Александра Седых - Башня континуума Страница 52

— А вот так, не делала! Вечно ты что-то выдумываешь, Тереза. Лучше булочки попробуй… очень вкусные получились булочки.

Терри принялась за булочки с изюмом и корицей, которые и впрямь получились чудо какими вкусными и душистыми, с пылу, с жару.

— Ты, конечно, и булочек тоже не пекла…

— Конечно, нет! За кого ты меня принимаешь?

Терри благоразумно решила помолчать и занялась едой. Виктория устроилась поудобней в кресле, глотнула сладкого, крепкого, горячего кофе, взбодрилась и продолжила:

— И вот так всю жизнь, — проговорила она с горечью, — и завтраки, и обеды, и ужины, и чашечки кофе, и как твои дела, милый, бедный котеночек… а он, надо же, взял и накричал. Мужчины, какими же они бывают неблагодарными!

Терри дружила с Викторией с самого детства и очень любила ее, но, Боже правый, иногда она и впрямь бывала адской фурией. Хотя порой — и райской гурией. Но явно не тогда, когда старший брат запретил ей идти на очередную вечеринку, а вместо того поставил бедняжку навытяжку, будто в армии, и отчитывал два часа кряду.

— Бедненький смешной котеночек сказал, будто я выставляю себя напоказ, одеваюсь, как вертихвостка. И еще сказал, представляешь — оказывается, я не должна принимать очень дорогие подарки от мужчин, за которых не собираюсь выходить замуж или хотя бы заводить с ними длительные отношения. Кит сказал, так делать нельзя. Он сказал, это аморально.

— Вот ужас, — откликнулась Терри сочувственно.

— Именно! Ужас! Я-то и слова такого не знаю — аморально. Пришлось пойти и посмотреть в словаре. Так вот, ничего аморального я не делаю. Эти приставучие идиоты сами меня заваливают очень дорогими подарками, признаниями в любви до гроба, предложениями пожениться и прочей чепухой. Мерзкие, слюнявые прилипалы. Фи.

— И тебе совсем никто не нравится? — с искренним интересом спросила Терри.

— Нет.

— Почему? Ведь среди твоих поклонников весьма приятные попадаются. Привлекательные, галантные, воспитанные, при деньгах и хорошей родословной, нашего круга…

Виктория презрительно фыркнула.

— Знаю, Терри. Только это… не то. Все они какие-то… ненастоящие. Приторные. Фальшивые. Скучные, будто обрезки их наманикюренных ногтей. Слизняки. Нет. Мне нужен мужчина. Настоящий Мужчина.

Терри посмотрела на мужа, но Виктория беззлобно хихикнула.

— Нет, Терри. Принцы на Белых Лошадках — это не по мне. Возни не оберешься. Уж больно хлипкие принцы эти. Валятся с ног от любого дуновения ветерка.

— Ах, зачем ты так, — сказала Терри и опять немножечко улыбнулась.

— Как же еще? — хихикнула Виктория и начала щекотать ее.

Когда они перестали хихикать и щекотаться, то возобновили свою серьезную беседу.

— И какой, по-твоему, должен быть Настоящий Мужчина?

Виктория сладко прижмурилась и мурлыкнула, будто кошка, собирающаяся слопать зазевавшуюся певчую птаху.

— Высокий, и сильный… и… ну, очень сильный… и чтобы кого угодно мог размазать по стене кулаком, и снять со всех врагов скальпы, и убить всех мамонтов, и принести ко мне в пещеру, а я бы сидела там, такая красивая, а он бы все приносил и приносил, приносил и приносил, приносил и приносил, приносил и приносил…

Кит закашлялся и открыл сонные глаза.

— Эй, вы, финтифлюшки.

— Доброе утро, — отозвались финтифлюшки слаженным хором.

— Апчхи! Вот черт…

— Будь здоров, — пожелали финтифлюшки в один голос, обе такие молоденькие, прелестные в своих платьицах в цветочек, будто розовые бутончики.

— Спасибо, конечно… но… я понимаю, вы не виделись целую вечность, минут десять или около того. Вам надо многое обсудить. Но почему вам надо обсуждать вашу белиберду у меня над ухом. Я ведь сплю.

— Но теперь ты проснулся, милый, — прощебетала Виктория, ничуть не тушуясь, — и можешь пообсуждать разную белиберду вместе с нами. На чем мы остановились?

— Приносил и приносил, — сказал Кит страшным, хриплым голосом, — приносил и приносил, приносил и приносил…

— Вот-вот, разве не очаровательно, — проговорила Виктория, сияя, как маленькое солнышко.

Кит закрыл глаза и прожевал булочку, которую Терри предварительно разрезала пополам и намазала маслом. Он все еще не чувствовал ни вкуса, ни запаха, но, во всяком случае, его не стошнило. Значит, пошел на поправку.

— Зайка, а тебе не кажется, что твои стандарты немного… слишком… чрезмерно… высоки?

