Геннадий Прашкевич - Белый мамонт (сборник) Страница 5

Напомнил, помолчав: «И ты не догнал».

«Теперь догоню».

Отец покачал головой и позвал дочь.

Мохнатая девушка сползла с каменной, забросанной шкурами лежанки, накинула на себя шкуру, тоже удивилась:

«Ты пришел?»

«Я пришел».

«Что видел?»

«Многое видел».

«Что слышал?»

«Многое слышал».

«Зачем пришел здесь?»

«Хочу победить тебя в беге».

У девушки были длинные тяжелые косы.

Они доходили ей до лодыжек и почти мели по земле, если бы при беге не летели горизонтально, так быстро бегала. Сейчас переоделась в мягкую беговую одежду, надела тонкие штаны, тонкую куртку. Отец напомнил: «Зря бежите. Никто еще такую не догнал. И Хурри не догонит».

Хурри рассердился:

«Теперь обязательно догоню!»

«…вся жизнь моя была залогом свиданья вечного с тобой…»

Легкая девушка сразу опередила соперника. Она взбежала на высокий известняковый холм, лежащий на пути, и обернулась, почти не приминая летящими ногами траву. Она даже жалела косолапого Хурри. Ей нравились его волосатые руки. Ей нравилось, как движутся его мощные кривые ноги. Опытный. Много бегал от носорога, от белого мамонта бегал, но меня не догонит, жалела девушка. Очень жалела. Немножко утешалась тем, что если не догонит, то со временем может стать товарищем по жене того, кто когда-нибудь ее догонит.

От этой мысли стало сладко.

Представила: Хурри будет приходить.

Он будет приходить к ней в спальный полог и морщить густые брови.

Если хорошо его кормить, он будет просить добавки. Это тоже хорошо, подумала она. И увидев, что она замедлил бег, Хурри вдруг вперед бросился. Теперь пальцы его ног упирались в ее горячие пятки. И девушка бежала вперед так быстро, что длинная коса вытянулась в воздухе как трость. Белый мамонт Шэли издалека услышал жаркое человеческое дыхание, теплый дух пещеры, вырвавшийся на волю, дух желания и спешки, и недовольно затрубил за холмом.

Девушка испугалась, и Хурри грубо схватил ее.

«…без этих маленьких ужимок…»

Конечно, девушка могла превратиться в утку и улететь, но она этого не захотела и, закусив губу, как маленькая испуганная олениха, вернулась домой. Здесь обнюхались. Потом сказала отцу: «В эту ночь не выйду к общему костру». Постлала поверх старых шкур новые мягкие шкуры убитых оленей и другим, незнакомым голосом сказала Хурри: «Ложись». Прикрыла его легким одеялом из совсем новых пыжиков, сама сняла кожаное платье и легла рядом.

«…она лежала на спине,нагие раздвоивши груди,и тихо, как вода в сосуде,стояла жизнь ее во сне…»

Одноглазый был.

Совсем одноглазый был.

Зимний туман. Нежный рисовый свет заката.

Дикий чеснок хорош к мясу. Пучок чеснока только и принес Одноглазый в пещеру, но вкус пищи сильно изменился. У многих из плоских губ сразу потекла обильная слюна. Вот у Одноглазого совсем немного глаз, один, в общем-то, а увидел, что зерна некоторых растений снова и снова растут. Их приятно жевать, а там, где зерна случайно падают на землю, опять вырастают растения с нежными зерновыми колосьями. Будто сильный дух откуда-то подсказывает: таким надо питаться.

«…я обещаю вам сады, где поселитесь вы навеки…»

Ноги у Одноглазого разной длины, грудь покрыта глубокими шрамами, следами старых ножевых ран. Из-за большой слабости не ходил на охоту, зато пел гортанно и неустанно, отбивая ритм по высушенному мочевому пузырю старого мамонта, когда-то погибшему в болоте.

«…так тихо, так тихо над миром дольным,с глазами гадюки, он пел и пело старом, о странном, о безбольном,о вечном, и воздух вокруг светлел…»

Кудлатая девушка Эмхед смотрела на Одноглазого с восхищением.

Она уже набрала свои семнадцать пудов. Когда Одноглазый пел, хриплый голос наполнял девушку тайным желанием. Никто не сушил мухомор лучше нее. Она специально подсовывала Одноглазому самые сухие пластинки. Если не придумать совершенное оружие, пел Одноглазый, белый мамонт Шэли перетопчет всю трибу. Он умный. Он злой. Он все слышит. Птицы рассказывают холгуту про Людей льда. Рыбы разевают рты, только не умеют произнести вслух. Все против трибы. Все считают Людей льда оборванцами и наглыми. Белый мамонт будет топтать охотников в долинах и возле болот. Он не пустит охотников к ягодным полянам. Он не пустит их к оленьим стадам, перекочевывающим на север. Он не даст старушкам брать хворост. Он будет калечить Людей льда мохнатым хоботом, мохнатыми толстыми ногами, сточенным острым бивнем и нелепой своей роговой бородавкой.

