Александра Седых - Башня континуума Страница 56

Кольт хмыкнул, налил Дэниэлу еще рюмочку и поведал, что, раз Бога нет или, во всяком случае, Ему недосуг заниматься испепелением всего вокруг, этим с удовольствием займется глава НТА губернатор Винсент Вольф.

— Правда?

Кольт поведал, что камрад губернатор Вольф всего за семь лет своего губернаторства на Южной Венеции уже испепелил сотни тысяч несогласных с его политикой и был не прочь продолжить свою деятельность в масштабах Империи, то есть Свободной Республики. Ибо, придя к власти, Альянс первым делом намеревался упразднить монархию, расформировать Святую Церковь и Священный Трибунал, а далее беспощадно расправиться с прочими кровопийцами и угнетателями трудового народа. Надо сказать, и до беседы с полковником Кольтом Дэниэл много хорошего слышал о губернаторе Вольфе и находил сего политика заслуживающим всяческого уважения. Разговор с полковником еще больше утвердил Дэниэла в этом мнении. Так что, когда Кольт спросил Дэниэла о том, что он думает по этому поводу и по всяким прочим поводам, Дэниэл отрезал, ничуть не кривя душой:

— Я твердо и на тысячу процентов убежден в одном — ОНИ ПОЛНЫЕ ПРИДУРКИ.

Кольт кивнул, залез в письменный стол и извлек из его недр брошюрку с ярко-алой обложкой. Брошюрка называлась «ТЫСЯЧЕЛЕТНИЙ МАНИФЕСТ РАЗУМА И ЕДИНСТВА. ВЫСШЕЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ».

— Почитай на досуге. Подробно изложенная программа славного Народного Трудового Альянса. Кто знает — вдруг найдешь для себя что-нибудь интересное, камрад, и захочешь влиться в наши победоносные ряды. Так о чем я? Стало быть, я тебя беру. Посмотрим, как пойдут дела.

— Интересно. Сколько платить будете?

Кольт чиркнул что-то на листочке и протянул Дэниэлу.

— Честно говоря, негусто, сэр.

— А мы тут работаем за идею.

— Не напомните ли, за какую.

Мрачное лицо Кольта озарилось жизнерадостной улыбкой.

— Мы грабим зажравшихся буржуазных свиней.

— И раздаем награбленное бедным?

— Зачем же, сынок. Мы не какие-то сопливые восторженные утописты. Просто грабим богатых зажравшихся тупых ублюдков. Это все.

— Понятно. Когда приходить?

— В понедельник. Тогда и подробней обсудим круг твоих обязанностей, сынок.

— Отлично.

Дэниэл и полковник любезно простились. Уходя, Дэниэл прихватил с собой свежий выпуск «Вестника Республики» и пролистал по пути домой. До чего безрадостное, дистиллированное чтиво — радикально настроенная газета, сплошные лозунги и призывы, ни желтых сплетен, ни кроссвордов или гороскопа на будущую неделю. Здесь определенно имелось над чем поработать.

А тем временем…

Глава пятая

Нож и вилка, часть вторая

Тем временем произошло и продолжало происходить много всего любопытного. На Эпллтоне вспыхнуло самое отчаянное за минувшие два десятилетия восстание не-существ. Бунт в Гетто продолжался пятнадцать стандартных суток, и за это время добыча услада-плюс снизилась на 8, 27 процента. Впервые за всю историю существования Гетто специальным распоряжением главы Синдиката Моримото для подавления бунта был привлечен отряд элитных солдат Крайм-О. Постепенно обстановка в Гетто нормализовалась, но спокойствие было достигнуто тяжкой ценой. Погибли триста двадцать сотрудников Гетто, свыше тысячи были ранены. Количество жертв среди не-существ достигло тридцати тысяч. Засекреченный отчет о событиях в Гетто поступил на стол директору Отдела Благонадежности Холлису, заставив того крепко призадуматься. Что произойдет с Гетто и с копями услада-плюс, когда сотрудники Отдела и наемники Синдиката больше будут не в силах держать под контролем не-существ?

А на Дезерет приверженцы мятежного губернатора Сэйнта предприняли очередную попытку захвата столицы, города Дис. Имперским войскам под командованием генерал-губернатора Фаррела удалось отбить атаку и отбросить сэйнтистов обратно в горы, но потери среди личного состава оказались столь высокими, что Фаррел получил личный выговор от Императора, благого Василевса, Константина Шестнадцатого.

А вот на Салеме, Второе Кольцо, Квадрант 7-11NS, все было тихо, тихо и спокойно. Особенно во владениях первого вице-губернатора Салема — нескольких тысячах акров земли, отгороженных от остального мира десятифутовым забором из белого камня, за которым располагались конюшни, цветущие сады, пруды, оранжереи, бассейны и собственная винодельня. В центре поместья, в строгом перекрестье липовых аллей, возвышался сам дом — большой трехэтажный особняк с мраморными колоннами, изящными балконами, резными балюстрадами и многоярусным, будто слоеный торт, фонтаном во внутреннем дворике.