Судя по безмятежной мордочке Виктории, ей вовсе так не казалось, совсем нет.

— Нет, милый, совсем нет.

— Но… так ты никогда не выйдешь замуж! Никогда! Никогда!

Виктория пожала плечами.

— Бедненький больной котеночек, зачем же кричать. Ничего страшного. Тогда я останусь с вами и буду приглядывать за тобой, мой милый, и вашими с Терезой чудными, красивыми детишками. Что ты так опять покраснела, Терри.

— Что? Ой! Нет. Ничего.

Кит покосился на жену. Бедняжка настолько умаялась, пока с ним возилась, что клевала носом после крепкого кофе.

— Терри, маленькая, иди, поспи. Мне уже гораздо лучше, нет надобности сидеть со мной.

— Нет-нет, не хочу оставлять тебя. Вдруг тебе что-то понадобится, Кит. Давай, я принесу тебе супа с гренками.

— Я сама все принесу, — вызвалась Виктория, — а ты иди, поспи. Можешь вздремнуть у меня в комнате. И не волнуйся, все будет хорошо, мы все будем жить долго и счастливо, и никогда не умрем, обещаю.

После того, как они ушли, Кит потащился в ванную. Он все еще чувствовал себя неважно и мучился кашлем. Что за пакость к нему прицепилась, хуже всякой бубонной чумы, ей-богу. Правда, нечего сказать, все сделались очень милыми, приносили то и это. Все приятели, знакомые и родственники, как ближние, так и дальние, навестили его. Чудесно, конечно, только непонятно: отчего люди в принципе неспособны интересоваться вами, когда вы здоровы и приветливы, зато почем зря делают это тогда, когда вы больны и хотите одного — чтобы вас оставили в покое.

Он заперся, умылся и посмотрел на себя в зеркало. Оттуда пялился больной и заросший, страшный-престрашный мужик с ярко-красными, будто у кролика-альбиноса, глазами.

— Ты придурок, — неприязненно сказал Кит мужику, присел на край выпуклой чаши огромной мраморной ванны, достал из кармана халата замызганный носовой платок, с отвращением высморкался и закурил.

Вернулась Виктория с супом и поскреблась в дверь ванной.

— Никита, солнышко, пожалуйста, прости. Я так ужасно виновата. Если бы я знала, что все так скверно обернется, я бы не дышала на тебя и не смотрела бы в твою сторону…

— Не глупи, ты здесь не причем, это какой-то вирус.

Хоть Виктория была и не причем, она все равно чувствовала себя виноватой. Когда Кит лег обратно в кровать, сестра с самым покаянным видом стала кормить его супом с ложечки.

— Спасибо, зайка, но это слишком, я уже вполне могу есть сам.

— Знаю, милый, но мне хочется сделать для тебя хоть что-то, чтобы загладить свою ужасную вину. Тереза почти все это время меня к тебе не подпускала. Слышал бы ты, как она страшно на меня накричала.

— Тереза? Накричала? — поразился Кит.

— Да. Все кричала и кричала… и топала ногой.

— Ох, ужас…

— И правда, ужас. А еще Тереза сказала, представляешь, будто я не должна была рассказывать папе, чем ночами занимается наш поросеночек в своей комнате, запершись с банкой варенья, которую, как обычно, умыкнул из погреба.

— Ох… надеюсь, это не связано с половым созреванием.

Виктория засмеялась и протянула брату сложенный вчетверо лист бумаги. Взяв за уголок, Кит развернул. Ох. Это было гораздо хуже полового созревания. Это были стихи.

— Зайка, я не разбираюсь в поэзии. Стихосложение… явно не моя стихия.

— А все же, почитай.

Скептически кривя губы, Кит взялся за чтение.

— Ишь ты… до чего смело и нетривиально Дэнни рифмует кровь и любовь, — проговорил он, прочитав.

— Смешно, правда?

— И ты подумала, что папа посмеется тоже? Да?

Только отец не стал смеяться. По существу, он был грубым, неотесанным мужланом и считал искусство, культуру, литературу и поэзию уделом жеманных, женоподобных хмырей. Оттого участь Дэниэла была предрешена, и ему предстояло окончить свои дни в сточной канаве.

— Виктория, Боже правый, мне некогда заниматься этой ерундой. Мне надо работать!

— Да, милый. Думаю, в понедельник тебе станет совсем лучше, и ты сможешь пойти на работу.

Хорошо бы. Кит уже месяц не появлялся в офисе. И определенно стоило разобраться с бестелесными парнями в фетровых шляпах. Это могло оказаться стократ серьезней семейных неприятностей, которые, по существу, не стоили и выеденного яйца.

— А потом все немного уляжется, папа успокоится, ты найдешь поросеночка и вернешь его домой, — прибавила Виктория.

— Когда выдастся свободная минутка, — откликнулся Кит рассеянно.