Дмитрий Казаков - Черное знамя Страница 5

Олег вытащил карандаш, пристроил на коленке блокнот.

Не очень удобно, но приходилось работать и в худших условиях, например в казармах Кронштадта или в штольнях Рускеалы, где вот уже несколько столетий добывают мрамор для украшения столицы…

– Сначала последуют выступления, а затем мы будем решать организационные вопросы, – продолжал Трубецкой. – Первым на правах председателя партии возьму слово я, и говорить буду в основном для тех, кто не имеет представления о том, какие задачи ставит перед собой Партия народов России.

Олег зевнул.

– Позиции, которые может занять каждый россиянин по отношению к национальному вопросу, многочисленны, но все они расположены между двумя крайними пределами: шовинизмом с одной и космополитизмом с другой… – начал Трубецкой, глядя куда-то поверх голов собравшихся, и время от времени заглядывая в лежащий перед ним конспект.

Говорил он гладко, умно, но как-то без души, и приходилось напрягаться, чтобы понять, о чем вообще речь – председатель ПНР излагал некое учение, названное им евразийством, и вроде бы предлагал всем народам Азии слиться в едином порыве и обратиться против агрессивной и злобной Европы…

– Россия-Евразия – страна наследница, – нудно вещал он. – Волею судеб ей приходилось наследовать традиции, возникшие первоначально в иных царствах и у иных племен, и сохранять преемство этих традиций даже тогда, когда породившие их царства и племена погибали, впадали в ничтожество и теряли традиции.

Усатый казачий офицер озадаченно чесал макушку, оживленно шушукались, едва не сталкиваясь лбами, две дамы в модных шляпках, непонятно каким ветром занесенные сюда, в углу кто-то похрапывал.

– Мы настаиваем на построении нового типа государства, так называемой идеократии, где правят не деньги, не титулы, а некое общее мировоззрение, миросозерцание, что объединит людей, составляющих правящий слой…

– Для нас государство в первую очередь – система взаимных обязательств, не только со стороны гражданина, но и вообще всех субъектов, его составляющих, начиная с самых верховных органов власти. Права тут имеют второстепенное значение, и о них нет смысла даже говорить, место прав занимают гарантии…

– Гарантийное государство, обеспечивающее достижение некоторых постоянных задач, является таким образом, государством с положительной миссией, и оно противопоставляется всем нам хорошо знакомому государству релятивистическому, не ставящему перед собой вообще никаких целей…

Олег сделал несколько пометок в блокноте – не для памяти, она ни разу в жизни его не подводила, не откажет и сегодня. Нет, он набросал соображения для будущей статьи, как все происходящее в клубе «Треугольника» описать и изложить, чтобы читателю, привыкшему к качественному продукту «Товарищества А. С. Суворина «Новое время», стало интересно.

Да, задачка не из простых, и как бы визит на Балтийскую улицу не оказался холостым… Сам Михаил Алексеевич, сын «старика», возглавляющий не только товарищество, но и редакцию, может запросто зарубить заметку, если не увидит в ней «потенциала», и сиди тогда, господин журналист, без денег.

А пора вносить плату за жилье, и сыну обновку покупать, и жена летние туфли требует… брр.

– Между народами Евразии постоянно существовали и легко устанавливаются отношения некоторого братания, предполагающие существование подсознательных притяжений и симпатий… Нужно, чтобы братство народов Евразии стало фактом сознания, чтобы каждый из народов Евразии сознавал самого себя прежде всего как члена этого братства…

«Очень нудно и заумно, – подумал Олег. – Как такое осмыслить простому человеку?»

Похоже, ПНР и в самом деле партия-однодневка, мотылек, полетевший на пламя громадной свечи власти, чтобы сгореть в одночасье, не оставив следа – сколько таких видела Январская республика за пять лет существования, и сколько еще увидит за тот срок, что отведен ей свыше?

Тут Олег невольно поежился, по спине побежал холодок.

Никто не поручится, что созданный в январе семнадцатого режим просуществует долго, слишком уж хлипким он выглядит, несмотря на все усилия президента и его министров, слишком большую ненависть вызывает сам Витте… поговаривают, что лучше бы восстановить монархию, вернуть на трон Романовых, но не Николая Третьего, конечно, а кого-нибудь из находящихся сейчас за границей молодых великих князей, Кирилла Владимировича или Дмитрия Павловича.

