Согласно указу семьдесят семь бэ. Так что пошли, гражданин Караванов Альберт Викторович.

Его напарник что-то сказал ему на ухо. Тот кивнул. Потом подтолкнул меня в бок стволом автомата.

- Двигай.

Его напарник и Лиля продолжали стоять на песке. Мне показалось, он положил руку ей на бедро.

- Почему вы... Послушайте, либо я пойду вместе с девушкой, либо...

- Какая девушка? - лениво сказал пограничник, - не было никакой девушки. Двигай, гад, а то пристрелю. При попытке к бегству.

Прожектор чертил в небе светящимся пальцем огненную дугу. Она обежала горизонт, тронула холодным пламенем кромку воды, по песку вновь побежали тени. Я оглянулся. Там, сзади, на берегу уже никого не было.

На миг я увидел дирижабль. Он висел в темном небе, точно разбухшая мертвая рыба.

* * *

- Значит, нарушаем. - Сказал комендант. -

- Прописка временная, от военной службы уклоняемся, и еще нарушаем...

- Я не уклоняюсь. Я освобожден.

- Согласно последнему постановлению Минобороны - нет. Пятнадцатью сутками вы не отделаетесь, гражданин Караванов. Вы дезертир.

- Послушайте, я...

В комендатуре было сумрачно, одинокая лампочка под проволочной сеткой горела в полнакала, вокруг нее чертила круги ночница. На стене висел выцветший плакат "Действия гражданского населения при атаке с воздуха". На нем смутно угадывалось серое брюхо гигантского цеппелина.

Второй человек, сидевший за столом, склонился и что-то сказал коменданту на ухо.

Тот недовольно бросил мой паспорт на стол.

- Раз так, - сказал он, - ну ладно.

- Пойдемте, Альберт Викторович, - тот, второй, поднялся.

- Куда?

- На вашем месте, - сказал тот строго, - я бы задавал поменьше вопросов.

Солдат у двери отодвинулся, пропуская нас, и козырнул - не мне, понятное дело.

У этого майора фамилия была Сергеев.

- Я ожидал от вас большей сознательности, - укоризненно сказал он, - вы в курсе, какая сейчас напряженная международная обстановка? Что сейчас в Монголии творится, знаете? А вы не хотите нам помочь в таком ответственном деле...

- В каком деле?

- Вот, - сказал майор, протягивая книжку в газетной обертке. - Дадите завтра этому вашему...

- Зачем?

- Пускай почитает. Вы же обещали ему литературу подобрать, разве нет?

Все подстроено, подумал я, подстроено с самого начала. Ну да, они же не могут заставить его читать насильно!

- А если он не захочет?

- Захочет.

- Откуда вы знаете?

- Ну, вы же с ним вроде подружились. Вот вы его и уговорите...

Всего неделя, подумал я, мне нужна всего неделя. Черт с ними, с тренировками - только бы прогрелась вода!

Ладно, - сказал я.

И как они не боятся? Ведь может же он в принципе начитать что-то такое, отчего они исчезнут навсегда и больше не вернутся...

- Вот и хорошо. Сейчас вас проводят вас по месту жительства...

- Я сам дойду.

- Я же сказал. - Веско уронил майор, - Проводят. По месту. Жительства.

И я понял, что никуда мне от них не деться

* * *

Затрепанная книжка в газетной обертке оказалась всего-навсего "Тарасом Бульбой".

Он рассеянно пролистал ее и сказал:

- Вы уверены, что с этим стоит работать?

Я сказал:

- А как же.

Неделя, думал я, как заведенный, всего неделя. А там пускай делают, что хотят.

Пиво сегодня было какое-то мерзкое. Кислое, словно разбавленное.

- Я бы не хотел читать Гоголя, - уперся он, - вы понимаете... Он такой яркий писатель... в смысле живописный... а тут сплошные детали. Подробности. И, вообще - зачем он вам? Все-таки он был странный человек, Гоголь. Давайте, я лучше что-нибудь другое.

Я понятия не имел, зачем им понадобился "Тарас Бульба". Должно быть, в неведомом мне почтовом ящике неведомые аналитики просчитали что-то очень важное и судьбоносное...

На всякий случай, я сказал:

- Я конечно, историк недоучившийся, но... Помните, я вам говорил - тот кружок. Его вел профессор Литвинов...

- Тот самый? - он слегка оживился.

- Ну да, - согласился я.

Неделя, не больше.

Он сказал:

- Надеюсь, вы знаете, что делаете!

* * *

Утром я проплыл на двести метров больше. Вода была двадцать градусов. Это в семь утра - к первому замеру. А значит...

Покровский так и не появился, - я подумал, что это к лучшему. Я не мог смотреть ему в глаза.

Интересно все-таки, что он сделал с Тарасом Бульбой?

Сегодня была получка - очень кстати, потому что заначка моя совсем опустела. Правда, норму урезали и карточек на сахар не выдали совсем. Сказали, в следующем квартале. Те, которые на табак, я тут же у входа сменял на продуктовые, и почти на все закупил шоколад и изюм. А стакан чищенных орехов я всего за сто рублей купил на базаре по дороге домой.

Талоны на спиртное я отдал тете Вале и она сказала, что я хороший мальчик - она их поменяет на талоны на сахар и наконец-то сварит варенье. Шоколад я спрятал в чемодан и затолкал его под кровать; тетка топталась на кухне, и уходить оттуда похоже не собиралась - я слышал гудение примуса и уханье насоса.

"Маяк" передавал песни по заявкам радиослушателей; большой популярностью пользовалась какая-то Гюльбекешер... Пела она как принято у восточных певцов - с каким-то подвыванием, и я уже собирался выключить приемник. Тем более что слушать было совершенно невозможно - внизу, по брусчатке, грохотали колеса грузовой автоколонны. В кузовах стояли зачехленные орудия. Но тут как раз начались новости. Какое-то время я их слушал, просто так, не думая ни о чем, но потом до меня дошло... Я вскочил и, даже не выключив приемник, который так и продолжал тихо квакать мне вслед, выбежал из дома...