Сейчас в доме царила тишина, ибо Гордон, основной источник всяческого шума, еще не вернулся со своей чрезвычайно важной работы, а Виктория тем временем силилась совместить неприятное с бесполезным: именно, приготовить для мужа ужин и воспитать его ребенка.

Виктория до сих пор с трудом верила, что она, аристократка в двадцатом колене, стоит у плиты, словно какая-то кухарка, и что-то там готовит! Однако она быстро сообразила, что, если Гордон не будет хотя бы дважды в неделю получать из ее нежных ручек порцию хорошей домашней пищи, то живо начнет столоваться где-то в другом месте. Причем в его случае слово «столоваться» было не эвфемизмом. Он питал слабость к еде, какую иные мужчины питают к сексу. Если бы не невероятно напряженный график и превосходный обмен веществ, Гордон бы уже перестал протискиваться в двери. Оставалось надеяться, что сын не унаследовал от него этих нездоровых замашек. Как, например, склонность при каждом удобном случае размахивать кулаками.

Хотя верилось с трудом. Ибо Максимилиан опять подрался, и в наказание Виктория водрузила сынишку посередине кухни на очень высокую табуретку, которую Гордон называл табуреточной Голгофой и сильно смеялся при этом, за что Викторию постоянно подмывало врезать благоверному кухонной лопаткой. Сам-то он сына беспрестанно баловал и не наказывал ни за что и никогда… отец называется!

Теперь Макс стоял на позорной табуретке, наказанный, но не сломленный духом. В четыре года он вырос в славного крепенького парнишку и, со своей живой, любопытствующей мордашкой и светлыми вихрами выглядел точь-в-точь как лорд Фаунтлерой. Не считая живописного фонаря под глазом, которого наверняка у лорда Фаунтлероя не было.

Время от времени Макс тяжко вздыхал и кривился. Еще бы. Синяк вышел просто на загляденье. Виктория не сомневалась, что завтра к утру физиономия малюсенького монстра сделается похожа на шедевр абстрактной живописи.

— Болит? — сердито спросила она у сына, мешая в кастрюльке тушеное мясо с овощами.

— Нет, — отвечал Макс, выпятив подбородок, такой же упрямый, как у отца.

— Ох. Раз ты здесь стоишь, и тебе все равно заняться нечем, лед приложи. К здоровому глазу-то зачем прикладывать?! К другому приложи! Вот так. Покрепче прижми. И хватит вздыхать. Я ведь миллион раз тебе говорила, что драться — нехорошо. Говорила я или нет, Максимилиан?!

— Мама, он первый начал…

— Меня не волнует, кто первый начал. Что вы с тем мальчиком не поделили? Игрушку?

— Тот мальчик дразнился. Он сказал, я — дурак.

— Да. Он сказал, что ты — дурак! Ты ему тоже сказал, что он — дурак! Дурак! Сам дурак! А он тебе как даст! Ты ему тоже как дашь! Бац! Бац! Хрясь! Ничего себе! Я чуть со стула не упала, когда воспитательница рассказывала мне о твоих подвигах!

— Правда? — польщенно спросил Макс, все еще слишком маленький, чтобы в полной мере насладиться ядовитым матушкиным сарказмом.

— Нет! — рявкнула Виктория, стерев улыбку с детской мордашки. — Совсем нет! Нельзя решать проблемы кулаками! Объясни, почему ты постоянно дерешься?

— Не знаю, — сказал Макс, вздохнул и развел руками, демонстрируя свою беспомощность перед неумолимым роком судьбы.

Зато Виктория прекрасно знала. Потому что обожаемый отец беспрестанно поощрял его. По тем же причинам Макс в свои четыре года виртуозно бранился, поражая слушателей обширным и разнообразным словарным запасом, а также называл всех женщин птенчиками, включая горничных, нянь и свою воспитательницу, весьма приятную, хотя немного нервную пожилую даму.

— Головастик, я знаю, ты очень любишь папу, но давай посмотрим правде в глаза. Отец твой… человек неплохой, но малость неотесан.

Макс пошевелил своими очаровательно оттопыренными ушками.

— Чего?

— Я говорю, твой папаша — здоровенная, неотесанная, деревенская дубина! А я желаю тебе совсем другой судьбы. Я хочу, чтобы ты вырос воспитанным, разносторонним человеком с хорошими манерами. Я хочу, чтобы ты интересовался не только драками, бильярдом и пивом, а еще культурой, искусством, литературой, поэзией, оперой и балетом. Я бы хотела больше всего на свете, чтобы ты научился играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. На скрипке, к примеру, — прибавила Виктория и мечтательно вздохнула.