И самое опасное, что подобные мысли бродят в гвардии, расквартированной по-старому, в столице и окрестностях.

Громогласно орут на всех углах о реставрации крайние правые во главе с Дубровиным, Марковым и Хвостовым, но мало того, еще мутят народ левые, обещают «свободу, равенство и братство», если только довести революцию до конца… и вот эти-то со своими оголтелыми вождями-фанатиками куда опаснее, и власть не в силах зажать им рты, или подавить глухое недовольство в крестьянстве и среди рабочих.

А если поднимутся и те, и другие, то кто их остановит?

Не армия, значительно уменьшенная по условиям Амстердамского мира.

И не гвардия, только и способная, что на дворцовые перевороты.

– На сем я имею честь закончить свое изложение, и благодарю вас за внимание, – Трубецкой поклонился, и был награжден жидкими аплодисментами.

С таким лидером ПНР мало чего светит.

Умен, вне всякого сомнения, но в практической политике интеллект мало чего значит, там куда важнее умение объединять и вести за собой людей, а также агрессивность, наглость и полное отсутствие морали.

Место Трубецкого занял плюгавый типчик в несвежем костюме, назвавшийся так неразборчиво, что Олег его фамилию не разобрал.

– Страна в опасности! Мы немедленно должны вернуть величие! Вернуть царя-богоносца! – принялся вопить он, размахивая руками, тараща сверкавшие безумным огнем глаза и брызгая слюной.

Казачий офицер вроде бы заинтересовался, дамы прекратили шушукаться, но затянулось и то, и другое ненадолго. Когда стало ясно, что ничего, кроме безумных воплей с монархически-реваншистским уклоном не предвидится, все вернулось на круги своя, и даже храп в углу стал громче.

На лице же отошедшего к стене Трубецкого Олег разглядел смущение и недовольство.

Выбравшийся на трибуну господин, скорее всего, был местным, питерским, и его речи о немедленной реставрации самодержавия в идеологию председателя партии вряд не вписывались… Провокатор, сумевший проникнуть на собрание, или, скорее всего, не проверенный до конца союзник, случайный попутчик, которому сегодня же дадут пинка под зад и отправят в сторону Союза Русского Народа или Союза Михаила Архангела, откуда плюгавый монархист, по всей вероятности, и явился.

И такие вот ничтожества пыжатся доказать, что все будет хорошо, стоит только усадить на трон царя-батюшку, и что вернутся старые добрые времена, стабильные и благополучные… Только вот почему если эти времена были такими стабильными и благополучными, они так внезапно закончились, а могущественнейшая империя мира, строившаяся три столетия, оказалась колоссом на глиняных ногах и рухнула в каких-то два года?

Брызганье слюной, к счастью, не затянулось надолго, и когда завершилось, Олег вздохнул с облегчением.

– Итак, прошу вас, еще одно выступление, – сказал вернувшийся на кафедру Трубецкой. – Павел Огневский…

В переднем ряду резко поднялся высокий, плотный мужчина с ярко-рыжими волосами, так подходящими к фамилии. Престарелый стул, помнивший еще времена общества трезвости, скрипнул, и этот звук прозвучал неожиданно громко и неприятно, вонзился в уши словно нож.

Через мгновение стало ясно, что Огневский прихрамывает, а когда он повернулся к аудитории, обнаружился выдающийся нос и глубоко посаженные глаза. Оратор оперся на кафедру, почти навалился на нее, обвел зал взглядом, и когда добрался до Олега, тому стало неловко, ощутил себя нанизанной на иголку мухой.

– Все мы родились в великой стране, – сказал рыжий почти шепотом, так что пришлось напрячь слух, дабы разобрать слова. – Многие из нас проливали кровь за эту страну, и я тоже.

Олег внезапно осознал, что ждет, чего же будет дальше, краем глаза заметил, что казачий офицер замер, позабыв в очередной раз погладить себя по макушке. Дамы в шляпках замолкли, уставились на оратора, стих даже храп в углу, и замершие у дверей крепкие парни с повязками на рукавах подтянулись, хотя никто не отдавал команды «смирно».

– И мы все хотим, чтобы наша страна, наша Россия вновь стала великой! – произнес Огневский немного громче, и эта фраза прозвучала уже в полной, абсолютной, давящей тишине. – Все мы унижены тем, что поднесла нам Европа на блюдечке, и все мы говорим – нет, мы не хотим этого!