Александр Житинский - Плывун Страница 59

Печально крыльями блестел.

Печален был наш тяжкий город,

Тосклив зеленый Эрмитаж.

А тот, кто смолоду был молод,

Далекий современник наш,

Уже на каменной подставке

Стоял с откинутой рукой,

Внеся последние поправки

В свою судьбу своей строкой.

Чужая память колоннады,

Дворцов, торцовых мостовых…

Но почему же мы не рады

Всему великолепью их?

Откуда эта безысходность

И почему печален крик?

Любовь, как малая народность,

Хранит свой собственный язык.

Все было в мире, и наверно,

Любовь различная была.

Любили преданно и верно,

Любовь была добра и зла.

Воспетая в стихах и прозе,

Она всегда была в ходу,

Уподобляясь часто розе,

Цветущей где-то на виду.

Но тайная, полуслепая,

Сплетенная из редких встреч,

Обыкновенная такая,

Вот эта, о которой речь,

Которая случилась с нами,

Со мной случилась и с тобой,

Годами мерянная, днями —

Нет, больше не было такой!

Когда увидимся?.. Кто знает!

Когда расстались мы?.. Давно!

Февральский снег повсюду тает.

Нам больше жизни не дано.

И только город этот странный,

Наверно, впишет пару дней

В строку, но вид его туманный

Не станет ближе и ясней.

Февраль 1974

На могиле Канта

Верни мне логику сознанья,

Философ Кант Иммануил,

Чтоб это позднее свиданье

Мне выдержать хватило сил.

Напомни каменной гробницей

О тесных рамках бытия,

Где, как в шкатулке, сохранится

Вся жизнь мгновенная моя.

Какое надобно терпенье —

Ее осилить день за днем,

Чтоб превратить в одно мгновенье,

В пробел на камне гробовом,

Чтоб уместились между строчек

С обозначеньем точных дат

Апрельский ветер, женский почерк,

Вокзальный гул, прощальный взгляд.

В просторном городе, продутом

Холодным прусским ветерком,

Мы жизнь копили по минутам,

Подсчитывая их тайком,

Пересыпая на ладони

Их зыбкий золотой песок,

Пока в гробнице, как в вагоне,

Спал Кант, бессмертен и высок.

Он, осуждающий беспечность,

Спокойно ехал сквозь века

До станции с названьем «Вечность»,

Пока встречались мы, пока

Твоя рука в моей лежала,

И ночь качала фонарем,

И ты почти что не дышала,

Уснувши на плече моем.

Любимая! Какой философ

Поможет этакой беде?

Неразрешимей нет вопросов.

Мы в «никогда» с тобой. В «нигде».

Мы вычеркнуты из объема,

Из времени исключены,

У нас нет крова, нету дома,

И до тебя – как до Луны.

Для нас короткое свиданье —

Провал во времени, когда

Бессмертное существованье

Нам тайно дарят поезда.

А философскую систему

Любви – постиг ли кто? открыл?

Что скажет нам на эту тему

Философ Кант Иммануил?

14. 4. 74.

«Лови уходящее счастье…»

Лови уходящее счастье,

Безумную птичку-любовь!

Ты больше над милой не властен,

Ничто не повторится вновь.

Беги по ночному бульвару,

Глотая осенний туман,

И где-то в гостях под гитару

Пой песни, бессилен и пьян.

Прокручивай в памяти снова

Безвкусное это кино:

Легчайшая сеть птицелова,

Пустая квартира, вино,

Загадка случайного взгляда,

Обман, не любя и любя…

«Не надо, не надо, не надо!» —

Тверди это так про себя.

Измученный медленной жаждой,

Смотри в проходящий трамвай

И с трепетом в женщине каждой

Родные черты узнавай.

1976

«Счастливые стихов не пишут…»

Счастливые стихов не пишут

Ни в будни, ни по выходным.

Они рождаются и дышат

Счастливым воздухом своим.

Спокойные и трудовые,

Приученные ко всему,

Им эти точки, запятые,

Им эти строчки – ни к чему.

У них иное время быта,

Иная светит им звезда.

И что прошло – то позабыто,

А что случится – не беда.

А ты, растерзанный на части

Печалью, ложью и стыдом

Себе изобретаешь счастье

На трудном листике пустом.

1972

Из Анджея Бурсы

Те улочки, где нас не ждут,

Где дверь с замком скрипучим,

По ним бродили там и тут

Мы в детстве невезучем.

Те улочки, где нас не ждут,

Ничто в них не забыто!

По ним бродили там и тут

Мы в юности несытой.

1979

Перевод с польского

«Дарите себя, не стесняйтесь!..»

Дарите себя, не стесняйтесь!

Дарите решительно всем.

Влюбляйтесь, грешите – старайтесь

Себя подарить насовсем.