«…убейте белого мамонта…»

Лукавый мухомор вызывал видения. Он нашептывал в оттопыренное волосатое ухо Одноглазого, что белого мамонта Шэли можно, наверное, убить большим камнем, если закатить его на вершину крутой горы, а потом спустить сверху прямо на лоб холгута. Правда, камень понадобится такой большой, что вся триба с трудом будет его катить, а белый мамонт Шэли может и не подставить свой лоб. Конечно, у подошвы горы много нежной травы и мягкого тальника, но жирный турхукэнни если и подойдет к горе, то все равно отвернет лоб в сторону, потому что птицы ему все рассказывают. Холгут теперь к пещерам стал приходить специально ради убийства. Раньше приходил посмеяться, а теперь приходит убивать. Трясется от желания, свирепо смотрит из-под рыжей челки. А невдалеке над кучей шерстистый носорог тащится.

«Сердитый!»

Слушая Одноглазого опытный охотник Ушиа сердился.

Глаза у него стекленели. Он искал, что такое сказать в ответ.

Всяко рылся, всяко ворошил мысли в своих небольших мозгах, но ничего в голову не приходило. Отчаялся. Совсем задиковал. Что бы ни сказал Одноглазый, на все стал отвечать: нет!

«Товарищ ты по жене?»

«Нет!» – сжимал каменный топор Ушиа.

«Дети эти не твои разве?»

«Нет!» – стучал топором Ушиа.

«Много зверя убил?»

«Нет!» – отвечал Ушиа.

«Почему так долго поешь? Почему холгут? Почему у человека две руки? Зачем звезды над головой? Река почему поворачивает, рыба плывет? Почему спина чешется, волк воет?»

«Нет!» – отвечал Ушиа, стуча каменным топором.

И сердито объяснял: «Одноглазый не может знать правды».

«Да почему?» – дивилась неожиданным словам кудлатая девушка Эмхед.

«Потому что у Одноглазого всего один глаз и разные ноги. А у меня, у охотника Ушиа, два глаза и обе ноги ровные».

«…я призываю вас в страну, где нет печали, нет заката…»

Настоящая правда, утверждал Одноглазый, в большой боли. Вот холгут далеко, утверждал он, а я чувствую большую боль, которую холгут может мне причинить. Значит, и холгут может чувствовать боль на расстоянии.

Сказав такое, ударял концом копья в силуэт, выцарапанный на стене.

Белый мамонт, конечно, ничего не слышал, а охотник Ушиа даже сердился: нет!

И всех спрашивал: «Как холгуту на расстоянии станет больно от того, что Одноглазый бьет копьем по камню?»

«А разве тебе не больно, если ты думаешь, что тебя ударили?»

Охотник Ушиа сердился: нет! Но тянул крепкую руку к склеенному из пластинок копью, так загадочно умеющего наносить большую боль на расстоянии. Отталкивал в сторону ребенка, бессмысленно жующего заячий хвост. Скоро слух о мамонте, которому будто бы становится больно, когда по его изображению бьют крепким копьем, облетел всю пещеру.

«…убейте белого мамонта…»

Хриплый голос Одноглазого отражался от невидимых сводов, зажигал хищные искры в глазах Людей льда. Ящерица, отвратительно бесцветная, слушала, свесив голову с каменного уступа. Под ногами, шурша, ползала тихая древняя черепаха. Она совсем заплесневела, поросла лишайниками. Плоскую, побитую щербинами спину украшал всё тот же неясный отпечаток человеческой ладони с затертой в трещины желтой охрой. Похожие отпечатки, только поменьше, виднелись на многих глиняных горшках, которые лепили у костра женщины.

«…убейте белого мамонта…»

Последним доходило до молчаливого охотника Ушиа.

«А если не мы, если турхукэнни убьет нас?» – сердито спрашивал.

«Сделайте совершенное орудие, – требовал Одноглазый. – Тогда не убьет. Тогда сам выйду навстречу холгуту!»

Ушиа замахивался каменным топором: «Лучше тебя убью!»

«Убей, убей жалкого калеку, – торжествующе хрипел Одноглазый, ловя на себе восторженный взгляд девушки Эмхед. – Убей, убей меня – жалкого калеку с одним глазом и с разными ногами. Если не убьешь, из уст в уста насмешливо будет передаваться, что это я и есть тот жалкий певец, который выиграл спор у сердитого охотника Ушиа. А если убьешь, из уст в уста презрительно будет передаваться, что ты и есть тот охотник, который только что и смог убить калеку!»