Дарите себя неумело,

Дарите житье и бытье,

И душу дарите, и тело,

И дело дарите свое.

Дарите пожитки, бумаги,

Дарите свой голос и смех,

Дарите в приливе отваги,

Дарите, не веря в успех.

Дарите себя, забывайте,

Когда подарили, кому…

Дарите, но не продавайте!

Вот, собственно, речи к чему.

1972

«Я с радостью стал бы героем…»

Я с радостью стал бы героем,

Сжимая в руке копьецо.

Светилось бы там, перед строем,

Мое волевое лицо.

Раскат офицерской команды

Ловлю я во сне наугад,

Пока воспаленные гланды,

Как яблоки, в горле горят.

Я стал бы героем сражений

И умер бы в черной броне,

Когда бы иных поражений

Награда не выпала мне,

Когда бы настойчивый шепот

Уверенно мне не шептал,

Что тихий душевный мой опыт

Важней, чем сгоревший металл.

Дороже крупица печали,

Соленый кристаллик вины.

А сколько бы там ни кричали —

Лишь верные звуки слышны.

Ведь правда не в том, чтобы с криком

Вести к потрясенью основ,

А только в сомненье великом

По поводу собственных слов.

Молчи, наблюдатель Вселенной,

Астро́ном доверчивых душ!

Для совести обыкновенной

Не грянет торжественный туш.

Она в отдалении встанет

И мокрое спрячет лицо.

Пускай там герои буянят,

Сжимая в руке копьецо!

1974

Меньше слов и больше дела.

Никому не нужен крик.

Важно, чтоб душа сумела

Для себя найти язык.

Важно быть честнее века,

Твердо стоя на своем,

Чтобы профиль человека

Был яснее с каждым днем.

Важно счастью научиться

И трудиться, а не ныть.

Что случится, то случится,

Значит, так тому и быть.

Значит, эти испытанья

Уготованы тебе,

Точно знаки препинанья

В предначертанной судьбе.

1972

Вещи

Ничто не проходит бесследно

Из верно служивших вещей.

Подсвечник какой-нибудь медный,

И тот попадает в музей.

Какой-нибудь стул колченогий

Векам оставляет портрет,

Исполненный кистью Ван Гога,

Влюбленного в данный предмет.

И дело не столько в поэте,

В художнике, где б он ни жил,

А больше в том самом предмете,

Который исправно служил.

1972

К вопросу о критике

Выходя из ресторана,

Не забудьте посмотреть

На творенье Монферрана,

Побеждающее смерть.

Можно спорить, осуждая

Архитектора за вкус,

И, себя не утруждая,

Слыть поборником искусств.

Можно даже, как нарочно,

Не заметить храма, но

Все же он поставлен прочно

И стоит уже давно.

А суждения о стиле

Бесполезны и смешны.

Что бы вы ни говорили,

Он стоит и хоть бы хны.

1972

Немой

Я расскажу, как стыдно быть немым

В пивной, где виснет папиросный дым,

В трамвае, утомительно бренчащем,

Как мелочью, усталыми людьми,

На пыльном тротуаре, где прохожий

Походит на тебя не только кожей,

Но и душой, которую едва

Возможно ль толком воплотить в слова.

Как стыдно быть немым, когда в тебя

Заглянет человек, стоящий рядом:

«Вы, кажется, листаете словарь?

Ну, что там пишут новенького нынче?»

А что сказать?.. Скажу ему: душа!

Тогда другой (он пьян, стоит нетвердо)

Обидится и скажет: «Ни шиша!» —

И будет прав… Как стыдно быть немым,

Когда взирают на тебя с надеждой

И ждут, что вот сейчас, еще немного,

И будет слово каждому дано.

«Вот, например, – скажу, – любовь. Чем плохо?»

Но женщина вздохнет: «Не та эпоха!»

И дядя согласится: «Нет любви.

Ты что-нибудь другое назови,

А то кругом помешаны на сексе…»

Ах, сердце! Для чего ты бьешься, сердце?

Ты телеграф, но я, не зная кода,

Твержу свое: душа, любовь, природа…

Перевожу: любовь, природа, смерть.

«От взрыва?» – уточняет тот же дядя.

Бегу вперед, ни на кого не глядя,

Растерянный, подавленный, немой.

1972

«Несчастные люди – поэты…»

Несчастные люди – поэты,

Которых не слышит никто.

Блокнот, карандаш, сигареты

В дырявом кармане пальто.

Стоит он на Невском проспекте

И смотрит на время свое,

Решая, в каком же аспекте

Ему трактовать бытие?

На вид ему где-то под тридцать,

И труден решительный шаг…

А время идет, как патриций,

Надменное, с ватой в ушах.

1972

«Не надо бросаться словами…»

Не надо бросаться словами

Такими, как «правда» и «ложь».